Божественное вмешательство (СИ) - Красников Валерий "Альтер Эго" - Страница 44

Наконец вернулся Гартинг. Осадив взмыленного коня, открывает рот, а сказать ничего не может. Смотрю в его ошалелые глаза, понимаю, что предчувствие меня не обмануло. Наконец, справившись с волнением, Гартинг хрипит:

— Бононию атакуют!

— Кто? — в один голос спрашиваем с Вуделем.

Гартинг разводит руками, мол, а кто его знает...

Идем дальше. Наконец, взобравшись на вершину очередного холма, видим город и атакующих его воинов. Их много, очень много. Лезут на стены. С другой стороны, много — это относительно, ну, тысяч двадцать, может. Не взять им город, тусков там тоже немало. Показываю Гартингу на другой холм прямо напротив западных ворот.

— Скачи к Хоэлю, передай, что пехота должна занять вот тот холм, — сам направляю кавалерию на равнину, раскинувшуюся южнее города.

Рыцари развернули коней, и поскакали в долину, издавая при этом очень много шума. Неизвестный противник настолько увлекся атакой на город, что, похоже, до сих пор не заметил нас. Нет, я ошибся! Не принимавший участия в атаке отряд стал строиться напротив нас в фалангу.

"Греки? Может быть. Разберемся", — командую атаку и скачу навстречу врагу. Чувствую впрыск адреналина, покрепче сжимаю копье. Вудель машет мне рукой и со своими людьми уходит вперед. Решил позаботиться о моей безопасности. Конная лава вытягивается в клин. И снова я вижу ужас в стремительно приближающихся глазах солдат, что замерли в ожидании нашего удара.

Мои современники, те, что остались на Земле, не смогут себе представить, с какой скоростью удар бронированной конницы способен полностью уничтожить такой многотысячный отряд. Мне даже не пришлось вступить в бой.

Разворачиваю Чудо. Затоптанные гоплиты поднимаются с земли и, будь у них хороший предводитель, может быть, они сумели бы уйти. Кельты, обнажив мечи, сгоняют выживших после атаки в толпу. Оказывающих сопротивление рубят без пощады.

Атакующие город воины, заметив нового противника, откатились от стен. Похоже, мы разбили их элитный отряд. Те, что бегут от стен, получая в спины пила, выглядят дикарями. Эти воины, одетые в волчьи и медвежьи шкуры, не брезгуют воевать с дубинами.

Слышу вой буцин. Туски выходят за ворота. И Хоэль решил вступить в бой. Его солдаты медленно идут к городу, постукивая древками копий о щиты.

Мелкие очаги сопротивления гасятся объединенными силами кельтов и тусков почти мгновенно.

Этрусская ала (около 500 всадников), впрочем, они очень бы удивились, узнав, что я так назвал их конный отряд, вышла из города и рысью направилась в мою сторону. Заметив верховых тусков, многие из моих дружинников бросили убивать "греков" и присоединились к телохранителям бренна. Напрасно они волновались, во главе алы я разглядел золоченые доспехи Мариуса Мастамы. Сам он закричал, едва увидел меня:

— Аве, Алексиус! Аве, Бренн!

Машу в ответ рукой. Еду навстречу.

— Аве, легат!

В ответ слышу короткое:

— Мы с тобой, — чуть позже, тихо: — Спасибо за помощь.

Вдвоем с легатом Мариусом едем к пленным "грекам". Глаза побежденных уже не горят огнем. В равнодушных взглядах — обреченность и пустота.

Мариус спешился, подошел к пленным и быстро затараторил, как мне показалось, на греческом. Ему ответили. То один, то другой пленник бросали буквально пару фраз. Боги покинули меня, я ни слова не понимаю! Может, это и к лучшему.

Мариус выяснил, что на Фельсину напал царь иллирийцев-ардиенов Аерест, решивший поквитаться с Артогеном за поход в Иллирию трехлетней давности. А фаланга — это македонские наемники, ушедшие от Диметрия. Будто эпирский Пирр разбил его и прогнал из Македонии. Сам Аерест погиб во время атаки моих всадников. Он тогда был вместе с наемниками. Прежде, чем напасть на Фельсину, ардиены захватили Атрию, легко уничтожив этрусский манипул, стоящий в городе.

