Божественное вмешательство (СИ) - Красников Валерий "Альтер Эго" - Страница 45

Гвенвилл ни слова не говоря, отнимает от моей груди дочь и спустя минуту цитадель наполняется криками и суетой.

— Вот такая она у меня, моя жена! — пытаюсь хлопком по плечу вывести Мариуса из "анабиоза".

— Она прекрасна, — отвечает Мариус и с интересом осматривается.

Афросиб еще не закончил строительство замка, но в цитадели, куда я перебрался еще год назад, все было сделано если не по последней моде, то с учетом всех моих пожеланий. Тут было на что посмотреть: трехэтажная каменная башня, отделанная внутри терракотовыми плитами и деревом, с массивными балками перекрытий под потолком уж очень сильно отличалась от этрусских построек.

В Мельпум мы вошли с рассветом, когда город еще спал. Дружину я распустил на зимовку, взяв с собой только ближников-компаньонов и сотню тяжелой пехоты для службы в городской страже на зиму.

Легионы Мариуса остановились в опидуме Илийя в полудневном переходе от Мельпума. Опидум для своего сына поставил Алаш, но земли вокруг пока не обрабатывались. Илий с отцом до сих пор не решились вырубить дубовые рощи вокруг. И все спорили: Алаш хотел сохранить рощи для прокорма свиней, а Илий, успевший блеснуть на турнирах, стремился укрепить свой авторитет в окружении бренна и опасался прослыть свинопасом.

Договориться с Мариусом о привлечении легионеров и пленников-иллирийцев к дорожным работам, вопреки моим опасениям, удалось просто. Он понимал, что зимний переход через горы чреват потерями, равно как и то, что кормить бездельничающих этрусков и рабов я не стану. Спокойно выслушав мои доводы, он улыбнулся: "Хитер ты Алексиус! А я все думал, что ты предложишь?"

Покинув опидум, наш отряд попал под проливной дождь. Поэтому добрались в Мельпум только к утру, помесив изрядно в дороге грязь. Мариус не раз вспоминал Этрурию, где с дорогами, как и тут, в Галлии, дела обстояли не лучшим образом. Но, натоптанные за века, дороги Этрурии не размокали так быстро, как земля, только с весны лишенная травяного покрова.

Два месяца спустя после сражения с иллирийцами у стен Фельсины пришел ответ от сенатора Мастамы из Этрурии.

Сам прочел несколько раз, и вдвоем с Мариусом читали. Признаюсь, послание Мастамы-старшего несколько меня обескуражило. Свиток содержал эдикт (edictum — указ, предписание), по которому старшему центуриону второго легиона Этрурии Алексиусу Спуринна Луциусу надлежало "...используя все возможности, что дали ему сенат и народ Этрурии, обеспечить защиту северных границ государства". Не придя к какому-либо решению, мы расстались. Но — ненадолго. Я только собрался пойти к жене, как в палату влетел Мариус, потрясая над головой свитком.

— Глупый гонец не догадался сразу мне вручить письмо от отца! — прокричал он с порога.

Я оживился. Признаюсь на такое доверие со стороны Мариуса не рассчитывал: сам наверняка бы вначале прочел письмо, а лишь потом, может быть, предал его содержание гласности. У всякого терпения есть границы. Не в силах ограничить свое, почти кричу:

— Давай! Читай быстрее!

Мариус срывает печать и, став поближе к окну, разворачивает свиток. Молчит, всматриваясь в текст. Он читает письмо, забыв обо мне. Наверное, там недобрые вести.

— Мариус!

Он с трудом отрывается от чтения, бросает в мою сторону странный взгляд и начинает читать вслух.

— Дорогой сын, где бы ты ни был, немедленно возвращайся в Этрурию. Ты и твои легионы нужны отчизне. Плебей Септимус возомнил себя тираном и принудил армию к клятве. Он явился в сенат с оружием и солдатами. Кричал на отцов города, как на детей малых, упрекая в предательстве и коварстве. Он спрашивал о легионах, оставленных им в Фельсине и потребовал от нас клятвы верности. Услышь его Юпитер и тот бы онемел от проявленных тираном наглости и непочтительности к патрициям.

