Стертая - Терри Тери - Страница 42

Одно из зданий справа держится попрямее других. Спереди его прикрывают растрепанные кусты, и на месте двери настоящая дверь, а не подвешенная на петлях деревяшка.

Поколебавшись, пересекаю дорогу и открываю калитку. Дорога становится тропинкой, которая ведет влево, к раскинувшимся за постройками полям. Брошенные в грязь куски бетона ведут через свалку к входной двери. Сначала слушай. За спиной шорох листьев, но никаких голосов или радио.

Становлюсь на первую бетонную ступеньку, перескакиваю на следующую. Интервалы между ступеньками настолько велики, что приходится едва ли не прыгать. До дома остаются считаные шаги, когда слева раздается негромкий звук, и боковое зрение фиксирует какое-то движение. Я поворачиваюсь.

Два глаза. Острые зубы. Низкое, раскатистое рычание. Большой дог, помесь немецкой овчарки и какой-то еще породы. И вид у него не слишком дружелюбный.

Меня начинает трясти. Что делать? Медленно отступить или бежать? Прикидываю расстояние до ворот. Если побегу, он точно бросится следом. До ворот далековато, и мне от него не убежать. А вот до дома ближе. Держись.

Дог, рыча, делает несколько шагов ко мне и начинает лаять. Я дрожу, изо всех сил удерживая себя на месте. Еще немного, и меня вырвет на него. То-то обрадуется. Сглатываю и медленно, по шажочку, отступаю в сторону дома. Может, там все же есть кто-то. Может, дверь открыта.

Дог глухо ворчит и устремляется ко мне.

Беги.

Срываюсь с места и стрелой лечу к дому. Прыгаю на крыльцо и хватаюсь за ручку. Но она не поворачивается. Дверь заперта.

Вот так попала.

Пес бросается на меня. Бьет передними лапами в грудь, и я лечу с крыльца в грязь. Ударяюсь головой о землю. К глазам подкатывают слезы. Я не могу подняться и не рискую сопротивляться. Замерев от страха, смотрю на острые оскаленные зубы, чувствую на лице горячее, вонючее дыхание, слышу злобный рык.

— Держи! — командует мужской голос.

Зубастая пасть закрывается, но пес остается на мне и глухо рычит, прижимая лапы к моим плечам.

Шаги.

— Ну, Зверь, кого ты тут поймал? Поднимись, дай-ка взглянуть.

Пес — Зверь, ха — отскакивает в сторону. Я сажусь и начинаю подниматься.

— Не двигайся. — Незнакомец останавливает меня сердитым взглядом.

Я снова сажусь в грязь и смотрю на него: близко посаженные глаза, замасленные волосы, похож на Уэйна. Отец Феб?

— Ты кто, черт возьми, такая?

— Я — Кайла, п-п-подруга Феб, — выдавливаю я. При упоминании имени уши у Зверя чуть заметно вздрагивают.

— У этой ничтожной голодранки в друзьях только четвероногие.

— Мы вместе учились.

— И что? Ты должна знать, что ее здесь больше нет. Что тебе нужно?

— Повидать ее маму.

— Ее здесь тоже нет. Убирайся.

Смотрю на него, потом на пса.

— Давай. Поднимайся и уходи, пока я не передумал.

Встаю. Зверь рычит громче. Бросаюсь к воротам — только бы удержал. Уже у цели слышу за спиной погоню. Не оборачиваясь, пролетаю последние шаги, распахиваю ворота и тут же захлопываю их за собой. Слышу, как щелкает замок, как врезается в препятствие Зверь. Ворота вздрагивают, но выдерживают. У дома хохочет отец Феб.

— Не возвращайся! — кричит он.

И не подумаю. Видишь, что случается, когда пытаешься сделать что-то хорошее? Все, хватит. Отныне Феб для меня закрытая книга.

Мой «Лево» показывает 4.8. Как же так? Такая же картина наблюдалась и в больнице, там я тоже бежала в страхе. Оба раза уровень должен был провалиться. Я иду по дорожке, и меня трясет. Бежать нет сил. В какой-то момент приходится остановиться — ланч спешит покинуть желудок.

Чудесно. Мало того, что вся в грязи и голова раскалывается от боли.

И что там с головой? Трогаю пальцами затылок, моргаю от боли и вижу на пальцах кровь. Должно быть, ударилась сильнее, чем думала. А все из-за скалящегося чудовища с вонючей зубастой пастью.

Хочется прямо сейчас упасть на землю и не вставать.

