Божественное вмешательство (СИ) - Красников Валерий "Альтер Эго" - Страница 25

— Я тогда вообще ни о чем не думал. Испугался только, — бормочу в ответ.

Гигант снова смеется.

— Страх бывает разным. Он может убить тебя, а может и помочь, как тогда, например. Главное для героя — действовать, во что бы то ни стало, чтобы он в тот момент ни чувствовал, ни переживал — герой должен действовать.

Хотел я тут же ответить незнакомцу, но нахлынувшие вдруг воспоминания растворили и демиурга (Огма — в кельтской мифологии солнцеликий бог красноречия, сын бога знаний Дагда) передо мной и лес вокруг.

Слышу другой голос. Детский, знакомый.

— Ал, пойдем с нами на бахчу, — зовет Андрейка, парень на год старше, первым познакомившийся со мной, когда мы с отцом только приехали в деревню Марьино, что в Приазовье. Там отец намеревался отыскать родовые корни, ну а я — двенадцатилетний пацан, на время остался предоставлен самому себе.

— Зачем? — спрашиваю, потому что действительно не понимаю, что интересного может быть на бахче.

— Ты, что, с дуба упал? Арбузы тырить! — доходчиво поясняет Андрейка, подпрыгивая на месте от нетерпения отправиться немедленно.

Воровство в нашей семье не только не поощрялось, но и осуждалось на кухонных посиделках. "Вся страна ворует!" — гневался отец, мать поддакивала: "Когда же это прекратиться?", — Родители, гордые честью состоять советскими инженерами, регулярно клеймили торговых работников, общепитовцев и пролетариев, по мнению отца, тянувших с завода все, что в доме может пригодиться.

— Ну, не знаю. Воровать плохо, лучше купить, — отвечаю.

— Ты что! Знаешь, сколько их там сгниет? От нас большого убытка колхозу не будет. Мы каждый год на бахчу ходим, арбузами объедаемся.

Аргументы, конечно, еще те, но крыть было нечем. Пошел я с Андрейкой.

Перед полем наша команда, а собрались вместе на дело двенадцать человек от семи до четырнадцати лет, задержалась у глубокого оврага. Все искали подходящее место, чтобы перейти.

Так вот, когда сторожевые псы, оглашая округу лаем, погнали нас с бахчи, я с двумя арбузами подмышками со страху перепрыгнул этот овраг!

Столь яркое воспоминание о погоне и бегстве так захватили мое воображение, будто снова я оказался на бахче и бегу от разъяренных псов.

— Бренн, бренн Алатал.

Уэн тормошит плечо. Наверное, незаметно для себя я уснул. Он протягивает жирный кусок лопатки, запеченный в глине. Обмазка обгорела и теперь функционально вполне способна заменить миску. Сочащийся кусок мяса на ней обострил чувство голода.

— Спасибо, — отвечаю, переключаясь внутренне на трапезу.

Вкушаю ароматное мясо и размышляю: наверное, уснул и импозантный мужик мне привиделся. Хотя дело говорил — хуже бездействия в сложившейся ситуации нет.

Наевшись до отвала, мы, не спеша, поехали к лагерю. Встречаем Вуделя с десятком дружинников.

— Бренн, славься Бел (Беленус, Бел, в кельтской мифологии бог солнца), ты жив! — прокричал Вудель, едва увидел меня.

— Что случилось, ты чего так разволновался?

— Смерды Алаша обпились и домой собрались. Два десятка зачинщиков уже казнены. Другие присмирели, тебя видеть хотят. Прощения ждут.

— Оставь кого-нибудь в помощь Уэну. Хоэль знатного сохатого завалил, — не хочу уже в лагерь, но надо. — Поехали, что ли.

В лагере на удивление тихо. А в меня будто бес вселился, хочу решить все прямо сейчас. Кричу Вуделю:

— Трубите в карниксы! Всех построить! Идем на оппидум!

Сам надел золоченый греческий шлем с конским хвостом на шишаке, доставшийся мне с другими трофеями, накинул поверх кольчуги новый, цвета крови плащ. Нацепил на Чудо нагрудник и "рог" на морду. Сияю в лучах заходящего солнца, наверное, сильно. Сам от себя кайфую, чувствую — крут немеряно и море мне по колено.

Ношусь почти у самых стен Мельпума, за мной Сколан и его всадники. Кричим, свистим. Ну, ладно, я куражусь, а они с чего? Замечаю, что при этом энтузиазм проявляют не малый.

