Алракцитовое сердце. Том II (СИ) - Годвер Екатерина - Страница 47

Такова после прихода бергичевцев стала повседневная жизнь Ханрума, и многие уже свыклись с ней. Для тех, кто имел верный кусок хлеба, не так уж она казалась и страшна: пусть могло произойти все, что угодно, – но чаще всего ничего не происходило. Броджеба все это больше расстраивало, чем страшило.

– Зряшная война, – сказал он вечером за ужином. – Одни беды от нее.

В аптекарской гостиной было тепло и уютно. Трещал камин, отмеряли время напольные часы с начищенными медными гирями и спрятанной внутри механической куклой: каждый час дверцы открывались и показывался человек, кивавший головой в красном колпаке с крохотными бубенцами. Хрупкая, покрытая цветной глазурью посуда с непривычки тоже казалась Деяну игрушечной.

Аптекарь, худосочный мужчина с густой сединой в рыжеватой бородке, был радушным хозяином: наверняка незваные гости – лишние рты, к тому же нуждавшиеся в лечении, – тяготили его, однако он ни разу не дал им этого понять. За столом рядом с хозяином сидела Арина, его дочь – немногословная девушка лет восемнадцати, исключительно приятной наружности, но с неженской суровостью и холодом в небесно-голубых глазах.

– Так почему же воюешь, брат? – Недобрый взгляд ее обратился к Броджебу, и тот потемнел лицом.

– Не мы это начали, – буркнул он, не глядя на двоюродную сестру. – Но мы закончим.

Девушка собиралась что-то ответить, но тут аптекарь ударил кулаком по столу так, что зазвенели тарелки:

– Замолчите! Оба! Сколько раз повторять: я запрещаю вести такие разговоры под моей крышей, – добавил он уже спокойнее. – Хотите ссориться – идите за порог.

Арина недовольно поджала губы; Броджеб пробормотал извинения. Аптекарь, чтобы переменить тему, заговорил о цене на соль; капли выступившего пота блестели на его лысине. Он не злился, но боялся – боялся последствий нечаянной ссоры, боялся разрушить правдами и неправдами сбереженный игрушечный уют; быть может, даже побаивался любимого племянника – тот, облаченный в синий лейтенантский мундир, был в любом доме Ханрума полновластным хозяином и сам мог, если бы только пожелал, выгнать дядю за порог. По счастью, Броджеб был далек подобных мыслей: напротив, двусмысленное положение явно смущало его.

Ужин за пустым разговором тянулся долго; в конце концов Деян, измотанный прогулкой на костылях, задремал над тарелкой, а очнувшись, не сразу понял, где находится; такое после пробуждения в госпитальной палатке случалось с ним нередко. Но мгновением позже память, конечно, вернулась; хоть он о том и не просил, она всегда возвращалась. Кукла из часов кивала головой и звенела бубенцами: время шло вперед…

– VI –

Иногда вечерами к аптекарю приходили гости: у него было немало друзей, самых разных – от бывшего секретаря мэра, теперь служащего в бергичевской комендатуре, до простого работяги-каменщика, восстанавливавшего разрушенные дома в центре Харнума; в такие дни разговоры в гостиной тянулись часами. Сперва Деян при посторонних избегал показываться на виду, но вскоре по настоянию хозяина стал брать костыли и выходить вместе со всеми к столу.

– Да знаю я, что вы никакие Алеку не сослуживцы! – сердито заявил ему аптекарь на следующий день после того, как они с Петером снова до ночи отсиживались в комнате. – Не слепой! Но пускай вы двое дарвенские солдаты, нет нужды скрываться: никто под моей крышей против вас ничего не имеет.

– Я не солдат, – возразил ему Деян; не из намерения переубедить – скорее по привычке.

Но аптекарь оставил его слова без внимания.

– Алек обмолвился, за вас просил сам хавбагский Мясник. Это правда? – спросил он.

– Он не мясник, а лекарь. – Деян почувствовал, что начинает злиться.

