Волчица лунного князя (СИ) - Замосковная Анна - Страница 98

Может, лучше стоять на месте? А то заберусь непонятно куда. Касаясь тёплого камня плиты, обхожу её с другой стороны и попадаю в круг камней. Теперь до края их не три, как раньше, а несколько десятков, и над ними покачивают ветвями кряжистые деревья. Кажется, дубы.

Так, всё, пора даром лунной жрицы вернуться на Землю. Надо было сразу это сделать.

Прикрыв глаза, взываю к неведомым силам.

Но открыв глаза, обнаруживаю себя на прежнем месте. Порыв ветра опять срывает с цветочков искорки пыльцы. Несколько былинок оседают на моих руках.

Надо добраться до говорящей скалы, с ней хоть поболтать можно в ожидании Пьера, а может, и расспросить что полезное.

Петляя между камнями и входя в арки, я упорно двигаюсь вперёд, стараясь не замечать, как при каждом повороте сменяются виды над рядами камней и само их количество.

«В опасное место Ариан бы меня не отпустил, — уверяю себя, высматривая впереди заветную скалу-полумесяц. — И Пьер бы в опасное место не пошёл, это вообще их культовое место, они здесь регулярно брачуются, так что ничего опасного быть не должно… наверное».

Нога внезапно проваливается, и я срываюсь в водяной канал. Вода выталкивает меня, не позволяя достать дна, тянет несколько метров между увитых плющами плит. И вдруг выплёвывает на берег с бурлящим ворчанием:

— Осторожнее надо, бегают тут всякие…

Стоя на коленях, пока по мне быстро сбегают струйки воды, я делаю очевидный вывод: стая Пьера — конченые психи. У них крайне извращённое представление о свиданиях. Ариан тоже извращенец, если решил меня сюда отправить.

Поднявшись и отжимая подол, оглядываюсь по сторонам. Никого. Тихо журчит вода, лунные блики мерцают на ней, сливаясь с уносящимися прочь точечками пыльцы… А здесь красиво, и, если смотреть под ноги, в каком-то смысле мило.

Покрякивая мокрыми кроссовками, отхожу на несколько кругов назад и снова поворачиваюсь в ту сторону, где по моим расчётам находится выход или говорящая скала.

— Я нашёл тебя, — голос Пьера странно низкий, сипло-урчащий. Разворачиваюсь: он, склонив голову набок, крадётся ко мне, глаза горят. — Никогда никого не находил, а тебя нашёл, Тамара.

В одно смазанное молниеносное движение он оказывается рядом, и я выдыхаю уже в кольце сильных рук. Блаженно жмурясь, Пьер обнюхивает моё лицо, волосы…

— Запах, твой запах теперь сильнее, — бормочет он и проводит языком по виску, прихватывает ухо. — Как же сладко ты сейчас пахнешь…

Где мой «Антикобелин»?! Его надо в сумочке носить!

Пьера сотрясает дрожь. Он прижимает меня крепче, и сердце взвывает. И вдруг притискивает к каменной плите, впивается в губы, зарываются в волосы. Поцелуй как удар горячей волны. Ноги подкашиваются от дрожи, вторящей дрожи пальцев Пьера.

Огонь пробегает по телу, отзывается тянущей сладостью внизу живота, и кожа вся становится чувствительной, каждое касание — как удар тока, как вспышка страсти. Лишь в сознании пульсирует мысль: «Ариан, Ариан, Ариан». Близость Пьера одуряет, его руки скользят по бёдрам, распаляя желание, но вне вспышки звериной страсти я совершенно его не хочу. И когда губы освобождаются от глубокого поцелуя, выдыхаю:

— Пьер, хватит…

Его руки под подолом путаются в кружеве белья, трещащего под звериными когтями. От этого треска Пьер вскидывается, упирается ладонями возле моих висков, смотрит в глаза. Дышит так тяжело, словно задыхается:

— Тамара… Тамара, не знаю, что это, но я теряю контроль. Беги. Беги как можно быстрее. — Он резко отстраняется и припечатывается спиной к каменной плите. — Уходи.

— Как отсюда выйти? — Грудь ходит ходуном, тело ломит от желания, которому не хочу поддаваться.

— Просто беги. Куда-нибудь… Живо!

Его глаза вспыхивают. А я… я вновь срываюсь на бег, на этот раз по-настоящему. Сзади доносится яростный вой, а следом — топот лап.

Глава 38

Воздух жжёт горло, лёгкие, я бегу-бегу-бегу, и мышцы горят. Рык. Удар в спину. Ковёр из плюща и белых цветов летит на меня, больно ударяет. В глазах мерцают искры.

