Выстрелы в Сараево
(Кто начал большую войну?) - Макаров Игорь - Страница 16

Казнив Аписа под предлогом вымышленного покушения на Регента, Пашич твердит майору Митровичу о габсбургской «тысячелетней династии» как о европейской ценности; мол, «нельзя дозволить совершать убийства в Австрии, в правовом государстве», как того хотел и как то делал Апис, который, «как мошенник на вражеской службе, хочет сдать Сербию Австрии».

О «заговорщике», «мошеннике на вражеской службе» он упоминает больше ради красного словца в любезном разговоре с человеком, которого помиловал тоже как «мошенника», простив его, ибо в «Турции нужно было действовать заговорщицки — там турки, болгары и греки имели свои организации; без них не могли обойтись и мы; и Европа знала, что в Турции можно защищаться только оружием».

Приказав председателю Салоникского суда Мишину объявить Апису о запрете козырять в суде своими заслугами в «национальной деятельности» (что председатель суда исполнил), Пашич подчеркивает, с аллюзией на уголовную ответственность за Сараевское покушение, что «преступление всегда преступление как в чужой, так и в нашей стране»[69].

Поэтому я не слишком удивился, когда во втором томе «Берлинских записок» Николы Живковича[70] встретил цитату из бесед Э. Ченгича с Мирославом Крлежей:

Ключевую роль в покушении 28 июня 914 года сыграл русский военный атташе в Белграде Виктор Алексеевич Артамонов, который поддерживал майора Воислава Танкосича[71].

Так вроде бы говорил Крлежа.

В Народной библиотеке Сербии мне выдали многотомное издание этих бесед, но не загребское 1985 года (на которое ссылается Н. Живкович), а более позднее, сараевское (1990). Действительно, беседа от 12 июля 1974 года содержит крайне интересные сведения о Сараевском покушении:

Годовщина Сараевского покушения, и мы ведем разговор о фильмах, которые сейчас снимают; один снимает Велько Булаич, а другой — какой-то иностранный режиссер.

— Я бы мог написать самый аутентичный сценарий о Сараевском покушении, но самого покушения и стрельбы в нем бы не было. Никогда у нас публично не была сказана вся правда о Сараевском покушении.

Я дружил с русским послом в Турции фон Грисом, который слыл большим туркофилом, и царское правительство держало его там из-за специфических русских интересов в Турции, а особенно из-за Черного моря и Дарданелл, ибо ему удавалось сделать то, что было не под силу никому. До мелочей был осведомлен о событиях на Балканах; Россия же в то время имела в Белграде не посла, а посланника. Закончил свою жизнь эмигрантом в Югославии. Умер и похоронен в Дубровнике, а жительствовал на мансарде, у некоего доброхота, что и описано мной в «Излете у Русију» (в русском переводе: «Поездка в Россию». — И. М.), но без упоминания его имени.

От него-то я и узнал, что сербское королевское правительство, только что овладевшее Скопье, в своих планах создания великой Сербии вовсе не хотело портить отношений с Австрией (на том же стоял и сам король Петр), поэтому ему несказанно сильно мешало, что те юнцы из Боснии обучались стрельбе и обращению с оружием у стен Белграда под руководством майора Воислава Танкосича и по приказу «Черной руки».

Всеми силами оно пыталось помешать покушению, как и отъезду Принципа и его группы в Сараево. Но за «Черной рукой», которая привела Карагеоргиевичей к власти, убив Александра Обреновича, стояла Россия. О тех вещах мне детально рассказал фон Грис. «Черная рука» на самом деле представляла государство в государстве, а из-за кулис делала все, что полагается, для организации покушения в Сараеве.

