Последняя битва (с иллюстрациями) - Льюис Клайв Стейплз - Страница 24

Все направились туда, куда вели Псы, и увидели юного тархистанца, сидевшего под каштаном у чистого потока. Это был Эмет. Он поднялся и храбро поклонился.

– Сэр, – обратился он к Питеру, – я не знаю, друзья вы или враги, но высокая честь – иметь вас друзьями или вра­гами. Разве не сказал один поэт, что благородный друг – это лучший дар, а благородный враг – еще лучший?

– Сэр, – ответил Питер, – я не знаю, есть ли нужда нам враждовать?

– Расскажите нам, кто вы и что с вами случилось, – по­просила Джил.

– Если мы собираемся рассказывать истории, давайте уто­лим жажду и сядем, – пролаяли Псы. – Мы совсем запыха­лись.

– Ну, конечно, запыхаешься, если будешь так неистовст­вовать по поводу любого дела, которое делаешь, – сказал Юстэс.

Люди расселись на траве, и Псы, когда они кончили шумно пить из потока, тоже уселись слушать историю, пря­мые как стрелы, с высунутыми языками, тяжело дыша. Ал­маз остался стоять, полируя рог о шкуру.

Глава 15.

ВЫШЕ И ДАЛЬШЕ

– Знайте, воинственные короли, – начал Эмет, – и вы, ле­ди, чья красота украшает вселенную, я – Эмет, седьмой сын тархана Харфы из города Ташбаана, что к западу от пусты­ни. Я пришел в Нарнию с девятью и двадцатью другими во­инами под командой тархана Ришды. Когда я впервые услы­шал, что мы должны идти войной на Нарнию, я обрадовал­ся, ибо слышал многое об этой стране и мечтал встретиться с вами в битве. Но когда я узнал, что мы пойдем под видом купцов, а купеческая одежда позорна для воина и сына тархана, и будем действовать с помощью лжи и предательства, тогда радость оставила меня. И потом, когда я узнал, что мы должны явиться к обезьяне, и когда она начала гово­рить, что Таш и Аслан – это одно и то же, тогда мир потем­нел в моих глазах, ибо с юношеских лет я служил Таш, и главным моим желанием было узнать о ней побольше, и, если возможно, взглянуть ей в лицо. Но имя Аслана было ненавистно мне.

И, как вы видели, ночь за ночью нас собирали к крытой соломой хижине, и горел костер, и Обезьян выводил из нее кого-то на четырех ногах, кого я не мог хорошо рассмот­реть. И люди и звери поклонялись ему и чествовали его. Я думал, что тархан был обманут Обезьяной, ибо тот, кто вы­ходил из хлева не был ни Таш, ни каким-либо другим бо­гом. Но когда я взглянул в лицо тархана и стал замечать каждое слово, которое он говорил обезьяне, я стал думать иначе, ибо увидел, что тархан сам не верит в это. А потом я понял, что он не верит в Таш, ибо если бы он верил, как бы он осмелился насмехаться над ней?

И когда я понял это, великий гнев обуял меня, и я уди­вился тому, что настоящая Таш еще не поразила огнем с неба ни обезьяну, ни тархана. Тем не менее я сдержал свой гнев, придержал язык и ждал, чтобы увидеть, чем это кон­чится. Но в последнюю ночь, в ту самую, о которой вы зна­ете, обезьяна не вывела это желтое существо, но сказала, что все, кто хочет посмотреть на Ташлана (так они смеша­ли два слова, чтобы сказать, что это одно и то же), могут войти один за другим в хижину. И я сказал себе: «Без со­мненья, это тоже обман». Но когда кот вошел, а потом вы­скочил, сумасшедший от ужаса, тогда я сказал себе: «Уве­рен – там настоящая Таш, которую они призвали, не зная ее и не веря в нее. Она пришла и мстит за себя». И хотя мое сердце обратилось в воду, потому что Таш – велика и ужасна, желание было сильнее страха, и я усилием воли за­ставил колени не дрожать, а зубы не стучать, и решил взглянуть в лицо Таш, хотя бы она и убила меня. И я ска­зал, что войду в хижину, и тархан, хоть и против своей во­ли, позволил мне войти.

