На краю Дикого Поля (СИ) - Ежов Сергей - Страница 43

  И мы не подвели ожиданий: через полчаса грянул и третий выстрел, а больше ядер и пороха мы с собой не брали.

  Повторяю: профессионалы мгновенно оценили произошедшее на их глазах, и у Ивана Васильевича появился в руках такой козырь... Такой... Впрочем, я верю, что великий человек использует этот козырь с высочайшей эффективностью.

  А напоследок мы преподнесли ещё один сюрприз: сняли парусиновый чехол с царского паромобиля, который скромно приехал вслед за тягачом, и не привлекая внимания отстоял в сторонке все стрельбы. Ну что же, пришел и его звёздный час.

  Иван Васильевич лично подвёл гостей к паромобилю, рядом с которым стояли князь Гундоров, Орлик и я.

  - Благодарю за радение, мои верные слуги - обратился к нам царь - завтра, князь Давыд Васильевич, после обедни, приводи всех причастных к созиданию сего чуда ко мне, буду вас жаловать.

   Мы низко склонились перед царём: нас только что пожаловали едва ли не высшим чином в Русском царстве: царёвыми слугами!

   После этого Иван Васильевич повернулся к почётным гостям, и пригласил их войти. По лесенке они поднялись в салон, дверь закрылась, и под восторженный рёв трибун и склона паромобиль сделал несколько кругов по полю. На этом мероприятие, в сущности и закончилось. Царский поезд выстроился в обратном порядке, только Иван Васильевич с гостями ехал уже не в ландо, а в паромобиле.

  Любопытно, о чём они там беседуют? Как оказалось, любопытство мучило не только меня: отец Савл, непонятно как оказавшийся рядом, чуть слышно пробормотал:

  - На что же сейчас государь-батюшка сподвигает басурманских послов?

   Ко мне повернулся Давыд Васильевич, и обнял, прижимая к груди:

  - Саша, друг ты мой драгоценный, что-то у меня сердце от счастья заходится, поеду-ка я домой, а к вечеру жду тебя непременно у себя.

   Я глянул в лицо князю. Всё верно, лицо бледное, вокруг глаз сгущаются тени, губы по контуру имеют синеватый оттенок. Я это проходил в той жизни, стенокардия в самом явственном виде.

  - Сердце давит, Давыд Васильевич?

  - Уже третий день, Саша. С тех пор как ты начал этот показ готовить, места себе не находил, а там и сердце давить начало.

  - Комок в горле появляется, а там и позыва к тошноте?

  - Точно так, Саша.

  - Это серьёзное заболевание, Давыд Васильевич, но по счастью, средство для его облегчения есть. Иван Васильевич Дурново, что главный у химиков, создал взрывчатое вещество ужасной мощи, которое в малых дозах облегчает сердечные боли. Ефим Иванович Сороко-Ремизов его уже полгода как принимает, и чувствует себя несравненно лучше. У меня с собой имеется. Дать?

  - Ах, Саша, от тебя я уже и яд приму, зная, что ты и яд во благо сумеешь обернуть.

  - А что? Ещё древние говорили, что яд в малых дозах является лекарством, а лекарство, принятое без меры, легко убьёт пациента. Вот в коробочке желатиновые капсулы, ты прими одну под язык, и потихоньку рассоси. Пойдём, я провожу тебя к экипажу.

   И мы потихоньку пошли к подъехавшему ландо князя.

  - Садись, Давыд Васильевич, принимай лекарство, а я посмотрю, правильно ли оно действует.

   Пока капсула растворялась под языком князя, я развлекал его забавными рассказами о приключениях, случившихся за этот год. Двадцать минут трёпа, и князь стал дышать свободнее.

  - Отпускает.

  - Вот и славно. Голова не начала болеть?

  - Нет, ничего такого на чувствую.

  - Ну и слава богу, а то бывает такое побочное действие. Теперь, Давыд Васильевич, всегда вози с собой это средство, называется оно нитроглицерин, на коробочке это написано, и когда только почувствуешь, что сердце заколотилось нехорошо, то и принимай капсулу под я зык, и постарайся спокойно посидеть, вот как сейчас.

  - А как закончится средство?

  - Ничего страшного, у Ивана Григорьевича, в лекарском столе его приказа, имеются эти капсулы.

  - От всего сердца тебя благодарю, Саша. Я ведь чувствовал, что не доеду до дома, а ты вдруг помог. И что странно, ничего не просишь взамен.

