Жестокий принц - Блэк Холли - Страница 42

Минуты летят одна за другой. Я сижу возле Валериана, смотрю, как бледнеет лицо, к которому уже не приливает кровь. Как синеют губы. Он умер так же, как умирают смертные, хотя его самого это бы оскорбило. Возможно, если бы не я, он прожил бы тысячу лет.

Разболелась рука. Должно быть, потревожила ее в пылу схватки. Оглядываюсь и ловлю в зеркале, на другой стороне комнаты, свое отражение: девушка с взъерошенными волосами и лихорадочно блестящими глазами и растекающаяся у ее ног лужа крови.

Призрак вот-вот придет. Уж он-то наверняка знает, что делать с мертвецом. Наверняка и сам убивал. Но принц Дайн уже злится на меня за то, что я ранила сына почтенного члена его Двора. Убийство того же юнца перед самой коронацией приятной новостью не станет. И меньше всего мне нужно, чтобы об этом проведала команда Двора теней.

Нет, спрятать тело должна я сама.

В надежде на озарение пробегаю взглядом по комнате, но единственное место, где можно на какое-то время спрятать труп, это под кроватью.

Расстилаю рядом с убитым свою сорочку и перекатываю тело на нее. Меня немного подташнивает. Валериан еще не остыл. Тем не менее тащу его к кровати и запихиваю под нее вместе с сорочкой — сначала руками, а потом и ногами.

На полу остается только пятно крови. Беру кувшин с водой, поливаю на деревянные половицы и брызгаю себе на лицо. Когда заканчиваю, дрожит уже и здоровая рука. От слабости опускаюсь на пол.

Мне нехорошо.

Мне плохо.

Очень плохо.

Но когда на балконе появляется Призрак, то ничего подозрительного он не замечает, и это самое главное.

ГЛАВА 19

В ту ночь Призрак показывает, как взбираться по стене даже выше того выступа, где мы с Тарин прятались в последний раз. Поднимаемся до стропил над холлом и усаживаемся на прочных деревянных балках. Под нами вовсю идет подготовка к коронации. Раскатывают синий бархат, выкладывают кованое серебро, разворачивают расшитые золотом скатерти со штандартом дома Зеленого вереска — цветущее дерево, колючки и корни.

— Как думаешь, то, что Королем станет принц Дайн, это к лучшему или к худшему? — спрашиваю я.

Призрак неопределенно улыбается и с печальным вздохом качает головой.

— Все будет как есть. Только еще более.

Что он хочет этим сказать, я не понимаю, но ответ вполне характерный для фейри, и я понимаю, что больше из него ничего не вытащишь. Думаю о лежащем у меня под кроватью теле Валериана. Мертвецы здесь портятся не так, как у людей. Бывает, тело зарастает мхом и лишайниками или покрывается грибами. Рассказывают даже о полях сражений, превратившихся в зеленые холмы. Хорошо было бы вернуться и обнаружить, что он превратился в перегной, но все же сомнительно, что это происходит так быстро. Думать надо не о трупе; думать надо о нем. И беспокоиться надо не только о том, что схватят, а о много большем.

Незамеченные, идем по балкам, бесшумно перепрыгивая с одной на другую высоко над суетящимися внизу слугами. Поворачиваюсь к Призраку, смотрю на его спокойное лицо, наблюдаю, с какой уверенностью он ставит ногу при каждом шаге, и стараюсь делать то же самое. Раненую руку берегу и использую только для удержания равновесия. Он, похоже, замечает, но ни о чем не спрашивает. Может, уже знает, что случилось.

— Подождем, — говорит Призрак, когда мы устраиваемся на очередной балке.

— Чего-то особенного?

— Мне донесли, что из дома Балекина прибывает посыльный, переодетый для маскировки в королевскую ливрею. Нам нужно убить его до того, как он войдет в королевские покои.

Эту новость Призрак сообщает совершенно равнодушно, не проявляя никаких видимых эмоций. Интересно, давно ли он работает на Дайна и приходилось ли ему, исполняя просьбу принца, пронзать кинжалом ладонь. Все ли тайные слуги принца проходят такое испытание, или оно предназначено исключительно для смертных?

— Этот посыльный должен убить принца Дайна? — спрашиваю я.

— Давай не будем выяснять.

