На берегах тумана - Чешко Федор Федорович - Страница 68

Прохожих спрашивать не хотелось: мало приятного объяснять посторонним, почему ты не знаешь, где очутился. Если же не объяснять, то, чего доброго, примут за жулика или вора. На уличные указатели тоже не было особой надежды. Ежегодно городские власти раздавали их солидным домовладельцам, сопровождая раздачи декретами «О личной ответственности за порчу либо несбережение», однако угрозы оставались втуне. Солидные домовладельцы всякий раз находили красивым бронзовым дощечкам более удачное применение, нежели бессмысленное висение на наружной стене. В ответ на упреки ревизоров они лишь сокрушенно разводили руками: «Мало ли кто здесь ночами шляется! Разве за всеми уследишь?»

Парень долго метался по незнакомым кварталам, прежде чем на доме, выглядевшем несколько приличнее прочих, заметил разъеденную зеленью табличку: «Улица Проворных Матросов, № 17». А мигом позже в просвете между крышами показался шпиль Адмиралтейства.

Все сразу стало яснее ясного: от резиденции Адмирала недалеко до Торжища, а там уже совсем знакомые места начинаются.

Нор повеселел. Он даже принялся еле слышно насвистывать какую-то полузабытую моряцкую песенку — в такт с отзвуками собственных торопливых шагов получалось недурно. Однако веселость веселостью, а присматриваться к лицам прохожих и обходить подальше наиболее подозрительных парень тоже не забывал. Конечно, еще рано (хоть в стиснутых многоэтажными фасадами улочках день малоотличим от сумерек), места здесь, похоже, тихие; людей вокруг довольно много, и все они выглядят зажиточными, степенными. Но с опаской оно безопаснее получается. «Осторожность дома булку жует, а беспечность в земле под крестом гниет», — правильная поговорка, правдивая.

Из тех же соображений парень прятал под курткой увечную руку и нож. На улице Проворных Матросов, действительно, селятся люди состоятельные, а потому спокойствие обывателей здесь охраняется рьяно. И любого квартального может заинтересовать явно нездешний парнишка, одетый в потертое старье, да еще вооруженный, да еще странный: с железом вместо руки. А заинтересованность квартальных известно чем оборачивается. «Эй ты, стоять! Почему шляешься, кто такой?» И как прикажете отвечать? Неведомый благодетель на волю-то вывел, но снабдить каким-либо документом не озаботился. А человек без документа — это все равно что... Ладно, хватит, нечего всякие непристойности на ум допускать.

Неизвестно, оказались ли напрасными опасения Нора, или это как раз его осторожность плоды принесла, но до Адмиралтейской площади парень добрался без всяких заминок и осложнений. А вот на площади заминка случилась. Нет-нет, причиной послужили вовсе не охраняющие выход из внутреннего города рейтары, встречи с которыми Нор побаивался больше всех прочих мыслимых напастей. Рейтары играли в фишки, а когда гремят полосатые кубики и монеты стайками кочуют из кармана в карман, то весь остальной мир может проваливать к бесам.

С независимым видом честного гражданина Нор прошел мимо караулки, деловито пересек площадь, и тут... Дернула же его нелегкая глянуть на Календарную вышку Адмиралтейства! Рукоятью меча со всего размаху по темени — примерно такое же впечатление произвело на парня увиденное.

Из положения летописного циферблата следовало, будто нынче наступает самая середина осенних муссонов и что муссоны эти от мировой катастрофы сто вторые, от явления морского змия пятьсот шестьдесят пятые, а от рождения всемогущих — две тысячи восемьсот восьмые. И получается, будто Нора выгнали в Прорву примерно год назад. Веселые, однако, дела творятся!

Стало быть, выходит, что либо до летосчислительного механизма добрался в румпель пьяный недоумок (это вряд ли: стража скорее крокодила в адмиральский сортир пустит, чем пьяного к календарю), либо Нор целый год просто-напросто нигде не существовал. Ведь нельзя же из прожитого года ни единого мгновения не запомнить! Вот, значит, почему орденская братия допросами изводила... Только неужели за все времена он единственный из Прорвы вернулся? Похоже, что так и есть, а то бы господин иерарх знал, как это бывает, и не обвинял во лжи. Или у тех, кто возвращался раньше, все получалось иначе? Да, вопросов целое стадо, только цена им — гнутый медяк: ответов-то не предвидится...