На спину меня переворачивают человеческие руки. В голове звенит, саднят локти и колени, пылают от щипучего сока трав. Ладони смыкаются на запястьях, прижимают их над головой. Сквозь искорки проступает лицо Пьера, его сверкающие волчьи глаза.

— Тамара, — голос-рык не угрожает, он источает страсть сладкую, как запах стремительно растущих и распускающихся вокруг нас цветов. — Тамара…

Дрожащий обнажённый Пьер тяжело дышит. Нависает надо мной, загораживая от света луны, и мелко покачивается, то склоняясь ниже, то отодвигаясь. В черноте его потемневших в тени глаз странное выражение. И, кажется, борьба с собой.

— Пьер, — тихо зову я, — опомнись.

Он крепче стискивает мои запястья. Вскидывает голову, и в лунном сиянии сверкают отрастающие клыки. Светлые волосы укорачиваются в шерсть, ею покрываются плечи. Мотнув головой, Пьер снова обращается человеком, но клыки остаются, и он наклоняется ниже, дышит в шею.

Моё дыхание срывается от смеси страха и шального желания. Слишком сладко пахнет цветами, слишком опасно — зверем. Рука Пьера соскальзывает с запястья и застывает на скуле. Проскальзывает к губам — горячая, дрожащая.

Чёрная тень выскакивает сбоку, сшибает Пьера. Перекатываясь, он обращается волком, скалится. Рык похож на рёв. Клыки оскалены так, что вся морда смята, глаз почти не видно. Ксант растёт, нависает надо мной волком размером с коня.

Присев, Пьер вскакивает ему на морду, кусается, бьёт лапами. Ксант мотает башкой. Гигантская лапа ударяет меня в плечо. Сброшенный Пьер отлетает на несколько метров, перекатывается, вскакивает. Он готов к прыжку, готов драться, вся его поза — воплощение свирепости, с оскаленных зубов капает кровь.

— Пьер, очнись, — рычит гигантский Ксант.

Сквозь возбуждённое одурение до меня начинает накатывать страх.

— Пьер, успокойся, — приподнявшись, хватаюсь за громадную лапу. — Пьер, пожалуйста…

— Тамара, медленно поднимись и встань за меня, — глухо требует Ксант.

Пьер снова трясёт головой. Положение его тела меняется на менее напряжённое и агрессивное.

— Тамара, — повторяет Ксант.

Цепляясь за чёрную шерсть, поднимаюсь на трясущихся ногах. Пьер становится ровнее, от оскала остаётся лишь лёгкое дрожание верхней губы. Взгляд намного осмысленнее. Кажется, приходит в себя. И всё же Ксант приказывает:

— Дойдёшь сам. Машину заберёшь у лунного города.

Всё внутри дрожат, руки и ноги тоже. Не представляю, как сделаю хоть шаг. Ксант опускается рядом.

— Садись.

Я валюсь на чёрный загривок. Пьер настороженно следит за нами. Напрягается, кажется, бросится ко мне, но он остаётся на месте. Просто смотрит… и от этого взгляда я трусливо прячусь за закрытыми веками.

Мощное тело подо мной поднимается. Впиваясь в шерсть, крепче стискиваю бока ногами. Первый же скачок чуть не выбивает мне зубы. Ксанту не хватает мягкости и грации Ариана.

Зубодробительный забег по лабиринту кончается удивительно быстро, словно бежали всего пару сот метров. Даже с закрытыми глазами чувствую, как поднимаемся по лестнице.

— Всё. — Ксант припадает к земле.

Соскользнув на тёплый камень верхней ступени амфитеатра в форме месяца, я на радостях почти готова его поцеловать.

— Давай, переноси нас. — Ксант настороженно следит за залитым луной Стоунхенджем.

Первый раз ничего не получается. Я несколько раз судорожно вдыхаю и выдыхаю, взываю вновь… и мы проваливаемся в темноту земной ночи.

Звёзды, стрекот сверчков, машина на берегу тихо журчащей реки… Всё такое обыденное, но эта обыденность ломает мозг: как мир может быть таким простым и скучным? Невыносимо хочется нырнуть назад, в Лунный мир…

Тихое урчание мотора успокаивает. Машина Пьера бежит легко, идеально, и даже его запах чудится здесь, поэтому Ксант за рулём смотрится чужеродно.

Плотнее скручиваю на груди руки. Мы пока не сказали ни слова, хотя Ксант то и дело бросает на меня косые взгляды.