Пехота построилась в четыре линии, вытянувшись перед западной стеной. Карниксы было замолкли, я приказал трубить не прекращая, чтобы весь оппидум всполошился.

Получилось! На стенах народу все больше и больше становится. Подъезжаю к воротам. Стучу копьем в медную обшивку.

— Отпирайте! — вряд ли меня кто услышал, карниксы воют без перерыва, но створки ворот начали приоткрываться.

Машу Вуделю, мол, хватит трубить. Он ускакал. Выходят из-за ворот старики. Бросают к ногам Чудо головы.

— Что это? — спрашиваю.

— Это те олухи, что спасителя не признали и ворота держали на запоре, — отвечает высокий старец, чья седая борода длинна настолько, что заправлена за широкий пояс.

Хотел я ему анекдот рассказать, как две девочки, одна — хорошая, другая — плохая, сидят на заборе и спорят, кто больше прохожих оплюет. Как думаете, кто победил? Конечно, хорошая. Ведь добро всегда побеждает зло! Жаль, только не поймет меня старик.

Милостливо киваю и степенно вещаю:

— Я, бренн Алатал, беру славный оппидум Мельпун под защиту.

Старцы в ответ:

— Принимаем тебя, бренн.

Смотрю, тетка дородная из-за спин старцев нарисовалась. Подошла к Чуду, тянет меня за ногу. Хоэль смеется.

— Слазь, бренн, мама инсубров пришла.

Слезаю с коня. Едва на землю ступил, как Матрена положила мне руки на плечи и давит. Сильная, однако, баба. Решил подыграть ей, нагибаюсь.

Она рубаху задрала и на меня подол накинула, обхватила руками и ногами, на спину завалилась. Орет, будто рожает. Я замысел понял, но от тела тетки струится еще то амбре. Думаю, хоть бы быстрее "родила" она меня.

Слава Богам! Старцы подсуетились, извлекли меня из-под теткиного подола. Приложили к "мамкиной" груди, затем подали кубок с молоком.

Пью и вижу, что народу вокруг прибавилось. Кто улыбку прячет, а кто и смеется открыто.

Едва допил, как старцы подхватили меня под руки и в оппидум поволокли. Кричу Хоэлю:

— Поставь дружину ворота охранять. Сегодня никого, кроме командиров, в оппидум не пускать!

— Да, бренн.

Под белы рученьки ведут меня по узким улочкам Мельпума. Чувствую, голова кругом идет. Пытаюсь сфокусировать взгляд на том старце, что первым приветствовал меня, не получается. Он мои потуги заметил, шепчет на ухо: "С рождения дети инсубров много спят". Как будто у других племен не так! Только хотел отшутиться, как и язык повиноваться отказался.

Думал, инсубры по поводу моего нового рождения пир закатят. Так и есть, пируют, только без меня. Младенцам сон положен. Лежу на втором этаже терема, наверное, резиденции местных бреннов.

Чувствую, кусает меня что-то. Понимаю, что не что-то, а самые настоящие блохи! Вскакиваю, впотьмах натыкаюсь на стол. В комнату с факелом в руках входит перепуганная молодка.

Говорить по-прежнему не могу, только мычу, показывая на ложе. Понятливая попалась. Позвала в помощь еще двух молоденьких девчонок. Шкуры они утащили. Приволокли тюфяки, пахнущие полынью. Настелили сверху чего-то. Обтерли меня настоем из трав, расчесали и спать уложили. Уснул сразу.

Проснулся к обеду. Голова ясная, в теле зуд: хочется бегать и прыгать. У ложа на полу служанка сидит. Заметила, что я проснулся, и тут же выскочила за дверь. Вернулась с девицами, что вечером спать меня укладывали. Помогают подняться, хоть и сам могу вполне встать. Интересно стало, что дальше делать девки станут?

Отводят они меня к корыту. Стягивают с меня рубаху и начинают купать. Корыто интересное. Выдолблено прямо в дубовом стволе. И пробка для слива имеется. Если открыть, то вода из корыта потечет по канавке, выдолбленной с понижением уровня.

Что-то девки не то делают. А, может, напротив — то! Не знал, что у галлов женщины на такое способны! По крайней мере, с Гвенвилл у меня такого не было. Надеюсь, простит она меня.

В голову лезут всякие пошлости. Вспоминаю, как один из моих знакомых Игорь, женившийся в восемнадцать, не успокоился. Волочился за всеми, кто подавал ему хоть маленькую надежду на возможность секса. Жене зачитывал, что, мол, минет — не измена.