Как только я вошел в дверь, я удивился, ибо обнаружил яркий солнечный свет (как и сейчас), хотя снаружи каза­лось, что внутри должно быть очень темно. Но у меня не было времени удивляться, ибо я немедленно столкнулся ли­цом к лицу с одним из наших воинов и вынужден был обо­роняться. Как только я увидел его, я понял, что обезьяна и тархан поставили его здесь, чтобы убивать каждого, кто войдет, не зная их секрета. Так что этот человек тоже был лжецом, насмешником и неправедным слугою Таш. Я поже­лал сразиться с ним, и я убил этого негодяя, и выкинул его тело за дверь.

Затем я взглянул вокруг и увидел небо и земной простор, и почувствовал сладкий запах. И я сказал: «Клянусь бога­ми, это чудное место, быть может, я вошел в страну Таш». И я начал бродить по этой странной земле и искать Таш.

Я шел мимо трав и цветов, среди благородных и услади­тельных деревьев, и вот, в узком месте, между двумя кам­нями, встретился мне Великий Лев. Скорость Его была как у гепарда, а размеры – как у слона, шерсть – как чистое зо­лото, а глаза сияли, как золото, которое льется в горне, и был Он ужасней, чем пламенеющая гора Лагора, и красота Его превосходила все в этом мире настолько, насколько ро­за в цвету превосходит пыль пустыни. Я упал к Его ногам и подумал: «Уверен, что настал мой смертный час, ибо до­стойный всякого поклонения Лев знает, что я все дни моей Жизни служил Таш, а не Ему. Но лучше увидеть Льва и умереть, чем быть Тисроком в этом мире, и жить, и не видеть Его». Но Славнейший наклонил свою золотистую голову, коснулся моего лба языком и сказал: «Добро пожаловать, сын». Я произнес: «Увы, Господин, я не сын Твой, я слуга Таш». Но Он ответил: «Дитя, все, что ты отдавал Таш, ты отдавал Мне». А потом, ибо я страстно желал мудрости и понимания, я пересилил свой страх и спросил Слав­нейшего: «Господин, разве правду сказал Обезьян, что Таш и Ты – это одно и то же?» И Лев зарычал в ответ так, что земля сотряслась (но гнев Его был не против меня), и ска­зал: «Это ложь. Не потому, что она и Я это одно, но потому, что мы – противоположное. Я беру себе то, что ты от­давал ей, ибо Я и она настолько различны, что служение Мне не может быть отвратительным, а служение ей – отвра­тительно всегда. Если кто-то клянется именем Таш и сдер­жит клятву правды ради, это Мною он клялся, того не зная, и Я отвечу ему. Если же кто совершит жестокость именем Моим, и скажет „Аслан“, он служит Таш, и Таш примет его дело. Ты понял, дитя?» И я сказал: «Господин, Ты знаешь, что я понял». И еще я сказал (ибо не мог лгать): «Я искал Таш все мои дни». «Возлюбленный, – сказал Славнейший, – если бы твое желание было не ко Мне, ты не искал бы так долго и так искренне, ибо искренне ищущий – всегда нахо­дит».

Затем Он дохнул на меня, и трепет ушел из моих колен, и я смог встать на ноги. После этого Он сказал только, что мы встретимся снова, и что я должен идти все выше и даль­ше. И он повернулся в золотом шквале и внезапно исчез.

И с тех пор, о короли и дамы, я брожу, чтобы найти Его, и мое счастье так велико, что ослабляет меня как рана, и это чудо из чудес, что Он назвал меня «возлюбленный», ме­ня, который всего лишь пес…

– Э, что это? – встрепенулся один из Псов.

– Сэр, – ответил Эмет, – это не более, чем оборот речи, который мы употребляем в Тархистане.

– Не могу сказать, что он мне сильно нравится, – сказал Пес.

– Он это не в обиду, – возразил другой Пес, постарше. – Мы же называем наших щенков «мальчишки», когда они ведут себя неподобающе.

– Да, так мы и делаем, – согласился первый Пес, – или «девчонки».

– Ш-ш-ш, – одернул его старший, – нехорошо так гово­рить. Помни, где находишься.

– Смотрите! – внезапно сказала Джил. Кто-то довольно робко приближался к ним. Это было грациозное серебристо-серое создание на четырех ногах. И они глядели на него це­лых десять секунд, пока одновременно не воскликнули: «О, это старый Недотепа». Они ни разу не видели его при дневном свете и без львиной шкуры. Теперь он стал самим со­бой: прелестный ослик, с мягкой серой шерсткой, с такой вежливой и честной мордой, что если бы вы увидели его, то поступили бы как Джил и Люси – бросились к нему, обняли за шею, поцеловали в нос и погладили за ушами.