Божественное вмешательство (СИ) - Красников Валерий "Альтер Эго" - Страница 41

Широкоплечий галл в длинной кольчуге с большим щитом на руке и копьем в другой, подойдя к Мариусу, сообщил о том, что бренн Алатал готов принять посла тусков. Поскольку Агрипа и бровью не повел, то Мариус поднялся с лавки. Воин тут же направился мимо столов, и Мариусу ничего не осталось как, прихрамывая, пойти за ним.

Они поднялись на второй этаж, и галл открыл перед Мариусом дверь. Маленькая комнатка с большим деревянным корытом, установленным посредине, никак не могла быть покоями предводителя галлов. Переступив порог, Мариус замер, пытаясь найти объяснение происходящему. Выпорхнувшая из-за тряпичного полога девушка, услужливо расстегнув булавку на его плече, теперь пыталась стянуть с него палу. Мариус понял, что вместо чего-то неприятного его ожидает столь желанное омовение.

Насладившись купанием и обществом юной банщицы, Мариус надел предложенные девушкой штаны, рубаху и сапоги. Девушка позвала воина, и тот проводил посла в покои бренна.

Теперь Мариус узнал Алексиуса. Он возмужал, раздался в плечах. Лицо его, по обычаю тусков, было выбритым, но одет он был так же ярко, как одевались знатные галлы.

Алексиус сидел в большем кресле у высокого стола. А на столе Мариус увидел подарки Септимуса — венец и торквес. Одинаковая надпись, на обоих предметах, завладела вниманием Мариуса, лоб покрылся испариной, губы беззвучно шевелились, читая текст: " S P REX ROMA" (Септимус Помпа — король Рима).

Часть 6

Алексей

Глава 21

Царствовать над инсубрами для меня оказалось не только хлопотно, но и приятно. Порой даже мысль в голову приходила: "Жизнь удалась!"

Спустя год после покорения Генуи деревушка разрослась. В порт стали заходить финикийские и греческие корабли. Лигуры, должно быть, поняли, что жить по закону не так уж и плохо, их вожди теперь имеют дружины по подобию кельтских и признают над собой власть бренна.

И пусть прогрессор из меня вышел "никакой", но кельты уже привыкли платить деньгами и налоги бренну, и за товары.

Деревни инсубров и лигуров обеспечивают боеспособность тримарцисиев, а опидумы содержат тяжелую пехоту. Случись что, соберу дружину — пару тысяч тяжелой конницы и тысяч пять пехоты. Эта дружина — почти профессионалы. По крайней мере, тренируются регулярно, да и службу несут кто за плату, а кто — за лен (лат. feudum). Ополчение в расчет не беру. По моим прикидкам, боеспособное мужское население королевства составляет около двухсот тысяч человек. Свои дома станут защищать без принуждения, а завоевывать чьи-то земли в мои планы не входит. Дочь родилась!

Хундила, имея такого могущественного зятя, подмял бойев под себя. Рулит советом, как заправский "серый кардинал". На мои намеки, что, мол, хорошо бы объединиться, "морозится" по полной программе. Но как только этруски прижали гордых сенонов, Хундила тут же попросил меня собрать дружину и защитить бойев. Проницательности ему не занимать: уже на второй день после прибытия в Мутину дружина отлично показала себя в бою, раздавив этрусский легион, как букашку.

Многие из знатных бойев в родстве с сенонами. Эта коалиция — за войну, хоть и зима на носу. Смотрю, шумят они громче всех, но тех, кто помалкивает — куда больше. Дружины у бойев маленькие, а ополченцы воевать не хотят.

Этруски прислали посла. Странного посла. Замученный он какой-то. Сопровождающий его декурион, напротив — нагл и самоуверен, позволил себе от имени консула Этрурии вручить мне дары.

Смотрю я на этого посла и понимаю, что лицо его мне знакомо. Стоит у дверей, чуть склонив голову, молчит.

— Приветствую посла Этрурии, о чем говорить будем, — улыбаюсь.

— Здравствуй командир, — Слышу в ответ и ушам не верю.

— Командир?

— Старший центурион Алексиус Спурина Луциус был моим командиром.

Наверное, посол обиделся. Показалось мне, что вспомнил он об этом с болью в голосе.

