Идущие в ночь - Васильев Владимир Николаевич - Страница 73

– Тьма меня разрази, если это не веха огня! – прошептал я. Конечно, я ждал, что придется что-нибудь сжечь, ждал с той поры, как о вехе рассказал Лю-чародей, и в нынешней огненной феерии я сыграл роль первой искры, правда, достаточно случайно. Подумаешь, уронил факел…

Только уж очень сильно я подозревал, что это никакая не случайность. Все случайности остались за Юбеном.

В полумраке сновали неясные безмолвные тени. Излишне уточнять, что мне они весьма не нравились. Однако никаких попыток напасть на нас тени не предпринимали, и я мысленно поблагодарил их за это.

Ветер, я верхом на нем, Корняга верхом на мне и карса, жмущаяся к ногам Ветра, – мы помещались в самом центре пылающей звезды. Я то и дело оглядывался, соображая, как же поступить дальше.

Я не заметил, как шныряющие мелкие тени будто по команде исчезли.

Стало вдруг совершенно тихо, только победно гудело освобожденное пламя. Я озирался, охваченный неясной тревогой.

Тень я увидел спустя какие-то мгновения после того, как почувствовал эту тревогу.

Огромный размытый силуэт вдруг встал из-за дальних утесов, возвысился над окрестными скалами и навис над огнями. Тускло-размытое пятно садившегося Меара колебалось над головой Тени. Пара горящих глаз вперилась в нас – человека, карсу, коня и едва живой от страха пень. Справедливости ради отмечу, что у меня тоже затряслись поджилки.

Тень глядела на нас около минуты, мне же показалось, что прошла вечность. И еще показалось, что жизнь капля за каплей истекает из меня, Морана, оборотня-анхайра. Но едва я шевельнулся, я понял, что по-прежнему жив.

Не стала Тень причинять нам зло. Даже не знаю почему. Вдруг дрогнула и осела, как невесомая джурайская фата, соскользнувшая с венца невесты.

Растворилась Тень в окружающем полумраке. Костры тотчас стали угасать.

Только теперь я вдруг понял, что Тень была очень похожа на Стража. Небывало огромного, но в общем-то обычного Стража. Не Стража Тепла, определенно, и не Стража Стремнин. Скорее – Стража Дуновений или Стража Камня. Но какой она казалась громадной!

Хорошо, что ей не взбрело в голову… гм, а есть ли у Теней голова? Хорошо, что она не напала. Не знаю, сумели бы мы защититься от этого создания? Да и как?

Костры догорали. Вокруг снова зашевелилась местная живность, тоже слишком похожая на неясные тени, но эти были, во-первых, поменьше, а во-вторых, тенями казались только в опустившихся сумерках, а при ближайшем рассмотрении быстро обращались в обычных рыб или жуков. Обычных водных обитателей.

Я на неверных ногах подошел и подобрал оброненный факел, взял Ветра под уздцы и повел прочь с русла. Нам повезло: невдалеке я набрел на подъем, приведший на обширное мелководье. Здесь было посветлее. Среди округлых валунов, поросших бородами водорослей, шныряли мальки и ползали пестрые палочки с ногами – личинки каких-нибудь стрекоз, наверное. Я выбрал пятачок почище, натаскал дров, безжалостно припахав Корнягу, который тщетно мечтал отсидеться на плече, и развел добрый костер. Ветер снова решил попастись, но далеко не отходил. Молодец, коняга. Порою мне кажется, что ты умнее меня, только молчалив не в меру.

– Слушай, деревяшка, – сказал я Корняге. – Близится пересвет, так что мне предстоит скоро уйти. Тури, как ты скорее всего уже знаешь, превратится не сразу. Выходит, что тебе придется некоторое время побыть одному с карсой и вулхом. Не дай им подраться, понял? И огонь поддерживай. Будешь умницей – буду кормить. Всегда. Понял, пень?

– Понял, Мо… Одинец.

– Тури передай: веху огня я прошел. Дальше двигаться нужно по руслу… Впрочем, она знает.

Наставляя Корнягу, я помалу раздевался. Сбросил сапоги, стянул одежду. Сложил все аккуратной стопкой у самого огня.

