Джокер (СИ) - Соболева Ульяна "ramzena" - Страница 41

— Так вот уничтожь монстра, Костя. Из нас двоих чудище — ты. А я жить хочу. Мне есть, за что бороться. И ты отлично знаешь, с каких пор. И ради кого. И, если ты действительно любишь ее, то позволишь сделать мне это. Вытащить ее из той пропасти, в которую ты ее скинул. Не хочешь выкарабкиваться сам — лежи там. Я слова не скажу. Но Мирославу на дне не оставлю.

Закрыть глаза и глубоко выдохнуть, чтобы не вскрыть подонку вены осколками чашки, разлетевшимися в разные стороны, когда я ударил ею по столу. Напоминать себе, что он мне нужен. Что пока я не могу отказаться от него так же легко, как это делает сейчас он.

— А что ты сделаешь, рыцарь? Кем ты себя позиционируешь? Принцем на белом коне, который спасет принцессу?

— А это уже тебя не касается. Просто перестань ее мучить. Она видит твое "онлайн" и с ума сходит от него, от невозможности написать тебе. Ты держишь ее этим гребаным "онлайн", ты понимаешь?

Рассмеялся, чувствуя, как снова заскользили в груди острые холодные когти ревности, как вонзаются они в сердце, оставляя глубокие кровоточащие борозды.

— Я не держу ее, Адам, — это, бл**ь, она меня удерживает, вцепилась в душу обеими руками и не отпускает, чтобы я ни делал, как бы мысленно ни молил, — Не обвиняй в своих неудачах меня. Что такое? Не можешь заинтересовать девочку? Неужели мастурбация по интернету оказалась ей все же интереснее и вкуснее живого мужчины? Кто бы мог подумать, да, Гордеев?

Отвернуться, глубоко вдыхая и начиная собирать стекло со стола.

— И даже не думай, что я позволю тебе быть с ней. Она моя, Адам. Вся моя. Принадлежит мне. Чтобы ты ни делал. А если… если у тебя начнет получаться, Гордеев, то я тебя просто убью. Слышишь?

— Это такая месть? Но кому? Заставить ее страдать? Превратить ее в привидение при жизни и наслаждаться осознанием того, насколько сильно тебя любят? Тешишь свое эго, Джок? Оно того стоит?

Нет. Это слабость. Это трусость. Самая элементарная. Потому что загибаться начну, увидев вас рядом. Только сначала прикончу обоих, а потом и себя убью. Отпустить ее? О, я ее отпущу. Потом. После всего. Отпущу ее окончательно. Но тебе не отдам. Ни одному мужчине не отдам, пока мы оба с тобой живы.

— Это любовь, Адам. Не верь, если скажут, что она светлая. В ней нет и проблеска света. Она темная, воняет смертью и ранит клыками острыми и ядовитыми. Она душу травит так, что сдохнуть хочется. И чем скорее, тем лучше.

Он ушел, а я по квартире зверем метался, ломая кулаки о стены, громя видавшую виды мебель и разбивая вдребезги посуду. Прав он был. На все сто процентов прав. Только людям не дано прыгнуть выше своей головы. И я не о деньгах и карьере сейчас. Нельзя заставить человека сопереживать, если он абсолютно безразличен к чужому горю. Как и нельзя верить в искреннюю радость людей завистливых и тщеславных. Я мог заставить Мирославу поверить в то, что отказался от нее, но не смог сделать этого на самом деле. Слишком собственник, чтобы согласиться делить ее с кем бы то ни было. Я не знаю своей реакции, если бы мне Адам швырнул сейчас ее фото с кем-то другим. Черт, да я соц. сети ее облазил в поисках новых фото после нашего расставания. Не нашел ничего. Что успокаивало и в то же время убивало.

Иногда мне казалось, что было бы легче, если бы уже через несколько дней она выставила свежие селфи с друзьями, возможно, мужчинами. Подумаешь, интрижка виртуальная закончилась сексом в реале. Жизнь ведь продолжается. Я бы медленно вырезал каждого из них из ее памяти и головы тупым ножом, но не корчился бы в муках от той агонии, что съедала сейчас изнутри, зная, в каком состоянии она. Зная, что любит.