Долго проторчал парень под Календарной башней — по-глупому, с задранной головой и разинутым ртом, словно посконная деревенщина, которой впервые пришлось увидать этакое количество кованой бронзы. Только на лапотника он не походил ни обличьем, ни нарядом, а потому прохожие от него шарахались. В столице (да и повсюду в Асрде) не жаловали людей, ведущих себя странно. А уж если странным кажется поведение подростка, чьи лишенные проколов уши свидетельствуют о недостижении рубежного возраста, то от такого лучше держаться как можно дальше. Все-таки плохо, что идиотам позволяется жить среди честных граждан аж до шестнадцатилетия, и все-таки хорошо, что за соблюдением Уложений бдительно следит Орден. Если бы не его надзор, партикулярные власти ввергли бы мир в беспросветный хаос. До того дошло, что префектуры утратили способность исполнять наиважнейшую свою обязанность — выявление идиотов. Поговаривают, будто орденские трибуналы едва успевают исправлять многочисленные упущения территориальных чиновников.

Примерно так рассуждали благонравные горожане, торопясь как можно скорее миновать несуразную фигуру остолбеневшего Нора. Многие с досадой оглядывались на караульных: им бы побеспокоиться, интерес проявить, а эти дармоеды знай себе фишками тарахтят.

Парню повезло: он опомнился прежде, чем кто-нибудь из прохожих решился вознегодовать в полный голос. Приметив косые взгляды окружающих, Нор сразу понял причину столь неприязненного внимания к своей персоне и торопливо пошел своей дорогой. К счастью, у него хватило ума и выдержки не побежать: вид спины бегущего человека вызывает у собак, рейтар и бдительных граждан припадки беззаветного рвения.

За Адмиралтейской площадью, действительно, начинались знакомые места, и потому всякие отвлеченные мысли как-то сами собой улетучились. Сперва надо было пересечь Торжище, оглушительное и непролазное многолюдство которого куда опаснее, чем даже обманчивая пустота ночных окраин; потом потянулись кривые грязные улицы, где тоже следовало держать ухо востро. В Арсдилоне, и в Карре, и в других городах всегда нужно держать ухо востро, несмотря на жесткость Уложений и обилие вооруженных людей, долженствующих оберегать порядок. Говорят, вне городов народ поспокойнее, но там обитает много всяческой погани — двуногой, четвероногой и вовсе без ног. Так что, пожалуй, лучше все-таки жить в столице, чем возле Последнего Хребта или, к примеру, на Архипелаге, откуда рукой подать до проклятого Ниргу.

Небо стремительно наливалось сумеречной серостью, народу на улицах становилось все меньше. Нор торопливо шагал по заваленной мусором щербатой брусчатке, пробирался между вонючими, никогда не просыхающими лужами, спотыкался, оскальзывался, а вокруг хлопали ставни, лязгали дверные запоры, и какие-то потрепанные бесцветные люди раздували чудом сохранившиеся уличные фонари.

Уверенность в том, что вряд ли повезет добраться до «Гостеприимного людоеда», возникла вдруг, без всякой видимой причины, и с каждым благополучно пройденным кварталом не рассеивалась, а крепла. Может быть, сказывались кое-какие из полученных в Школе навыков? Может быть. Но скорее всего Нор просто хорошо знал свое родное Припортовье. И когда он услыхал за спиной настигающий многоногий топот, ленивую ругань (так, без особого смысла, только чтоб не молчать), то понял, холодея: все, влип.

Бес знает из какой берлоги вылезло это шакалье искать себе развлечений в вонючей тесноте полутемных улиц. Бес знает когда они успели упиться — честные-то люди после дневных трудов небось еще и за столы не садились! Но ведь то честные, и, главное, люди. А эти... Одно слово — шакалы.

Нор лихорадочно озирался: свернуть бы куда-нибудь, притаиться, вперед пропустить, пока не поздно, пока не успели обратить внимание и заинтересоваться. Но по сторонам, как назло, тянулись глухие стены. Ни тебе переулка, ни подворотни — даже ни одной двери поблизости нет. Хотя дверь не спасение: на ночь глядя чужого никто не впустит.