Батальоны вступают в бой - Свиридов Александр - Страница 42

После этого случая авторитет Антона Андреевича сразу же возрос. У него был дар убеждать людей. Майор Юрчак очень быстро изучил историю полка, привлек наших ветеранов к проведению бесед с молодыми воинами, поставил перед коммунистами конкретные задачи. Всю партийно-политическую работу он подчинил ближайшей цели — разгрому окруженной группировки противника. Нам надо было во что бы то ни стало пробиться к городу Барут и восстановить наши коммуникации, разорванные прорвавшимися из окружения гитлеровцами. Соотношение сил было не в нашу пользу, поэтому людей следовало подготовить к тяжелым боям. Мы с Юрчаком решили провести партийное собрание.

Апрельским утром из подразделений потянулись группы коммунистов к господскому двору. Там у каменной стены стоял стол, над которым согнулся парторг Башкиров. Он отмечал прибывавших. Перед ним лежал листок бумаги с коротким решением, набросанным им накануне. Стульев и скамеек не было, поэтому приходившие устраивались кто на корточках, кто на бугорке. Все были сосредоточенны, подтянуты.

Я смотрел на собравшихся, и в душе рождалось теплое чувство. Это были бесконечно дорогие моему сердцу люди. Вот так же, без суеты, сосредоточенно, они ходят в атаку, бьют врага, совершают марши, роют окопы. И во всем первые, всегда там, где труднее.

Парторг открывает собрание. Избирается президиум. Затем мне предоставляется слово для доклада. Я начинаю говорить о неизмеримом горе, причиненном народам фашизмом, о зверствах нацистов. Но мы знаем две Германии, подчеркиваю я: Германию Гитлера и Германию Эрнста Тельмана. Мы ненавидим немецкий фашизм и ценим германский народ, давший миру математика Кеплера, композитора Бетховена, великих мыслителей Канта и Фейербаха, создателей коммунистического учения Карла Маркса и Фридриха Энгельса. Сегодня мы идем в бой с фашизмом за ту Германию, за которую боролся Эрнст Тельман и лучшие сыны немецкой нации. Пусть же наш прорыв будет неотразимым, пусть пример коммунистов в бою ведет за собой десятки и сотни бойцов во имя нашей победы.

После моего доклада слово взял парторг 1-го батальона, потом — 2-го. Их выступления сводились к короткой и предельно ясной мысли: задача будет выполнена. Это было сказано так категорически, что дополнений не требовалось. Решение тоже было лаконичным — коммунистам быть впереди, в атаку подняться первыми.

Когда собрание закончилось, все быстро разошлись по подразделениям.

Оставшись наедине с Юрчаком, я спросил:

— Антон Андреевич, Башкиров с кем идет?

— С теми, кому будет труднее.

В назначенное время орудия открыли огонь. К ним присоединились реактивные установки.

Ровно в 2 часа дня 26 апреля пехота пошла в атаку. Оборону противника рвали артиллерийские снаряды, мины, авиационные бомбы. Город Барут утонул в пламени и клубах дыма. С наблюдательного пункта хорошо было видно, как рушились вражеские укрепления.

Подступы к Баруту были заминированы, окраины изрыты глубокими траншеями. К гитлеровцам подошло подкрепление. Однако ничто не смогло остановить натиска гвардейцев. Один из батальонов ворвался в пригород.

К вечеру фашисты предприняли контратаку. Двумя пехотными батальонами при поддержке двенадцати танков и четырех «фердинандов» они попытались выбить наших стрелков из своих траншей. Неприятель устремился на позиции 2-го батальона. Комбат Филипповский вызвал на помощь артиллерию. Пушкари метким огнем подбили четыре танка и один «фердинанд». А те машины, которым удалось проскочить к окопам, были остановлены гранатами. Контратака захлебнулась.

Но еще не успел рассеяться дым, как вновь задрожала земля. Потом на наши подразделения пошли новые цепи фашистских солдат. Прижимаясь к танкам, они через железнодорожный переезд станции Барут заходили во фланг 2-му батальону.

Артиллерия и минометы противника вели плотный огонь по боевым порядкам полка, прижав всех к земле.

Капитан Филипповский, передвигаясь от одной роты к другой, коротко повторял:

— Стоять насмерть! Ни шагу назад!