"Целую в губы тень твою,

И о тебе моя печаль.

В бездонный омут падаю,

И ни о чем не жаль".

© "Тhе SLОЕ" — "Моя печаль"

Старался забыться, просто трахнуться с кем-то, чтобы унять это постоянное желание, дикую похоть, которая охватывала тело каждый раз, когда смотрел на нее.

После того, как вспорол брюхо Забродову, набил его фальшивыми баксами и аккуратно зашил. Самое приятное — подонок был под львиной дозой бетаблокаторов, которые обездвижили его, но, что важно, не облегчили страдания. Он ощущал каждое движение лезвия, каждый укол иглы и сдох от болевого шока, когда я уже делал последние стежки. Сосед всегда был завистливым и гнилым слабаком, не продержался и часа, убил весь интерес на корню.

Самое паршивое — раньше я не просто убивал мразей, разрушивших мою жизнь, я получал удовольствие от каждого действа. Как однажды сказал Адам, "это не убийства — это театральная постановка, состоящая из нескольких актов". И я был ее режиссером и самым взыскательным зрителем. Упивался послевкусием, разглядывая фотографии, сделанные собственноручно, или просматривая видео — кадры из криминальных сводок.

Но в этот раз все было по-другому. Все было неправильно с самого начала. Не было привычного удовольствия и нирваны, в которую окунался с того момента, как начинала звучать музыка. Была лишь злость, смешанная с желанием отомстить, и ни капли наслаждения.

Принцесса не просто проникла под кожу ароматами ядовитого безумия, ослепив короткой ослепительной вспышкой счастья. Мысли о ней теперь вытесняли все остальные, оставив их нечетким фоном позади.

"Пустить по венам боль

Кол в грудь и пуля с серебром,

Моя печаль".

© "Тhе SLОЕ" — "Моя печаль"

Впервые я возвращался после "премьеры" неудовлетворенным и разочарованным.

И поэтому, переодевшись дома, ночью вышел прогуляться. Бродил почти до самого рассвета по улицам города, полной грудью вдыхая загаженный выхлопами воздух. У меня внутри, правда, яда все же было больше. Им все легкие пропитались. А потом увидел "бабочек", стоявших неподалеку от дороги, и решил выкинуть хотя бы ненадолго из головы мысли о Мире. Выбрал самую хрупкую и не такую потасканную, как остальные, брюнетку и поманил к себе пальцем.

Наивный идиот. Думал, что смогу переключиться, расслабиться, и хотя бы полчаса, час не агонизировать в жалких попытках не потянуться к телефону и влезть в скрины переписки или смотреть ее фотографии.

Вывез проститутку в лес и долго трахал, крутил ее по-всякому, будто игрушечную, затыкая рот, когда орала слишком громко. Возненавидел шалаву только за то, что стонет не тем голосом, прикасается не так, и кричит. Кричит неискренне. Слишком громко или, наоборот, слишком тихо. И на ощупь не такая. Всхлипывает, прогибаясь в спине и царапая руками ствол дерева, а во мне ярость глухая приступами накатывает и отступает. Закрыл глаза, попытавшись представить, как бы двигалась другая… Моя. И не смог. Потому что в диссонанс жесткий вошел. Потому что в моей памяти она была лучше. Потому что сейчас я четверти того наслаждения, что тогда разорвало сознание напополам, не получал.

Разозлиться снова и приставить нож к горлу девки, улыбнувшись, когда заорала, глядя расширенными глазами, забилась раненой птицей у меня в руках. И адреналин в кровь бешеным скачком, и я продлеваю его действие, начиная полосовать потное тело. От затылка вниз, по позвоночнику, вспарывая кожу и жадно глядя, как проступают капли крови. Под ее оголтелые крики и мольбы. Вот только я уже ни слова не разбираю. Все слилось в один сплошной вой, а перед глазами темнота взрывается яркими кроваво-красными точками.