Стертая - Терри Тери - Страница 46

— Твой отец был членом парламента. Так что в споре победил он.

— Поначалу он был всего лишь обычным кандидатом, а выборы еще только предстояли. Мама же, как адвокат, выступала за гражданские права.

— А что это такое?

Она вздыхает.

— Подумать только, какие вопросы ты задаешь. А сама как думаешь?

— Гражданские права — это что-то вроде свободы, да?

Мама кивает.

— Свобода речи, свобода действия, свобода собраний. В общем, на способы урегулирования родители смотрели каждый по-своему. В конце концов она поддержала кампанию за создание новой политической партии, Свободное Королевство.

— Получается, они стояли по разные стороны?

— Да.

— Но верх взял твой отец.

— Не совсем. Результат получился неоднозначный. Двум партиям пришлось сформировать коалицию, хотя позиции папиной партии были сильнее. Поверь мне, за завтраком было что послушать. Так что, Кайла, не выиграл никто. Они пошли на компромисс. И результатом компромисса стала ты.

— Не понимаю.

Мама прибавляет звук радио, поворачивается ко мне и, понизив голос, говорит:

— Чтобы обсуждать это со мной, нужно уметь держать секреты. Ты сказала мне однажды, что не умеешь этого, а я думаю, что умеешь. Хочешь услышать продолжение?

Образцовая, послушная девочка сказала бы «нет» и не стала обладательницей опасного знания. Но сейчас контроль не у нее.

— Хочу.

— Ну так вот. На одной стороне выступали мой отец и движение «Закон и порядок», из которого вышли л ордеры. Нетерпимость к насилию и гражданским беспорядкам; суровые наказания для нарушителей закона. С другой стороны, та точка зрения, что молодежь — студенты, недовольные, протестующие — должны быть реабилитированы; что не во всем случившемся их вина; что с ними обходились слишком жестоко и несправедливо и что они тоже люди и заслуживают внимания и уважения, помощи, но не наказания.

— И при чем тут я?

— Тогда же случились эти открытия. Я не очень разбираюсь в науке. Речь шла о памяти. Исследователи пытались помочь людям с аутизмом и тому подобным, а обнаружили, отчасти случайно, способ лишения человека памяти.

— Зачистка.

— Вот именно. Для коалиционного правительства это было идеальное решение. Необходимость в жестоком наказании для преступников отпадала — им стирали прежнюю личность, проводили, как стало принято говорить, Зачистку, и таким образом они получали второй шанс.

Обдумываю услышанное.

— Другими словами, обе стороны получили то, чего хотели. Это и называется компромиссом?

Мама смеется, но смех выходит невеселый, и лицо у нее неулыбчивое.

— Я бы сказала, желаемого не получили ни те, ни другие, и каждая сторона винила во всем противную. Так было тогда, и так продолжается до сих пор в существующей ныне Центральной Коалиции. И тогда же появились приборы измерения уровня эмоций, эмометры, «Лево».

Я смотрю на управляющий моей жизнью браслет на запястье. Сейчас он показывает 5.2. Поворачиваю его, и острая боль пронзает виски. Знаю, что так будет, но не всегда могу удержаться от того, чтобы не подергать тюремную цепь.

— И как их компромисс связан с моим «Лево»?

— «Свободное Королевство» выступало за то, чтобы мы обеспечили бедняжкам Зачищенным приемлемые условия; лордеры требовали позаботиться о том, чтобы они не вернулись к прежним привычкам. Ответ? «Лево». Живи счастливо. Ничего плохого ты не сделаешь. Обе стороны довольны, поскольку получили желаемое.

— Ха. Понятно, что им не приходилось носить эти браслеты.

Мама снова смеется.

— Верно.

— А тебе пришлось выбирать? Между папой и мамой.

— Прежде всего, я старалась сохранить мир дома, а потому занимала выжидательную позицию. Потом...

— Потом?

Она долго не отвечает, и я уже думаю, что не ответит. Наконец поворачивается ко мне, и ее глаза блестят.

— Я, можно сказать, слезла с забора, когда они умерли.

Мы уже рядом с пунктом досмотра. Обе молчим. Ее родители погибли, когда террорист бросил бомбу в их машину. О чем бы мама ни думала только что, в душе я не сомневаюсь, в какую сторону от забора она побежала тогда. Конечно, к лордерам. Иначе просто быть не могло.