Давай, шевелись.

До дома несколько миль. Ничего не поделаешь. Сзади торопливые шаги. Кто-то бежит за мной. В страхе оборачиваюсь. Может, хозяину не понравилось, что я не спешу, и он послал вслед Зверя?

Но нет, это женщина. Спешит, поднимает руку.

— Подожди. — Через несколько секунд она догоняет меня. Отдувается. — Ты хотела меня видеть? Я — мама Феб.

Я смотрю на нее — редкие, всклокоченные волосы перевязаны на макушке, вокруг глаз глубокие морщины тревоги и беспокойства. Моя решимость не иметь никаких дел с Феб и ее родственниками ослабевает.

— Знаешь о ней что-нибудь? Что с ней случилось? Пожалуйста, пожалуйста, скажи мне.

Она хватает меня за руку цепкими пальцами.

Я киваю и морщусь — больно.

— Поранилась? Дай-ка посмотрю. — Женщина вытаскивает носовой платок и осматривает мой затылок. — Ничего страшного, царапинка. Хотя можно и зашить. Извини за Зверя. Как Феб пропала, так он теперь на всех кидается. Любил ее очень.

— Этот дог — ее любимец?

— Да, да. Ходил за ней как привязанный, поджав хвост. Будто щенок-переросток. Может, Боб поэтому и злился — как-никак собака-то сторожевая. — При упоминании Боба в глазах ее мелькает страх. Как можно быть замужем за таким человеком? А если он — твой отец? Женщина нервно оглядывается, словно боится, что муж появится из-за поворота, и я поворачиваюсь и быстро иду по дорожке в противоположном направлении. Она не отпускает мою руку и идет за мной. Молчаливая мольба. И в голове у меня голос Эйдена: представь, каково это, не знать, что случилось, беспокоиться. Подумай сама.

— Я видела Феб в прошлые выходные, — говорю я наконец. — Случайно.

— Где она?

— В Лондоне, в больнице.

— Господи, что с ней? Она поранилась?

— Нет, с ней все хорошо.

— Не понимаю. Тогда почему она в больнице?

— Ее зачистили.

Женщина словно спотыкается, и я, позабыв об опасности погони, тоже останавливаюсь.

— Ох, Феб, — шепчет она. — Не видать мне тебя больше. — Ее глаза наполняются слезами.

— Мне очень жаль.

— Она довольна? Здорова?

— Да.

— Спасибо, что пришла... что рассказала.

Я продолжаю свой путь, мать Феб бредет домой. И ветерок доносит ее негромкие слова:

— Может, так оно и лучше.

Может быть.

— Да что с тобой случилось? — спрашивает Эми.

— Упала.

— Разувайся здесь и не тащи всю эту грязь по дому. Кстати, и пахнет от тебя не слишком хорошо.

— Спасибо.

Эми заталкивает Джазза в кухню, снимает с меня одежду в прихожей, загружает тряпки в стиральную машину, а меня отправляет в душ. Царапина на голове больше не кровоточит и легко маскируется волосами.

Мама, вернувшись домой, застает нас троих в кухне, где мы пьем чай и делаем домашнюю работу.

— Какие вы все прилежные. — Она вскидывает бровь, как будто знает намного больше, чем может показаться на первый взгляд.

Вечер. На кровати мурлычет Себастиан. Я пытаюсь уснуть. Голова еще болит, но боль уже не острая, пронзительная, а тупая, ритмичная.

Я рада — несмотря даже на стычку со Зверем, — что встретилась с матерью Феб. По крайней мере, она знает теперь, что случилось с ее дочерью. А еще я знаю, что они не станут штурмовать больницу и поднимать шум. Отцу наплевать, что случилось с его ребенком, а мать не посмеет ему возражать. Может, так оно и лучше, сказала она. В какую бы семью ни отправили Феб после больницы, там ей точно будет лучше, чем в родном доме. Не удивительно, что она ни с кем толком не ладила, кроме, разумеется, животных вроде того жуткого дога. В больнице у нее было такое счастливое лицо. Разве то, что с ней сделали там, не милосердие?

Может, и моя семья была не лучше.

Я закрываю глаза крепко-крепко, но голос все равно не затихает. Он говорит такое, чему я не верю, что не хочу слушать. Сейчас, когда темно и тихо, голос в моей голове звучит особенно громко.

Мама и папа не придут за тобой, Люси. Они не хотят тебя. Они отдали тебя, и ты никогда больше их не увидишь.