Чудо. Встреча в поезде - Уэст Кэтрин - Страница 73

Напряженно раскрытая ладонь Бруно сжалась в кулак, потом горько сжался рот, и, наконец, закрылись глаза. Гай подумал, что Бруно сейчас заплачет, но опухшие веки приподнялись, а на губах вновь заиграла улыбка.

— Уморил тебя, а? Хотел только объяснить, почему смылся из города раньше матери. А вообще-то я парень веселый, честно.

— Разве ты не можешь уйти из дому, если тебе там плохо?

До Бруно, казалось, не сразу дошло, о чем его спрашивают, но потом он ответил невозмутимо:

— Конечно, могу, но не хочу расставаться с матерью.

А мать держится за деньги, подумал Гай.

— Закуришь?

Бруно, улыбаясь, взял сигарету.

— Знаешь, тем вечером он убрался из дому в первый раз лет, наверное, за десять. Интересно, куда это, к чертовой бабушке, он сколол. В тот вечер я мог запросто его пристукнуть, и он это знал. Было с тобой такое, чтобы тебе не терпелось кого-нибудь пристукнуть?

— Нет.

— А со мной бывает. Иногда я думаю, что мог бы убить своего отца, — он с мечтательной улыбкой уставился в тарелку. — Знаешь, какое у моего папочки хобби? Угадай.

Гай не желал ничего угадывать. Ему вдруг стало скучно и захотелось побыть одному.

— Он собирает формочки для печенья! — Бруно заржал, как жеребец. — Формочки для печенья, честно! Каких у него только нет: пенсильванские, голландские, баварские, английские, французские, венгерских целая куча — все стены увешаны. Формочки для крекеров под стеклом у него на столе — ну, знаешь, те зверюшки, что детям всегда покупают? Он написал президенту фирмы, и ему выслали весь комплект. Цивилизация! — Бруно засмеялся, замотал головой.

Гай не сводил с него глаз. Сам Бруно был куда забавнее, чем его болтовня.

— Он ими пользуется?

— А?

— Он печет печенье?

Бруно издал ликующий вопль. Извернувшись, он стряхнул с себя пиджак и забросил его на чемоданы. Какое-то время он от восторга не мог произнести ни слова, потом вдруг заметил с необычайным хладнокровием:

— Мать его обычно посылает печь печенье.

Его гладкое лицо блестело от пота, будто смазанное маслом. Он склонился над столом, заботливо улыбаясь.

— Тебе понравился обед?

— Да, очень, — сказал Гай совершенно искренне.

— Слышал когда-нибудь о трансформаторах компании Бруно с Лонг-Айленда? Все эти фитюльки с переменным-постоянным током?

— Кажется, нет.

— Ну, конечно, откуда тебе? Но монеты набегает много. Тебе нравится делать деньги?

— Да не так чтобы очень.

— Ничего, если я спрошу, сколько тебе лет?

— Двадцать девять.

— Да ну? Я думал, больше. А мне ты сколько дашь?

Гай из вежливости стал разглядывать его.

— Двадцать четыре-двадцать пять, — ответил он наконец, желая польстить Бруно, ибо он выглядел моложе.

— Точно, двадцать пять. Ты, значит, думаешь, что я выгляжу на двадцать пять вот с этим — вот с этой штукой прямо по центру? — Бруно прикусил нижнюю губу, огляделся подозрительно и вдруг с горьким, неодолимым стыдом прикрыл лоб ладонью. Потом вскочил и бросился к зеркалу. — Надо было наклеить что-нибудь сверху.

Гай пытался утешать его, но Бруно все вертелся перед зеркалом, так и сяк разглядывая себя и терзаясь.

— Это не прыщ, — прогудел он в нос, — а целый фурункул. Это скопилась вся моя ненависть. Это — язва Иова!

— Ну, вот еще! — засмеялся Гай.

— Он вскочил в понедельник вечером после той стычки. И все надувается. Шрам останется, точно.

— Да не останется, что ты.

— Точно останется. С чудненькой штучкой явлюсь я в Санта-Фе!

Он снова уселся, сжав кулаки, вытянув толстую ногу, всем своим видом изображая мировую скорбь.

Гай поднялся с места и взял книжку с сиденья около окна. Это был детективный роман. Все романы в куче были детективные. Гай попытался читать, но строки расплывались перед глазами, и он захлопнул книгу. Напился, подумалось ему. Но сегодня-то какая разница.

— Я хочу, — изрек Бруно, — чтобы в Санта-Фе у меня было все. Вино, женщины и песни. Вот!