Накануне прибытия Фердинанда в Сараево, согласно совершенно надежной информации, которую я собрал, королевская разведывательная служба узнала, что заговорщики вместе с Принципом [72] у Лозницы, по пути в Сараево, перешли в Боснию. Регент Александр, узнав об этом, весь в отчаянии, без уведомления прибежал из Двора в русскую миссию (она была на другой стороне Теразии), представился портье и потребовал срочного разговора с русским посланником Николаем Гартвигом. Портье ответил, что у посланника важный прием и ему нельзя мешать. Александр ужасно разозлился и ворвался к Гарт вигу с вопросом:

— Заговорщики у Лозницы уже перешли в Боснию. Что нам делать, чтобы их остановить?

— Ваше величество, я обо всем этом не имею понятия. Не знаю даже, о каком покушении идет речь.

— Да как же так, о заговорщиках, которые хотят убить Фердинанда в Сараево.

— Но позвольте, Ваше величество, я действительно об этом ничего не знаю. Об этом, возможно, что-то мог знать мой военный атташе, Артамонов Виктор Алексеевич, но он вчера отбыл в Петроград, да-да, завершил свои дела и уехал домой навсегда.

Заговорщики стреляли в Сараево, а вскоре фон Гартвиг умер от сердечного удара в австрийском посольстве в Белграде. Белград его оплакал и с достоинством проводил до могилы — так он был уважаем и почитаем. Как и ряд других видных русских дипломатов, был по происхождению немцем. Это были немецкие дворяне, которые себя чувствовали русскими[73].

Но где же эта цитата?.. Неужели, подумалось мне, загребское и сараевское издания могут отличаться друг от друга? И зачем эта фраза была удалена? Неужели цензура, но что тут крамольного?..

— Аутентичное издание — загребское, — пояснил мне Никола Живкович. — Крлежа имел обыкновение вносить коррективы в тексты своих книг. Например, в первом издании «Поездки в Россию», вышедшем в Загребе в 1926 году, он пишет, что в Берлине встретил «отвратительных, богатых, толстых евреек», а в той же книге 1974 года издания этой фразы нет… Что же касается Энеса Ченгича, то он был главным редактором издательства «Ослободженье», где печатались и книги Крлежи. Политически был близок с боснийскими мусульманами-националистами, идеи которых не слишком сильно отличаются от идей фанатичного Изетбеговича (лидера боснийских мусульман 90-х годов. — По моей просьбе летописец русской эмиграции Алексей Борисович Арсеньев из города Нови-Сада посетил библиотеку «Матицы Сербской», чтобы сопоставить два издания бесед Э. Ченгича и М. Крлежи. Выяснилось, что они идентичны! Разнятся только обложки. «Вывод: Крлежа не подозревал Артамонова в соучастии в покушении, — подвел черту А. Арсеньев. — Как и Ченгич. Получается, что это мистификация».

Вывод поспешный: как мы знаем, виновность Артамонова в этом деле Крлежа даже не ставил под сомнение.

Но тут выясняется новое щекотливое обстоятельство. Посланник Н. Г. Гартвиг, оказывается, подозревал нашего военного агента в обладании некими секретами, которые тот не доверял даже ему! И как понимать его слова, что, мол, вот беда, наш военный атташе «вчера отбыл в Петроград, да-да, завершил свои дела и уехал домой навсегда»? Ведь, получается, Гартвиг заведомо обманывал глубоко его чтившего престолонаследника, прекрасно зная, что Артамонов просто уехал в отпуск.

С другой стороны, Крлежа, со слов Ченгича, утверждает, что регент прибежал к Гартвигу за советом, как только узнал о переходе группы Г. Принципа в Боснию — получается, что это произошло 7/20 июня (ибо Артамонов выехал на отдых шестого). Заговорщики же, как известно, отбыли из Белграда утром 28 мая (пароходом в Шабац) и через день прибыли в Лозницу. Здесь Чабринович[74], поссорившись с Принципом и Грабежем[75], отделился от них и 30 мая в сопровождении учителя Яковлевича на лодке переплыл Дрину у боснийского Зворника; два его друга перешли в Боснию вечером 31 мая. Следовательно, с того момента прошла неделя — и эта деталь достаточно интересна.