Алракцитовое сердце (СИ) - Годвер Екатерина - Страница 69

- Ясно, - кивнул Деян, подумав про себя, что непременно так и сделает, если когда-нибудь вернется в Орыжь. Прежде он попросил бы Мажела или Нареха, но теперь братьев не было, и предстояло самому поработать зубилом и тяжелым молотом. Чего он делать не умел; однако после всего это не казалось такой уж непреодолимой сложностью.

"И братьям... Всем нашим надо место отвести и надгробия поставить: пусть кости невесть где их, все же память будет, - мрачно подумал Деян. - Хоть бы за этим стоит вернуться".

Глава двенадцатая. Как разумные люди

Голем долго молчал, собираясь с мыслями. Больше всего походило на то, что он никак не может решиться приступить к самой важной для себя части рассказа, той, которую откладывал мучительным многословием и ради которой и затеял это долгое откровение.

- Рибен! Прости, что перебил вопросом, - окликнул Деян чародея, пока тот окончательно не ушел в себя. - Так чем все закончилось с этими самыми хавбагами?

- Ничем: можно сказать, оборвалось на полуслове. - Голем вздохнул. - Я так и не запросил отставку: собирался, но... Кроме всех других причин, была еще одна, по которой для меня казалось предпочтительным полжизни - не более и не менее - проводить на Островах, где я мог на время укрыться от самого себя и откуда мог возвращаться на материк, прикрываясь служебной необходимостью и не тратя чересчур много времени на дорогу. Все случилось давно, когда я еще носил у пояса маршальский жезл. К году своего первого отъезда на Острова я был женат уже много лет - и половину из них проклинал себя за это. Я забывался вином, которое мне поставляли с Дарбанта, и работой; ни Джеб, ни Венжар, ни Марфус, ни кто-либо другой не могли мне помочь, да и, по правде говоря, не считали это нужным; а я мучился невозможностью исправить непоправимое. Сказка твоей знахарки настолько далека от правды, Деян, насколько это возможно, при том, что она имеет хоть какое-то к ней отношение. - Голос Голема неуловимо переменился. - Правда в том, что Радмила никогда не любила меня. А я... Я только перед самой церемонией удосужился поинтересоваться именем будущей жены: наш брак был заключен по расчету, который к тому же к нам двоим имел мало отношения. Отец Милы владел несколькими крупными фабриками и угольными шахтами на юге. Он хотел породниться со знатью, выгодно пристроив дочь, а Венжару позарез нужна была его поддержка в каком-то длительном и важном предприятии; сейчас не припомню даже, в каком. Но сам Венжар был бадэйцем по крови и совсем не ладил с женщинами - я уже говорил. Он попросил меня, и я согласился: почти все время я проводил в походах, и мне было все равно, с кем входить под руку в бальную залу в те редкие дни, когда я появлялся при дворе, - а протокол предписывал непременно иметь спутницу, и выбирать из многих женщин порой становилось обременительно. К тому же этот союз был для меня временным: у Милы не было никаких колдовских способностей, потому я должен был пережить ее по меньшей мере на век и мог в будущем жениться еще столько раз, сколько пожелаю. Старика-фабриканта это ничуть не смущало, как и то, что я не намерен был в ближайшее столетье обзаводиться наследниками. Я опасался - по мнению Нирима, небезосновательно, - что однажды меня поразит безумие, как и отца, от которого я унаследовал лицо и безоглядную вспыльчивость, и что та же участь может постигнуть и моих детей... Потому я считал, что лучше мне их не иметь до того дня, как медицина достигнет значительных успехов в лечении душевных болезней, или даже вовсе обойтись без наследников: в том, чтобы продолжать славный род Ригичей, я по молодости лет не видел никакой необходимости. В общем, отец Радмилы знал, что от меня ему не дождаться внуков, но плевать он на это хотел, как и на то, что я буду или не буду делать с его дочерью. Маршал-чародей, молодой и знатный, был