Мамерк Плиний не утратил мужества, и мы скорбим о потере столь достойного мужа. Он встал перед выскочкой и со словами: "Тебе, плебей не место среди мужей!" — указал ему на выход. Септимус, ослепленный гордыней, проткнул гладиусом мужа из славного рода. Умирая, Мамерк призвал нас низвергнуть тирана и избавить Этрурию от памяти о нем.

Мы все, и даже старик Сервиус, набросились на убийцу. Слава Богам, среди телохранителей плебея нашелся достойный сын своего отца — Квинтус из рода Тапсенна. Он, видя, что тиран не остановится и готов расправиться со всеми сенаторами так, как только что заколол Мамерка, совершил подвиг, отправив Септимуса Помпу к Гадесу.

На том наши беды не закончились. Умбрийские велиты взбунтовались и грабят усадьбы по всей Этрурии. Шестой легион ушел в Рим и один из его трибунов угрожал сенату местью сабинов. Легион в Арреции сохраняет нейтралитет, но и не выступил по приказу Сената на умбрийцев. Прочие подчинились только после того, как сенат объявил о выборе консулом тебя, мой сын. Поторопись. Промедление может дорого обойтись государственным и личным интересам.

Мариус читает, я, как старый еврей из анекдота думаю: "Ой, сколько дел! Ему-то что? Бери винтовку, в смысле, легионы, и на фронт, а мне... И дорогу достраивать нужно, и золото сенонов не упустить, и наверняка друг Мастама помощи попросит".

Как в воду глядел! Дочитал и смотрит на меня особенным взглядом, наполненным грустью и в то же время решимостью.

— Поможешь? — спрашивает.

— Мне нужны корабли. Корабли — это золото. Не сочти меня алчным, помогу, конечно, но золото, что Септимус забрал у сенонов, должно стать моим.

— Получишь!

— И еще. Я соберу дружину снова и дойду с тобой до Рима. Прошу тебя, оставь два манипула и турму, чтобы иллирийцы достроили дорогу.

— Да будет так, — отвечает Мастама и вижу я, что мысли его летят быстрее, чем он может с ними справиться.

Подхожу ближе. Мечущийся у окна как тигр в клетке Мастама останавливается, начинаю его "лечить":

— Успокойся, друг мой, и послушай, что в таких случаях говорят мудрые друиды, — Хотел рассказать ему что-нибудь из учения стоиков, но как-то ничего путного на ум не пришло. Помню, что основателем будто Зенон был. Марк Аврелий цитировал его. А что именно? Напрочь из головы вылетело. Мастама между тем — само внимание. Запинаясь, цитирую первое, что на ум пришло: — Прогрызла как-то мышь дыру в корзине и угодила в пасть к змее, которая лежала там, кольцом свернувшись, голодная и без надежд на жизнь. Наевшись, ожила змея и выползла на волю через дыру, проделанную мышью. Не беспокойтесь, видите, судьба сама хлопочет о том, чтоб нас сломить или возвысить! — декламирую, а у самого на языке: "Ничего не бойся! Кому суждено умереть от поноса — не утонет!" Улыбаюсь, скорее своим мыслям.

— Судьба наша в руках Богов, но и мы должны принимать решения и идти вперед, во что бы то ни стало! Ты прав, только Боги знают, что ждет нас впереди, но прошу тебя! Нет сил больше ждать. Отец написал письмо не вчера. От мыслей о том, что сейчас происходит в Этрурии, мне покоя нет!

— Поспеши к своим солдатам, я не держу тебя. Мне же нужна неделя, чтобы собрать дружину. Встретимся у Арреция. Я приду туда за своим золотом.

Мариус только кивнул в ответ и быстрее ветра покинул мой кабинет.

Глава 25

Зима...

"Чертова зима!", — кричу в гневе и, вспомнив о местных Богах, тут же умолкаю, прислушиваюсь и озираюсь по сторонам. С утра жена закатила истерику. Я отмалчивался, сколько мог, но о прибывающих в Мельпум дружинниках узнали и слуги в цитадели. Кто-то из них разболтал Гвенвилл.

— Алатал, муж мой! Ты снова собрался на войну? — она спросила так ласково, что я посчитал этот момент вполне подходящим для признания.

— Звезда моя! Завтра я ухожу к Аррецию, — вспышка ярости в ее глазах, и объяснить, зачем я туда ухожу уже не представляется возможным.

Гвенвил взлетела с ложа и, воздев руки к потолку, стала спрашивать у Богов: