Научно-техническая разведка от Ленина до Горбачева - Чертопруд Сергей - Страница 51

2 сентября 1948 года он на одном из теннисных кортов в Лос-Аламосе передал связнику советской разведки несколько теннисных мячей с заделанной в них микропленкой. Этим удачным приемом он пользовался вплоть до бегства в Советский Союз.

Когда в начале апреля 1950 года он вместе с семьей появился в СССР, то уже в первый день пребывания в стране его принял Л. П. Берия. С порога он задал итальянцу единственный интересующий его вопрос:

— Знакомы ли вы с водородной бомбой? Бруно с готовностью ответил:

— К этой проблеме я не имел там ни малейшего отношения.

С этого момента Берия потерял к гостю всякий интерес.

В конце месяца Б. Понтекорво вместе с семьей поселился в г. Дубна Московской области, где с ним встретился научный руководитель работ по советской водородной бомбе академик И. Е. Тамм[344].

Другой физик Т. Холл предложил свои услуги советской разведке в 1944 году. В отличие от своих коллег он так никогда и не был разоблачен ФБР, хотя американская контрразведка его активно разрабатывала. Его имя было названо в книге «Бомба». Ее авторы — журналисты из Нью-Йорка супруги Д. Олбрайт и М. Кунстел с 1993 года работали в Москве, где на основе новейших публикаций заинтересовались историей «похищения бомбы». Но свою удачу они нашли не в архивах КГБ или СВР, а в рассекреченных документах ЦРУ и ФБР, которые привели журналистов на берега Альбиона, в дом к престарелому Холлу и его жене.

Книга, ставшая итогом серьезного журналистского исследования темы, содержит в себе немало сенсационных откровений Т. Холла. Во время завершающего интервью с авторами «Бомбы» ветеран антифашистского движения физиков-ядерщиков передал для печати еще одну маленькую «бомбочку» — письменное заявление, указав мотивы своего инициативного выхода на представителей советской разведки:

«В 1944 году, — признается Т. Холл, — меня беспокоила опасность того, что в условиях возможной послевоенной депрессии Америка будет обладать монополией на атомное оружие. Стараясь не допустить такой монополии, я искал выходы на советских агентов, чтобы хотя бы вкратце сообщить им о существовании проекта создания атомной бомбы…»

Далее в письме Холл подробно обосновывает свое решение, взвешивает доводы и аргументы. Он доказывает, что секреты бомбы все равно стали бы известны русским, но, опоздай Советы еще на несколько лет, никто бы не смог обезопасить мир от ядерной войны и, как выразился Холл, «взаимного гарантированного уничтожения». Говоря о «мессианском зуде» в головах ряда американских политиков и военных, он приводит высказывание бывшего начальника командования стратегической авиации США генерала Т. Пауэра о том, что тот считал бы победой такую ситуацию, при которой в результате третьей мировой войны выжили бы двое американцев, но лишь один русский.

В книге приводится эпизод, имевший место ровно 45 лет назад. Т. Холл вспоминает, как вечером 19 июня 1953 года они с женой ехали по Нью-Йорку, где происходила всеамериканская трагедия — казнь на электрическом стуле супругов Ю. и Э. Розенберг, обвиненных в заговоре и атомном шпионаже. Теодор и его жена почувствовали, что это они должны быть на месте Юлиуса и Этель, ставших невинными жертвами «маккартистского правосудия». В конце письма Т. Холла говорится: «Правда состоит в том, что хотя шпионы и существовали, они никогда не были участниками прогрессивных движений Америки»[345].

А еще двое членов «кембриджской пятерки» — Д. Мак-лин (Гомер) и Д. Кэрнкрос (Карел). Первый с 1945 года в Комитете совместной политики (Великобритания и США) занимался вопросами координации деятельности американского проекта «Манхэттен» с британским «Тьюб Эллойз» по созданию ядерного оружия. Он так хорошо трудился, что в 1947 году Гомера назначили директором секретариата по координации англо-американо-канадской атомной политики[346].

Второй, Д. Кэрнкрос, служил в Министерстве финансов и имел доступ ко всем финансовым отчетам по британской атомной программе. Ошибочно недооценивать эти бухгалтерские сводки. В них, кроме потраченных сумм, подробно описывались причины расходов и их обоснование[347].

Еше один «атомный шпион» — капрал американской армии Д. Грингласс. Он работал на сборке атомной бомбы и проявлял повышенное любопытство к работе ученых. Некоторым льстило внимание этого парня и они охотно рассказывали о своей работе. В отличие от своей старшей сестры Э. Розенберг он получил 15 лет тюрьмы[348].

На самом деле агентов было значительно больше. Часть из них известна ФБР только по оперативным псевдонимам: Перс-Фогель, Млад, Вексель[349] и Квант[350]. Остальных знали только сотрудники советской разведки, которые непосредственно работали с ними.

Напрашивается вопрос, чьих заслуг — ученых или разведчиков — больше в создании первой советской атомной бомбы, взорванной под Семипалатинском в 1949 году Л. Квасников говорил по этому поводу: «То, что наша бомба была копией американской, — это факт, рядом с которым блекнут все комментарии, рассуждения и попытки смягчить или не смягчить это. Разведданные были использованы при выборе плутониевого варианта бомбы, метода диффузии для разделения изотопов урана, а также при выборе графита в качестве замедлителя и при других ключевых моментах создания ядерного оружия. Отрицать важность значения добытой развединформации никак нельзя. Я считаю, что решение использовать для первой бомбы именно американскую конструкцию, проверенную в США в 1945 году, было совершенно правильным. Ведь речь тогда шла не о борьбе за научный приоритет, а о прекращении американской монополии, становившейся с каждым днем все более опасной, создававшей угрозу новой войны. Поэтому нам надо было тогда спешить, чтобы продемонстрировать миру, что атомное оружие у нас тоже появилось. И тем самым лишить американцев монополии на это чудовищное оружие. Вот почему надо было пользоваться тем, что добывала разведка, но, разумеется, не без каких-то определенных уточнений и изменений».

Возникает принципиальный вопрос: а смогли бы советские ученые и инженеры создать ядерное оружие без помощи разведки? Никаких сомнений в том, что они способны были-решить все эти проблемы вполне самостоятельно, нет. Ведь следующие образцы советского ядерного оружия были и легче, и в два раза мощнее американской бомбы. И по габаритам в полтора раза меньше. Но другое дело — факторы затрат и времени. Разведывательные данные позволили И. В. Курчатову своевременно ориентировать участников советского атомного проекта и не тратить ресурсы и время на проработку множества дополнительных путей, на проверку тупиковых или, попросту говоря, возможных, но более трудоемких вариантов, проведение которых в то время, когда страна жила под лозунгом «Все для фронта, все для победы», было затруднено ввиду недостаточности экспериментальной базы.

Оценивая роль внешней разведки в создании атомной бомбы в СССР, следует иметь в виду, что бомбу в конечном счете делала не разведка, а ученые и специалисты, опирающиеся на технические достижения и материальные ресурсы страны. Любая научно-техническая информация приносит пользу только тогда, когда она попадает на благодатную почву, то есть когда понимается ее необходимость и есть возможность ее реализации. Ценность разведывательной информации по атомной проблеме состояла в том, что она эффективно реализовывалась, являлась для ученых подсобным материалом. Да и сами разведчики свой вклад в разработку атомного оружия оценивают достаточно скромно, отдавая дань совместным усилиям ученых, производственников и разведчиков[351].