– Ладно, ладно! – отмахнулся аптекарь. – Пусть он не мясник, а ты не солдат. Мне не нужны ваши тайны. Но и проблемы из-за вас не нужны. У нас здесь есть поговорка, – добавил он, заметив, что Деян смотрит на него с удивлением. – «Хочешь сберечь сундук – поставь его на виду». Если не будете прятаться – никто и не подумает, что у вас на то есть причины, а скрытность уже вызывает нежелательные вопросы… У тебя же ноги нет, а не языка! А Петер так и вовсе здоров. Пока вы здесь – вы друзья Алека, так что ведите себя соответственно!

Деяну его настойчивость казалась глупой, но в аптекарском доме и вообще в Харнуме были иные, чем в Медвежьем Спокоище, нравы, о которых они с Петером ничего не знали. Хочешь не хочешь, а указаниям хозяина приходилось подчиняться.

Петер куда больше времени провел среди людей в «большом мире», но за столом помалкивал, а когда к нему обращались – отвечал односложно или бурчал что-нибудь неразборчиво. В обществе он казался сам себе неотесанным и неуклюжим и от того себя стеснялся – тогда как Деян, к собственному удивлению, легко переборол неловкость. Он взял за правило всегда прямо смотреть собеседнику в глаза, как делал Альбут, и обнаружил, что люди не выдерживают его взгляда. На расспросы он обычно отвечал уклончиво, предоставляя любопытным возможность самим додумывать, что пожелают.

– А расскажи по секрету, друг: в каком полку лямку тянул на самом деле? – спросил однажды вечером крепко выпивший Милош Собрен, когда Деян вышел проводить его на крыльцо. – Понимаю, тайна… А все-таки страсть как интересно!

Милош – круглолицый и тучный мужчина в летах, страдающий одышкой, – был отставным военным лекарем-хирургом, осматривал прежде его культю и знал больше, чем кто бы то ни было другой, за исключением аптекаря и Броджеба.

– Не состоял на службе и двух дней, – сказал Деян, что было чистой правдой.

– Да будет тебе брехать-то! – пьяно прикрикнул на него Милош. – Так в каком?

– В Горьевском, – ответил Деян, беспокоясь, как бы обиженный лекарь не расшумелся; но теперь тот рассмеялся, будто услышал хорошую шутку.

– Ох-хо, ну ты, друг, дал маху! – Милош утер раскрасневшееся лицо. – Горьевцы, они как один, бешеные… каждому известно. Ври, да не завирайся: не умно это. Скрытник ты. Ну и Владыка с тобой, не хочешь – не говори… – Он махнул рукой и, пошатываясь, побрел по улице.

– Так, может, я тоже бешеный, – мрачно сказал Деян, глядя ему вслед. – Думаешь, нет?

Не первый раз его принимали за кого-то другого, но сейчас он задумался о том, что и сам не знает, кем теперь себя считать. Больше он не был тем, кем был раньше. Возможно, Милош и остальные в своих подозрениях подходили ближе к истине, чем ему казалось…

– VII –

Милош Сорбен играл в жизни аптекарского дома и, как следствие, в жизни Деяна немалую роль. Отставной лекарь служил ему частым собеседником, сделал эскиз для плотника, чтобы тот изготовил подходящий протез. А в час, когда будущее уже казалось ясным, именно Милошу, по злой шутке Небес, суждено было стать глашатаем новой беды.

Лейтенант Броджеб, у которого закончился отпуск по ранению, накануне уехал, но спустя несколько дней должен был вернуться – и, получив дозволение, отправиться, наконец, в Медвежье Спокоище. Деян уже мысленно попрощался с Ханрумом и его жителями, когда поздним вечером в гостиную, не сняв мокрого пальто, ввалился раскрасневшийся и задыхающийся Милош и объявил:

– Господа, худо дело… Я только от Румнера, – по-свойски назвал он городского коменданта. – Он сам меня вызвал… на нас идет мор! Косит людей тысячами.

– Ты уверен? – с неестественным спокойствием уточнил аптекарь.

– В Радее уже карантин, дороги на запад перекрыты. – Милош плюхнулся в кресло. –Ставлю месячное жалованье – у нас начнется со дня на день. А все Бергич, будь он проклят! Завезли его дикари заморскую заразу…

На всю жизнь Деян ясно запомнил это чувство: еще ничего не случилось, до ночи люди все так же мирно сидели, пили кисловатый эль, продолжали обычные разговоры – но все уже было предрешено, и каждый за столом в тот вечер сознавал это со всей ясностью.