Река готовилась встречать пересвет. Некоторые обитатели устраивались на отдых, замирали в укромных местах, захлопывали створки раковин, закапывались в песок. Некоторые – наоборот, пробуждались, встречая день, еще один день, когда предстоит сожрать ближнего, какой послабее, и не дать остальным сожрать себя. Мы мало кого интересовали здесь, на мелководье – крупная рыба хозяйничала либо на глубине, в главном русле, либо в темных омутах. Надеюсь, госпожа Тури, ты быстро разберешься, как вести себя в реке. И отыщешь единственно верный путь к У-Наринне. Или хотя бы ведущий в нужную сторону.

Бросив охапку сучьев в огонь, я опустился на корточки. Я уже смутно чувствовал близость превращения, когда вулх начинал беспокойно шевелиться во мне и пытаться прорваться сквозь толщу человеческих ощущений к поверхности, к свету. С добрым утром, серый брат!

Ты, наверное, тоже удивишься, очнувшись на речном дне. А может, и не удивишься. Извини, я даже не знаю – любишь ли ты рыбу. Скорее всего – любишь. Отчего же не любить!

Корняга опасливо отодвинулся от меня, выпустив пару мелких пузырьков из дупла.

«Началось!» – понял я и канул в небытие, поглощенный стеной непроглядного Мрака.

ГЛАВА 19

Четтан, день десятый

Я открыла глаза и поняла, что наконец-то я вижу сон. Не воспоминание, пришедшее от Карсы, и не смутные впечатления о предыдущем дне, а настоящий, полноценный сон.

В этом сне я находилась на дне реки. В красноватом полумраке мимо меня беззвучно скользили стайки рыбешек, поблескивая золотистой чешуей. Пушистые кустики придонных водорослей колыхались в воде. Вот только вода была какой-то странной, не такой, как наяву. Менее плотной, что ли? Во-первых, сквозь нее было видно лучше, чем бывает видно сквозь толщу воды на самом деле. А во-вторых – я взмахнула рукой, и вспугнутые рыбешки бросились наутек, – да, как мне и показалось с самого начала, эта вода не так сильно мешала движениям, как настоящая.

Ну а самое главное – я могла здесь совершенно свободно дышать. Вот и отлично! Мне всегда хотелось как следует осмотреться на речном дне, не выныривая каждую минуту за глотком воздуха. Только бы этот восхитительный сон длился подольше…

Я с любопытством огляделась. Первое, что я заметила, был костер. Это же надо, костер – и под водой! Чего только не бывает во сне. Второе, что бросилось мне в глаза, был Корняга, который боком, по-крабьи, подбирался к огню. В ветках у него была зажата изогнутая деревяшка. Черные глазки корневика лихорадочно блестели. На некотором расстоянии от костра Корняга замер, размахнулся и швырнул деревяшку в огонь. Костер затрещал и взорвался снопом искр, а бедный пенек кинулся прочь и забился в густой куст водорослей.

Я громко расхохоталась, отчего изо рта у меня выбежала стайка воздушных пузырьков. Светлые боги, какое нагромождение нелепостей! Уж и не знаю, что меньше похоже на правду: костер, горящий на дне реки, или корневик, который подбрасывает топливо в этот костер.

Заслышав мой смех, Корняга частично высунулся из куста и с невыразимой скорбью в голосе произнес:

– Доброе утро, госпожа.

– Какое еще утро? – возмутилась я.

– Четтанское, – скрипуче вздохнул Корняга, выдвигаясь из куста целиком. Прядь водорослей зацепилась у него за сучок и потянулась следом, как цепь за сторожевым псом. Я снова фыркнула.

– Откуда ты вообще в моем сне взялся, пенек настырный? – насмешливо спросила я. – Как будто мало того, что я тебя наяву на спине таскаю. А ну-ка сгинь, нечисть! Или превратись во что-нибудь занятное.

– Я не могу превратиться, – оскорбленно сказал Корняга. – Корневики превращаются один раз в жизни: из пня в корневика. Я – уже.

– Тогда пшел вон. Или засохни да помалкивай.

Я потеряла к нему всякий интерес. Что толку тратить время сна на разговоры с глупым пеньком? Он и наяву врет как по писаному.

Костер был разложен под боком большого валуна, обросшего щеткой мелких ракушек и мочалом водорослей. Среди водорослей я заметила большой, размером с ладонь, и удивительно красивый цветок. Он был отдаленно похож на болотную лилию, что называют огневкой. Только алых лепестков у него было не девять, как у огневки, а десятка два, как у садовой розы. Интересно, чем пахнет этот цветок, и пахнет ли он под водой вообще?