Пока идет досмотр, я незаметно наблюдаю за ней. Есть в ней что-то, что идет дальше слов. Как и прежде, лордеры признают ее и демонстрируют почтительность и уважение, которых не видно в их отношении к другим. Мама не возражает, но ей это не нравится.

О чем она умолчала?

Доктор Лизандер стучит по экрану и поднимает голову.

— Вижу, во время нападения на прошлой неделе ты поднялась на десятый этаж. Потом твой уровень упал так, что пришлось колоть успокоительное. Расскажи, что случилось.

Вот так. Сразу к сути дела.

— Я попробовала, как вы и сказали, пройти к сестринскому посту, но свет погас, а сестра...

Я останавливаюсь. Не хочу об этом думать.

— О сестре я знаю, — говорит доктор Лизан-дер. — Для тебя это, наверно, было шоком. Однако сознание ты не потеряла.

— Нет. Я поднялась по лестнице на десятый этаж. Сама не знаю почему.

— Ты знакома с этим местом лучше всего, так что действовала понятно и логично. Интересно другое, почему твои уровни упали потом, когда ты прошла через все и оказалась наконец в безопасности?

Ответ очевиден — из-за Феб. Но сказать это я не могу и потому только пожимаю плечами.

— Может, когда остановилась, тогда все и навалилось.

Доктор Лизандер задумчиво склоняет голову.

— Может быть. — Полной уверенности в ее голосе не слышно, как будто она знает, что за моим объяснением кроется что-то еще.

— А как вы? Я беспокоилась. — Я не притворяюсь. Доктор Лизандер наверняка стала бы мишенью для террористов.

Черты ее лица смягчаются.

— Спасибо, Кайла. Ценю твою заботу. Все обошлось. Меня и еще нескольких человек отвели в безопасное место, где о нас позаботились.

— Но почему они не забрали заодно и ту медсестру? Вы знали ее?

— Знала. Ее звали Анджела. — В глазах — тень печали. — Иногда приходится выбирать.

— Но...

— Достаточно, Кайла. Мне нужно спросить тебя кое о чем. Ты все выяснила?

— Что?

— Ты выяснила все, что хотела?

У меня холодеет в животе. Она знает. Непонятно откуда, но знает. Знает, что я залезала в ее компьютер. Сижу молча, и страх вяжет внутренности в узелки. Представляю, как восприняли бы это лордеры.

— Да, Кайла, я видела, что ты сделала. В кабинете есть камера, понимаешь? Я просматриваю ее иногда. А компьютер показывает, какие файлы открывались и закрывались. — Доктор Лизандер спокойно откидывается на спинку кресла. — Но сейчас я выключила камеру и удалила ту запись. Никто ничего не узнает. Ну же, разверни стул, и мы посмотрим вместе.

У меня отваливается челюсть.

— Давай, Кайла.

Я перехожу со стулом на другую сторону от стола, и она один за другим открывает те же, что и я, файлы и дает пояснения: прием; сканирование мозга; операция. Потом мы переходим к разделу, забыть который я не могу до сих пор, «Рекомендации».

— Вот здесь... «совет рекомендует терминацию; доктор Лизандер против». Что это значит?

— Правление больницы беспокоили твои кошмары и способности контроля. Они считали, что выпускать тебя из-под наблюдения опасно, что ты можешь представлять угрозу как для себя самой, так и для других.

— И вы настояли на своем. Вы не согласились с ними.

— Да, настояла. Но они были правы. Уж по крайней мере для себя ты точно представляешь угрозу.

— Не понимаю. Тогда почему вы меня выпустили?

Она пожимает плечами.

— Я убедила себя, что ты заслужила шанс. И мне, конечно, было интересно посмотреть, как ты справишься. Но самое главное, я хотела изучать тебя, посмотреть, что с тобой случится.

— Изучать... как крысу в клетке.

Доктор Лизандер невесело усмехается.

— Скорее как крысу, выпущенную из клетки.

— Но зачем вам изучать меня?

— Ты не такая, как остальные. В тебе есть что-то другое, особенное, и я хочу понять, что это. Может быть, что-то пошло не так во время операции. Хотя все твои тесты и сканы в порядке. Тем не менее что-то есть... Здесь только мы вдвоем, ты и я. Больше никого. Можешь сказать мне?