— Да, был я как-то центурионом. Теперь, как видишь, бренн у инсубров. Что случилось в Этрурии за время моего отсутствия, коль послами посылают солдат? — смотрит на меня с осуждением. Странный он какой-то. — Как зовут тебя?

— Я Мариус Мастама, легат, командую тремя легионами, — опускает глаза, вздыхает: — Командовал, бренн. — Отец мой — консул-соправитель Этрурии. Наверное, он не допустил бы, чтобы я отправился к тебе послом. Меня послал консул Септимус Помпа, его-то ты помнить должен. Ведь сам сделал его центурионом.

— Септимус — консул Этрурии? — я едва на месте усидел.

— Это случилось утром, после твоего исчезновения. В казарму пришел Мариус Кезон и стал похваляться, что разделался с тобой. Септимус убил его. Не сам, мы помогали ему. Потом случилась война с сабинами и самнитами. Консул Прастина потерпел поражение, а Септимус спас второй легион от истребления. Ты просто исчез, а сенатор Спуриний отправился в последний путь. Жена твоя, Спуриния, будто видела, что консул Прастина лично подсыпал сенатору яд в вино. Партия моего отца обвинила консула в убийстве, а Спуриния, ворвавшись, в зал совета, прирезала его, как овцу. И никто ей не помешал сделать это. Тогда мой отец стал соправителем, а Септимус Помпа — консулом.

Конечно, эти новости для меня стали полной неожиданностью. Я не стал скрывать радости. Все-таки мой протеже смог сделать головокружительную карьеру, к тому же ребята за меня с центурионом Кезоном посчитались. Смерть Спуриния и напоминание о Спуринии, да еще в таком контексте! Чувствую себя странно. Хочу спросить, мол, как она? Язык не поворачивается.

— Присядь, легат, и расскажи, что хочет Септимус.

Мариус не стал кочевряжиться, присел на табурет. Потер колено и заговорил:

— Он просил, чтобы я напомнил тебе, что ты центурион и нобель Этрурии, и приглашает тебя увидеть новый Рим, жену и сына.

— Сына?!

— Спуриния родила тебе наследника.

Вот так дела! В какой-то момент ловлю себя на том, что готов прямо сейчас уехать с послом, но тут же приходит ясность — меня "разводят". И Спуриния, и сын теперь заложники большой политики. Надеваю маску равнодушия, спрашиваю:

— Не думаешь ли ты, Мариус Мастама, что я тут же отправлюсь с тобой к Септимусу?

— Нет, командир, не думаю. Септимус метит в тираны Этрурии. Узнав, что ты жив и рекс галлов, он теперь сам хочет стать царем тусков, как Тарквинии в старые времена. И неискренен он. Зовет тебя увидеть жену и сына, а сам обманом стал Спуринии мужем.

Наверное, на моем лице отразились переживания от новости, что Септимус спит с женщиной, которая родила мне сына. Собственно, как человек двадцать первого века я должен был бы нормально воспринять такую новость. Признаюсь, что, на самом деле, услышать это мне было неприятно. Мастама по-своему воспринял мои мимические метаморфозы.

Спуриния до сих пор не ведает, что ты жив и здоров. Сам не знаю, как так вышло, но долгое время она тяготилась обществом Септимуса.

— Почему ты рассказал мне то, что обычно послы держат при себе? — интересуюсь. Мастама, наверное, к такому вопросу был готов. Ответил сразу и без раздумий.

— Я помню, каким ты был командиром и, если чужой народ принял тебя, то ты лучше того Септимуса, каким он стал.

— Ты обижен на него?

— Нет. Обида слишком мелочный повод для предательства. Я предаю Септимуса, потому что хочу остаться верным своему народу, Этрурии.

— И что ты можешь мне посоветовать?

— Не ехать, — просто ответил Мариус.

— Останешься со мной?

— Если позволишь.

— Что с ногой?

Я заметил, что Мариус постоянно трет колено. Да и тему не мешало бы сменить. Односложные ответы не способствуют разговору.

— На консуалиях под квадригу попал.

— Где? — само вырвалось, Мариус сказал что-то непонятное для меня.

Слава Богам, он сразу ответил:

— В Риме. Сейчас это город Септимуса. Он и на дарах тебе неспроста приказал набить "Септимус — царь Рима". А недавно, когда ты разбил легион Руфуса, и Арреций присягнул ему.