Я приказал истребителям бить в первую очередь по головным машинам. Захлопали противотанковые пушки. На моих глазах накренился и задымил сначала один танк, потом вспыхнули еще два. Огонь врага начал ослабевать.

Иван Митрофанович Филипповский сбросил с себя шинель, выхватил из-за пояса две гранаты и, поднимаясь во весь рост, громко крикнул:

— Приготовить гранаты! Батальон, в атаку — вперед!

Воины последовали за своим командиром.

Взрывной волной комбата отбросило в сторону. Он вновь вскочил, кинул противотанковую гранату под вражеский танк, и тот завертелся на месте.

Рядом с Филипповским разорвалась мина. Мелкие осколки и комья земли ударили его по спине. Комбат не упал. В крови, с черным от пороховой гари лицом, он продолжал бежать вместе с бойцами.

Наблюдая за ним, я поднял ракетницу — и зеленый шарик взмыл в небо. Это был сигнал общей атаки. Зазвенело мощное «ура». Рядом с нами наступал 148-й гвардейский стрелковый полк.

Оставшись без танков, немецкая пехота повернула назад. На ее плечах гвардейцы Филипповского первыми вышли к железнодорожному переезду между Барутом и Нойгофом.

К исходу дня 26 апреля город Барут был полностью очищен от врага. Наступила короткая передышка.

Я решил заглянуть к капитану Филипповскому. Нашел его у лесопильного завода. Вил у комбата был страшный: лицо почернело, руки в крови, но глаза светились радостью. Объясняя свое настроение, он сказал:

— Вчера письмо получил от своих…

Иван Митрофанович часто рассказывал о своей семье. До войны он, его жена Татьяна Никитична, сын Витя и дочь Света жили на берегу Южного Буга. Филипповский работал в винницкой библиотеке. В свободное время он увлекался рыбалкой, охотой. Он порывался рассказать о том, что жена и дети собираются вернуться в освобожденную Винницу, но поведал мне об этом только после войны. Сейчас он живет в родном городе и заведует большой библиотекой. Семья у него увеличилась. Об этом Иван Митрофанович сообщил мне в письмах. А тогда нам не дал поговорить Василий Кучерявый. Он подбежал и с тревогой в голосе крикнул:

— Танки! Много!

Озлобленные неудачами, фашисты опять перешли в контратаку. Танков действительно было много. Но к этому времени наши артиллеристы успели занять выгодные позиции на южной окраине города. И враг опять ничего не добился.

А на следующий день — 27 апреля и мы оказались в тяжелом положении.

Накануне, ночью, на командный пункт дивизии прибыл командир 50-й гвардейской дивизии генерал-майор Владычанский. Я тоже там был. Мы согласовали с ним вопросы взаимодействия.

Не знаю, спал ли кто из офицеров штаба полка в эту ночь. Мне же не довелось даже прилечь.

В восемь утра началась артподготовка. Наши артиллеристы не жалели снарядов. Фонтаны взрывов застилали горизонт. Пехота пошла в атаку дружно. Однако сломить сопротивление врага не удалось ни нам, ни свежим частям 50-й гвардейской дивизии.

Почему так? Анализ причин неудачи показал, что не было одновременности действий, не соблюдались меры маскировки. Противник знал о нашем выходе на рубеж атаки и принял соответствующие меры. Огонь его артиллерии нанес нашим соседям и нам значительный урон.

В критическую минуту ко мне на КП позвонил комбат Филипповский. Он сообщил:

— Огонь врага ослабел. Захваченный «язык» показал, что часть сил немцы выводят через Нойгоф.

— Всеми средствами прикройте стык со сто сорок восьмым полком. Я срочно высылаю туда свой резерв.

Огнем батальона Филипповского и маневром резерва полка удалось закрыть последнюю лазейку для врага и этим окончательно окружить его.

На рассвете 28 апреля неприятельская мотопехота и танки вышли из леса и рванулись на шоссе Барут — Вюнсдорф.

— Более полсотни танков! — подсчитал майор Овтин. — Ничего, сейчас мы их по-иному пересчитаем…

Он не договорил. Вражеские снаряды накрыли наш наблюдательный пункт. Несколько человек, таких близких, родных, мы навсегда потеряли этим ранним утром.