Внизу, подо мной, насаживают на вертела причудливые засахаренные создания. Раскрашенные золотом яблоки лежат на банкетных столах в таких количествах, что с их помощью можно отправить в сладкий сон едва ли не половину Двора.

Вспоминаю испачканный золотом рот Кардана.

— А ты точно знаешь, что он будет идти этим путем?

— Да, — коротко отвечает он.

Ждем. Минуты складываются в часы, и я стараюсь не нервничать и по возможности двигаться, разминать мышцы. Это тоже часть моего обучения, тот аспект, который Призрак считает самым важным, за исключением разве что бесшумного передвижения. Не раз и не два я слышала от него, что умение ждать — главная составляющая вора и шпиона. Самое трудное, по его мнению, сохранять концентрацию и не отвлекаться на размышления о постороннем. Наверно, он прав. Здесь, наверху, наблюдая за текущими потоками слуг, я ловлю себя на том, что начинаю думать о коронации, об утонувшей девушке, о Кардане и Никасии, подъехавших к дому, когда мы с Софи убегали из Холлоу-Холла, о застывшей на губах Валериана предсмертной улыбке.

Поворачиваю мысли к настоящему. Вижу внизу странное существо с длинным безволосым хвостом, волочащимся за ним по земле.

Кто-то из кухонных рабочих? Пожалуй, нет — уж слишком грязная у него сумка, да и с ливреей, похоже, что-то не так. Слуги Балекина носят свои ливреи по-другому, а на здешнюю форму она и вовсе не похожа.

Поворачиваюсь к Призраку.

— Хорошо, — говорит он. — А теперь стреляй.

Достаю миниатюрный арбалет, и ладони моментально потеют. Я выросла на скотобойне. Я училась этому. Мое главное детское воспоминание — пролитая кровь. Сегодня на моем счету уже есть одно убийство. И тем не менее в какой-то момент появляется сомнение, начинаю думать, что не смогу.

«Ты — не убийца».

Делаю вдох, и стрела вылетает. Раненая рука вздрагивает от отдачи. Существо с хвостом падает, цепляя пирамиду золотых яблок, и те раскатываются по грязному полу.

Как учили, прижимаюсь к перекрестью балок и сливаюсь с ними. Внизу кричат, слуги оглядываются, высматривая стрелка.

Рядом со мной краем рта улыбается Призрак.

— Первый? — спрашивает он и, видя, что я смотрю на него непонимающе, поясняет: — Убивала раньше?

«Пусть смерть будет единственным твоим спутником».

Чувствуя, что в такой ситуации могу и не соврать убедительно, качаю головой.

— У смертных бывает по-разному: кого-то рвет, кто-то плачет. — Он определенно доволен, что со мной ничего такого не случилось. — Стыдиться тут нечему.

— Со мной все в порядке, — снова делаю глубокий вдох и прилаживаю вторую стрелу. Чувствую в себе нервную, адреналиновую готовность. Я как будто переступила какую-то черту. Раньше не знала, как далеко смогу зайти. Теперь ответ, похоже, есть. Я пойду до конца, пока будет, куда идти. Даже слишком далеко.

Призрак вскидывает брови.

— Ты молодец. Стреляешь метко, выдержка есть, кровь хорошо переносишь.

Удивительно. Обычно Призрак к комплиментам не склонен.

Я поклялась, что стану хуже своих противников. Два убийства за одну ночь — неплохо для начала. Таким падением можно гордиться. Мадок и представить не мог, как сильно ошибается в отношении меня.

— Большинству детей джентри недостает терпения, — продолжает Призрак. — И они не привыкли пачкать руки.

Я не знаю, что ответить, — в памяти еще свежо проклятие Валериана. Может быть, когда родителей убили на моих глазах, внутри у меня что-то надломилось. Может быть, моя сломанная жизнь превратила меня в кого-то, кто способен делать грязные дела. Или, может быть, все дело в том, что я выросла в доме Мадока, у которого кровопролитие — семейный бизнес. Почему я такая? Из-за того, что он сделал с моими родителями, или из-за того, что он мой родитель?

«Пусть твои руки всегда будут запятнаны кровью».

Призрак тянется к моей руке и, прежде чем я успеваю убрать ее, сжимает запястье и указывает на бледные полумесяцы у основания ногтей.