Квинтэссенция Кью (ЛП) - Винтерс Пэппер - Страница 68

Однажды днем я проснулась от проникновенной, наполненной страданиями музыки, мелодия которой разносилась по дому.

Ты говорила мне, что достаточно сильная. Достаточно храбрая.

Но сейчас ты лежишь рядом со мной, и все, что я могу делать, — оберегать тебя.

Я здесь для тебя. Я буду рядом с тобой. Помогу тебе преодолеть каждое препятствие.

Но что бы я ни делал для тебя, я не вижу этому конца.

Слова этой песни нашли отклик в какой-то оцепеневшей части моего сердца, но никаких эмоций не проникло в мою башню. Еще с того самого первого дня, когда я едва не умерла от психического припадка, я решила для себя, что никогда не покину ее. Башня была единственной вещью, которая помогал поддерживать жизнь во мне.

Было ли это результатом состояния потрясения или слабости, которые заставили меня уйти глубоко в себя? Я не имела ни малейшего понятия. Я не желала знать, потому что независимо от того, что сподвигло меня к жизни позади мощных стен крепости, я никогда не собиралась покидать ее.

Я знала, что меня ожидает, если я когда-нибудь сделаю это. Я просто не переживу.

Кью находился подле меня, не прекращая своих ночных дежурств. В какое бы время я не просыпалась, он был здесь, чтобы подать мне стакан воды или помассировать виски, если у меня болела голова после лекарств.

Он общался со мной с бесконечной нежностью, которая только существовала в этом мире.

Я улыбалась и благодарила его. Я давала ему понять, что ценю его нежность, но на самом деле я желала, чтобы он ушел. Кью не был ни врачом, ни сиделкой. Для предыдущей моей версии он был зверем, мужчиной с несгибаемой волей, который бы никогда бы не позволил мне разрушить его таким образом.

Каждый раз, когда я видела его, — он менялся. Его бледные глаза утратили свое яростное сияние — они ничего не выражали, потускнели, сохраняли бесстрастное выражение и были сосредоточены на внутренних размышлениях.

Если я заперла себя в башне, то тогда он сковал своего монстра цепями и позабыл, кем является на самом деле. Мы оба существовала в другом измерении, в котором никогда не будет «жили долго и счастливо», а также из которого я хотела как можно скорее выбраться.

Я прекрасно понимала, что Кью начал отдаляться от меня, но мне было наплевать. Я хотела, чтобы это было не так. Но в то же время хотела находиться в моей лишенной эмоций башне. И поэтому я позволила ему заботиться обо мне, ухаживать за моим телом, чтобы вывести его из сломленного состояния и привести в здоровое, в то же время, говоря своими действиями безмолвное прощай.

Я позволила ему отдалиться от меня.

Часы сменялись днями, и мои легкие, к счастью, избавились от болезни. Кью почти никогда не отходил меня, но мы никогда не разговаривали. Он чувствовал, что я покидаю его. Когда он смотрел на меня, то прекратил искать моего взгляда, прекратил срываться на мне, чтобы вывести меня из этого состояния.

Я не разговаривала о его делах или же о том через, что ему пришлось пройти, чтобы найти меня. Мы сосуществовали, как незнакомцы — наша расстановка ролей сменилась от любовников до пациентки и сиделки.

К счастью, жуки превратились из мерзких насекомых в назойливых мотыльков и бабочек. Отчаянное желание все еще присутствовало, сводя от боли мои зубы, но я могла его игнорировать.

Даже в моих снах не было эмоций и мыслей. На самом деле, сон был единственной вещью, которая так и не вернулась ко мне. Я старалась дремать, отдыхать время от времени, но по ночам, когда Кью лежал рядом со мной вздрагивая от кошмаров преследовавших его, я пялилась в потолок.

Понимаете, это ненормально. Вы должны горевать. Преодолеть стадии, в течение которых вы справляетесь с виной и находите прощение за содеянное.

Я полностью игнорировала себя. Таким образом, чувствовала себя сильнее. Таким образом, я была живой.

Кью пошевелился рядом со мной, бормоча во сне.

— Я убью тебя. Я убью тебя, мерзавец. — Сжал простынь в кулаке и прорычал: — Я, черт побери, убью... — Он переместил ногу таким образом, что она коснулась моей. Это не причинило боли, но в то мгновение, когда они соприкоснулись, я вновь отправилась прямиком в ад. Моя башня треснула, позволяя вине и страху, и никогда не иссякающему презрению, поглотить меня.