Вечером мы с Мариусом занялись написанием посланий одному и тому же человеку — отцу Мариуса, консулу-соправителю Этрурии. Мариус корпел над личным посланием, а я его все время отвлекал, спрашивая по делу, пытаясь понять, каков он, Мастама-старший, как человек.

Прежде, чем приступить к бумаготворчеству, мы условились о том, что напишем. Я полагаю Мариуса человеком слова и всецело в этом вопросе ему доверяю.

Прежде, чем опечатать написанный свиток, внимательно перечитываю.

"Аве, Консул!

Пишет тебе Алексиус Спуринна Луциус, по воле Богов ставший бренном инсубров и зятем предводителя бойев Хундилы. Возможно, разорением и Атрия и Фельсина обязаны тебе, но надеюсь, теперь как союзники мы забудем об этом обстоятельстве. Я забираю отбитые у иллирийцев города по праву победителя. Полагаю, что об иллирийцах тебе подробно напишет сын. И по доброй воле, чтобы скрепить наш союз, отправляю тебе тысячу крепких рабов.

Септимус Помпа вскоре начнет войну на юге и не стоит ему в этом препятствовать. Наши интересы золотыми и серебряными рудниками манят меня за Пиренеи. Новый Карфаген падет. Мариус возглавит легионы Этрурии и поможет мне в этом предприятии. Прошу тебя ради сына и блага отечества придать этой затее законность от имени сената Этрурии.

Финикийцы, возможно, в скором времени начнут искать союза с Этрурией. Прими этот союз, но не спеши что-либо предпринимать.

Я не прошу тебя о личном. Знаю, что Спуриния и мой сын сейчас с Септимусом Помпой. Но позаботься о том, чтобы во время новой кампании границы бойев и инсубров оставались спокойными. Хундила в мое отсутствие не позволит бойям тревожить Этрурию.

Шли гонцов с вестями в Мельпум к персу Афросибу. Он найдет способ передать мне послание".

Ставлю на воск печать, показываю Мариусу свиток. Он кивает мне в ответ и что-то сосредоточенно выводит в своем письме.

Знал бы он, что я чуть-чуть слукавил. Тускам и почти легиону пленников придется зимой строить дорогу из Мельпума в Геную. А это, по моим оценкам, около ста двадцати километров. Идти через Альпы, а потом и Пиренеи зимой я, конечно, не собираюсь. Поход начну со средины весны. Да и подготовиться нужно основательно. Всезнающий Афросиб рассказывал мне об иберах, живущих за Пиренеями. Воевать с ними не хочу, а союз против береговой линии греческих и финикийских городов не помешал бы.

Слава Богам! Мариус закончил. Он перечитал письмо, свернул свиток, нагрел над лампой восковой шарик и, приложив к свитку, надавил большим пальцем.

Завтра рабы в сопровождении двух манипул и доверенный человек Мариуса с письмами от нас к его отцу уйдут в Этрурию. Выхожу посмотреть перед сном на чужие звезды. Зову Мариуса. Не отвечает. Наверное, уснул. Слава Богам! День выдался тяжелый, но, как всякое хорошо сделанное дело, он дал мне силы. Наверное, трудно будет сегодня уснуть.

Глава 24

Я снова дома.

— Папа! Папочка!

Малышка дочь бесстрашно бросается в мои объятия и, подхваченная в полете, тянется ручками обнять. Прижимается к груди, с интересом разглядывает Мариуса. Услышав крик дочки, в покои бренна вбегает встревоженная Гвенвилл. Ее глаза вспыхнули радостью и тут же погасли. Задрав подбородок, она степенно подошла и поклонилась вначале мне, потом Мариусу.

— Моя жена, Гвенвилл, — представляю ее Мариусу.

Легат, понятное дело, краснеет, бледнеет, не иначе, как от вида неземной красоты. Его ноги топчут доски пола, но Мариусу все не удается стать в подобающую моменту позу. Приложив руку к сердцу, он просто называет свое имя:

— Мариус Мастама.

— Не скромничай. Позволь тебе представить нашего друга, — обращаюсь к Гвенвилл, — она беззастенчиво смотрит на этрусского офицера, смущая его. — Легат Мариус Мастама, сын председателя сената и консула Этрурии.

Гвенвилл снова легким поклоном головы приветствует гостя и тут же с надеждой спрашивает:

— Надолго?

— На всю зиму! Давай отпразднуем мое возвращение.