даже лучшей партией, чем он смел желать: роль моего тестя делала его вхожим в императорскую приемную и открывала перед ним многие возможности, например - с выгодой устроить других детишек, которых у него насчитывался десяток от разных жен... Мы в спешке подписали брачный контракт, провели церемонию, а на следующий день я отбыл на полгода подавлять волнения в предгорьях. Будущую жену я впервые увидел уже на церемонии и нашел довольно симпатичной особой: она двигалась скованно и поглядывала по сторонам с понятным испугом, но в разговоре держалась с тем невысокомерным достоинством, которое так ценят хавбагские теологи; она была неплохо образованна и умна. Свадебное застолье продолжалось весь день. Среди имперских военных зазорным считалось разбавлять выпивку или пропускать тосты, так что к ночи я набрался, как свинья. Исполнил супружеский долг в будуаре на тахте и там же и уснул, а рано утром уехал, чтобы вернуться только через полгода... За время моего отсутствия Мила превратила мой столичный особняк в весьма уютное место. Я нашел ее столь же сдержанной и задумчивой, какой запомнил; она была вежлива со мной, но не ласкова, мое присутствие явно было ей неприятно. Это удивило меня; как всякий молодой самоуверенный болван, я в ту пору полагал свое внимание лестным для любой женщины, а не наоборот... Я спросил, в чем дело; извинился за то, что в предыдущую нашу встречу был, вероятно, недопустимо груб: хотя бы на извинения у меня хватило ума. Мила в ответ лишь пожала плечами, сказав, что никакой особенной грубости не припомнит, поскольку я был достаточно любезен, чтобы исправно подливать вина и ей, - но на том мои достоинства в ее глазах и заканчивались. Она всегда отличалась прямотой; даже страх передо мной - а она боялась меня, как набожный крестьянин боится бесов - не мог заставить ее подольститься. "Покупая щенка, вы проверите его стать, покупая коня - посмотрите его зубы и копыта. Только жену вы купили не глядя, милорд Ригич, и это говорит о вас достаточно. Более я ничего не желаю знать. Вам повезло купить послушную жену: я буду чтить данные перед Господом клятвы и вашу волю; но вы мне противны... - надо было видеть мое лицо, когда Мила мне все это высказала! - Не единожды, забывшись, отец сравнивал нас, своих дочерей, с племенными кобылками; надо полагать, я выросла совсем негодной, раз он продал меня вам на мясо. Что ж: владейте смело, но не ждите от меня большей любви, чем от той отбивной, что съели за обедом". Вот как она меня отделала! - Голем горько рассмеялся. - Не знаю, как сейчас, Деян, но в мое время лишь немногие счастливчики заключали браки с кем-то, кто был им небезразличен, и еще реже хоть какой-то выбор имели женщины. Молоденькие девушки часто становились предметом торга между родителями и будущим супругом, но это не значит, что у них не было гордости... У Милы же гордости хватило бы на десятерых. Сложно представить, насколько она была уязвлена свершившейся сделкой. Но тогда, к теперешнему своему стыду, я нашел ее гнев и обиду забавными и весьма для себя удобными. "Сожалею о том, что сложившееся положение кажется вам обременительным, - сказал я, - но ваше беспокойство совершенно напрасно: как вы могли заметить, я нечасто бываю дома, и тем наш союз обещает стать выгодным нам обоим. У меня и в мыслях не было ни к чему вас принуждать: случившееся между нами прошу считать досадным недоразумением... Я не буду вас стеснять; мне не нужно вашей любви и дружбы - одно лишь соблюдение приличий. В мое отсутствие распоряжайтесь конюшней по своему усмотрению и, если угодно, заведите себе конюха по вкусу. Только не позволяйте ему объезжать вас на виду у других! Давайте договоримся как разумные люди..." Так или почти так я тогда сказал, и своими солдафонскими шуточками наверняка обидел ее еще больше, однако она владела собой достаточно хорошо, чтобы не выплеснуть вино мне в лицо.