— Ты думаешь, что ты избавилась от нас. Нет, это не так. Мы идем!

— Он не любит тебя. Никто не смог бы.

— Умри, сука. Мы разрежем тебя на куски.

В моей голове застучало, и мой желудок скрутил приступ тошноты; меня вывернуло, но в ответ вышел лишь воздух. Башня оставила меня в незащищенном состоянии и в очень, очень неподходящий момент.

— Нет. Я хочу обратно. Не заставляй меня вспоминать, — простонала я, когда еще один приступ тошноты скрутил меня.

— Тесс? — пробормотал в полусонном состоянии Кью. — Черт. — Он мгновенно встал на колени, помогая мне присесть. Схватил чашку, которая стояла на ночном столике, и собрал мои волосы на затылке, в то время, как меня выворачивал вновь и вновь в приступе тошноты. Я бы так хотела, чтобы в желудке было хоть что-то, чем можно вырвать. По крайней мере, так я могла бы через какое-то время прекратить. А так каждая волна мучительной болью стискивала мои ребра, пока мое виденье не стало размытым, при попытке смотреть вбок.

— Ты убила меня. Как ты могла! Известно ли тебе, что моя семья теперь никогда не сможет отыскать мое тело? — рыдала блондинка с татуировкой колибри.

В моем разуме, я ударяла кулаками в стену башни, заставляя их все больше кровоточить, одержимая отчаянным желанием попасть вовнутрь.

Вина становилась все глубже и глубже, раскалывая мой разум, заставляя мое сердце биться быстрее вопреки успокаивающемуся сердцебиению.

— Все хорошо, Тесс. Не сопротивляйся этому. Все хорошо, — успокаивал Кью, впитывая мою панику.

После череды безэмоциональных дней, я была уверена, что он наслаждался хоть какими-то эмоциями от меня. В первый раз его глаза вновь светились жизнью, его тело было напряжено и полно надежды.

Затем дверь в мою башню широко распахнулась, позволяя мне вновь погрузиться в безопасность — обеспечивая мне тем самым освобождение от вины. Рвота прекратилась, и я отодвинула в сторону большую чашку, заставляя Кью ослабить хватку на моих волосах.

— Спасибо.

Кью пристально посмотрел на меня, медленно качая головой.

— Как ты это делаешь? Ты что-то чувствуешь. Я ощущал это. А теперь ты словно пустая оболочка. Ты улыбаешься, говоришь, выздоравливаешь с удивительной скоростью, и все же ты словно не здесь. — Он отбросил в сторону чашку, ярость проглядывалась в каждом его движении. — Поговори со мной, Тесс. Скажи мне, что там произошло.

Я отвела взгляд в сторону.

— Нет. Не спрашивай меня.

Казалось, что тьма в комнате увеличилась, когда Кью бушевал от ярости. В одно мгновение испарился заботливый мужчина; я увидела проблески монстра, который был покрыт кровью в Рио.

Он отдал мне сердце. Он положил сердце Белого Человека к моим ногам. Внезапное воспоминание заставило меня испытать тошноту, и я закрылась в своей башне только сильнее. Я выходила за пределы моей безопасной зоны дважды, и все это принесло мне только боль. Я больше никогда не покину это место по своей воле.

Ни ради Кью.

Ни ради себя.

Ни ради чего-то.

— Ты должна поговорить со мной, эсклава.

Мой взгляд устремился к его.

— Я больше не твоя эсклава. Прости Кью, но то, что было у нас, безвозвратно утрачено.

— Только потому, что ты отказываешь бороться за это. Я был свидетелем того, как множество женщин преодолевали потрясение, которое ты пережила. Это займет время, но я с тобой. Я никуда не отпущу тебя вновь.

Я вздохнула, желая, чтобы мне не пришлось делать этого. Я не хотела разбивать его сердце, но ему было необходимо понять. Жизнь, которую я раньше вела, ушла в небытие. Было неважно пройдет ли неделя, год или целый век. Я больше никогда не выйду за пределы моей башни вновь. Потому что я бы взорвалась от горя, а я не была достаточно сильной, чтобы справиться с такой болью.