— Чего-чего ты хочешь?

— Чего угодно, — рот Бруно искривился в безобразной, наглой гримасе. — Всего. У меня такая теория: человек должен до своей смерти сделать все, что только можно сделать, а вероятно, и умереть, пытаясь сделать то, чего сделать нельзя.

К сердцу Гая прихлынула какая-то волна, потом осторожно отступила. Он спросил вкрадчиво:

— Например?

— Например, в ракете слетать на Луну. Поставить рекорд в автомобильных гонках — с завязанными глазами. Я как-то попробовал. Рекорд не поставил, но разогнался до ста шестидесяти.

— С завязанными глазами?

— И я совершил кражу, — взгляд Бруно сделался жестким. — Настоящую. Со взломом.

На губах Гая появилась скептическая улыбка, однако он поверил Бруно. Бруно мог быть преступником. И безумцем тоже. Но тут отчаяние, подумал Гай, а не сумасшествие. Скука богача, доходящая до отчаяния, о чем он не раз говорил с Энн. Скука, рвущаяся разрушить, а не сотворить. Богатство ведет к насилию с такой же легкостью, как и нищета.

— Я забрался туда не затем, чтобы взять что-то, — продолжал Бруно. — Я не хотел брать то, что я взял. Я специально взял то, чего не хотел.

— Что же ты взял?

Бруно пожал плечами.

— Зажигалку новой модели. Статуэтку с каминной полки. Цветное стекло. Еще что-то, — он снова пожал плечами. — Ты один знаешь об этом. Я не болтаю. Хотя тебе, наверное, так не кажется. — Он улыбнулся.

Гай затянулся сигаретой.

— И как же ты это сделал?

— Наблюдал за одним домом в Астории, выбрал момент и залез в окно. С пожарной лестницы. Проще некуда. Вычеркнул один пунктик из списка и подумал — слава Богу.

— Почему «слава Богу»?

Бруно застенчиво улыбнулся.

— Сам не знаю, почему я так сказал, — он налил себе, потом Гаю.

Гай посмотрел на негнущиеся дрожащие руки, которые украли; на обгрызанные до мяса ногти. По-детски неуклюжие пальцы, играя со спичечным коробком, уронили его на бифштекс, усыпанный пеплом. Как все-таки банально преступление, подумал Гай. И зачастую бессмысленно. Есть такой тип людей, нацеленных на преступление. И кто, глядя на руки Бруно, на его купе, на некрасивое скучающее лицо, подумал бы, что он украл? Гай уселся на место.

— Расскажи-ка о себе, — любезно предложил Бруно.

— Нечего рассказывать, — Гай вытащил трубку из кармана пиджака, выбил ее о каблук, взглянул на золу, оставшуюся на ковре, да так и забыл о ней. От спиртного все сильней звенело в голове. Если с контрактом в Палм-Бич все образуется, подумалось ему, две недели перед началом работы пролетят быстро. Развод много времени не отнимет. Очертания низких белых строений посреди зеленой лужайки с давно законченного рисунка всплыли перед ним без всякого усилия, знакомые до мельчайших подробностей. Он почувствовал себя слегка польщенным, необычайно уверенным в себе и счастливым.

— Какие дома ты строишь? — спросил Бруно.

— О, — то, что называется модерн. Я пока сделал лишь пару магазинов да маленький офис, — Гай улыбнулся; сдержанность, легкая досада, овладевавшие им всякий раз, как речь заходила о работе, совершенно исчезли.

— Ты женат?

— Нет. То есть, да. Но мы живем раздельно.

— Ого. Почему?

— Несходство характеров, — ответил Гай.

— И сколько же времени вы живете раздельно?

— Три года.

— Ты развестись не хочешь?

Гай нахмурился, медля с ответом.

— Она тоже в Техасе?

— Да.

— И ты увидишь ее?

— Да, я увижу ее. И на этот раз мы договоримся о разводе.

Он стиснул зубы. Зачем было болтать?

Бруно ухмыльнулся:

— На каких таких девушках вы там женитесь?

— На хорошеньких, — ответил Гай. — Большей частью.

— Но на дурочках в основном, а?

— Может, и так, — Гай улыбнулся совпадению. Мириам была именно такая девушка с Юга, каких Бруно имел в виду.

— А твоя жена, какая она?

— Довольно хорошенькая, — начал Гай, осторожно подбирая слова. — Рыжая. Немного полная.

— И как ее зовут?