  - Служи нашей державе и великому государю, Давыд Васильевич, это и есть главная награда. А в остальном сочтёмся - ты ведь тоже меня многажды жаловал, ничего не требуя взамен.

   Князь покивал головой, а я тоном заправского врача порекомендовал:

  - Отправляйся, Давыд Васильевич, как собирался домой. И не откажи в милости: дома полежи спокойно хотя бы пару часов. Если поспишь, будет ещё лучше. И передавай мой поклон Радмиле Егоровне, и внучкам своим, Настюше и Алёнушке. Пусть ждут от меня подарок, когда я к тебе приду в гости.

   Растроганный князь уехал.

   Удалось внедрить паровики! С плеч свалилась как бы не целая гранитная гора, давившая меня в течении последнего года. Да, года! День в день, год назад, 17 августа я получил от Давыда Васильевича приказ создать паромобиль, и вот сегодня состоялись, что называется, государственные испытания, совмещённые с госприёмкой. Отстрелялись. Слава богу.

  Выстроив личный состав я объявил, что пушкари будут поощрены по своему ведомству, а за участие в показе вручил каждому участнику бронзовый значок в виде тягача. Орлику, мастерам и машинистам было объявлено о приглашении в Кремль на награждение, что было встречено криками ура и прочим ликованием, а затем я откланялся и отправился домой. Вообще-то я хотел заехать с Астре, да вот незадача, со мной увязался отец Савл. Ну не со святым старцем же ехать к бляди? Хотя, если задуматься, за время военной службы и боевых походов сам отец Савл в таком участвовал, что... Нет, это дело прошлое, да и его личное, так что домой.

  Мы с отцом Савлом уселись в кабриолет, а Денису пришлось ехать верхом, заодно и управляя упряжкой.

  - Что ты помнишь о своей родине? - задал мне неожиданный вопрос отец Савл.

   Да... Что я помню о своей родине? Моя Родина - СССР, и я помню свободных, счастливых людей, уверенных в будущем, уже несколько поколений не знающих войны, голода, несправедливости, моровых поветрий, злобы и алчности. Я помню, что моя Родина стала примером для всего мира в деле облегчения участи трудящихся людей. Это моя Родина первой ввела восьмичасовой рабочий день и трудовую пенсию. Это моя Родина первой дала образование всем без исключения своим детям. Это моя Родина дала настоящую, а не рекламную возможность любому своему сыну и дочери реализовать себя в любимом деле. Но я плохой сын своей Родины. Когда моя Родина заболела, я не встал на её защиту, не объединился с другими сыновьями и дочерями моей Родины, и не уничтожил гнусную плесень, что поселилась и развилась вокруг и среди нас. И я помню Родину такой, какой она стала: распад, несвобода, ложь, разврат, бессмысленная, животная жизнь, гонка за рублём, всеобщее отупение моих братьев и сестёр, и винить их за это я не могу: о чём может мечтать человек, живущий ради того чтобы работать, и работающий чтобы не сдохнуть, который до рвоты боится потерять работу, и потому позволяет себя унижать подонкам на руководящих должностях? Дети, у которых нет будущего, люди, теряющие человеческий облик... Это тоже моя Родина. Та, из которой я попал сюда. И переиначить хоть что-то я не смогу, даже если бы и захотел: я в совсем другом времени и пространстве.

  - Почему ты плачешь? - сухая старческая рука легла мне на плечо - Расскажи мне о том, сыне.

  'У вас проблемы, вы хотите поговорить о них?'

  Не хочу. Меня пугает монастырский подвал и бессмысленные мучения, которые закончатся дурацкой смертью.

  'Подох Максим, да и хер с ним'.

  Я уж лучше обойдусь естественной смертью, или той, которую выберу сам.

  - Прости, отче. Этот год я работал на износ, чтобы дать великому государю новое средство для войска. То был тяжёлый год, но я сделал своё дело, за что сегодня от царя получил в числе прочих великое звание слуги государева. Это слёзы облегчения, батюшка.

   Ни к чему тебе знать мои тайны, старик, я навру тебе и в простом разговоре и на исповеди, поскольку плевал я на её святость и ни капли не верю в нерушимость и неразглашение тайны исповеди. Обойдёсся! Те кто тебя послал, к счастью не знают истинную мою сущность, и не подозревают, какие вопросы надо задавать. У меня нет страха перед Богом, поскольку я знаю, что Бог, если он существует конечно, не мелочен и всевидящ. Он знает, что я не желаю зла своей новой Родине, а мелкие шалости Он простит, просто в силу Своего величия.