Черневог - Черри Кэролайн Дженис - Страница 3

В такие поздние часы, когда не слишком наивный малый с наибольшей остротой осознавал, что муж и жена нуждаются в уединении, они очень часто, как бы случайно, оставляли его одного у печки, что так или иначе указывало Саше на то, что он мешает им, даже если он и был приятен Петру, и даже если у колдуна не было иного выбора, как коротать одиночество в этом лесу. Этот дом вне всяких сомнений принадлежал Ивешке и Петру. И это напоминание лишь ввергало Сашу Мисарова всякий раз в новые и новые размышления о том, что вся его собственная радость на самом деле до того хрупка и ненадежна, что любое необдуманное желание может разбить ее вдребезги.

Было так тяжело, например, не пожелать им взаимного счастья. Но колдун обычно осуществляет свои желания, в том или ином виде: именно в этом и была загвоздка. Он никогда бы не отважился распространять подобное желание на Ивешку, которая прежде всего сама была колдуньей и могла тут же почувствовать, что именно происходит и приказать ему заниматься лишь собственными делами. Но он не отважился бы проделать тоже самое и с Петром, который не почувствовал бы этого, но безраздельно верил, что его лучший друг не будет вмешиваться в его жизнь.

Было очень трудно, чересчур трудно, отказаться от желания быть любимым, и все же хотеть этого, несмотря на чьи-то неудобства. Но главный вопрос заключался в том, может ли отказ от желания быть сам по себе желанием? Он продолжал крутиться и крутиться в сашиной голове, будя его по ночам и заставляя просиживать долгие часы, делая записи в книгу, в которой теперь каждый месяц появлялось несколько новых страниц. С этой же целью он перечитывал тронутые дождем сильно подпорченные записи Ууламетса, которые ясно предупреждали его о том, что колдун, испытывающий привязанность к кому-либо, всегда находился в опасности, а колдун, который хочет получить чью-либо привязанность и любовь, в лучшем случае вор.

Разумеется, это предостережение относилось и к Ивешке и к нему в равной мере, и как бы они ни старались, он был уверен, что они оба были виновны и в своих собственных поступках и в выборе своих собственных оправданий.

Но Петр лишь рассмеялся и сказал, когда Саша поделился с ним этими самыми сокровенными, самыми ужасными своими опасениями:

— Меня это не беспокоит.

После чего Петр вылил еще один ковш воды себе на голову: в тот момент они сидели в новой, только что отстроенной бане, парясь в жаре раскаленных камней.

— А я беспокоюсь, — сказал Саша и огляделся вокруг себя сквозь пар и тусклый свет: в бане нужно быть осторожным всякий раз, когда речь идет о чем-то важном, потому что здесь может оказаться банник. — Петр, если ты вдруг подумаешь, что я желаю что-то…

— Я, например, желаю, — перебил его Петр, — чтобы мне на спину вылили еще один ковш воды.

Это его желание Саша тут же исполнил.

— И все же, — вновь начал он.

— Ты слишком беспокоишься, — сказал Петр, продолжая тщательно скрести свой подбородок. — Когда ты глядишь на чистое небо, то начинаешь беспокоиться о том, что вот-вот пойдет дождь. Когда ты желаешь хорошей погоды, то беспокоишься, что может быть засуха по всем царским владениям, а тогда царь явится сюда и сожжет твой дом…

— Такое может случиться.

— Может, может. Не случиться, если не пожелаешь.

— Если я не пожелаю…

— Царь может внезапно помереть. Очень подходящее объяснение. Почему тебя это должно беспокоить? Ведь этот чертов царь собирается сжечь дотла твой дом!

— Во-первых, я никогда не желал дождя!

— Тьфу! Ведь желал же ты мне попутного ветра на реке, желал мне и безопасности в лесу. Боже мой, подумать только, что какой-нибудь бедный медведь мог околеть с голоду из-за тебя! Разве ты не беспокоился об этом?!

Саша хмуро взглянул на Петра, а тот только подмигнул ему.

— Потише со своими шутками, — сказал Саша. — Как же мы сможем завести банника, если ты не принимаешь все это всерьез?

— На это я могу сказать лишь то, что если банник действительно существует, то он должен бы иметь чувство юмора.

— Лучше считай, что он не имеет! — ответил Саша и тут же пожелал про себя, что если какой-нибудь банник и слушает сейчас их разговор, то он должен быть очень терпеливым. — Банник, прости его. На самом деле он не имел в виду ничего дурного.

— Возможно, — заметил Петр, — он все еще подглядывает за нами с крыши, раздумывая о том, не найдется ли для него более подходящей работы в самом Киеве.

— Петр…

— Я знаю, знаю. — Петр некоторое время был занят своим подбородком, тщательно выбривая место под губой. — Но если этот банник имеет хоть чуточку скверный характер, он нам не нужен, а если он вполне приличный малый, то он не должен бы остерегаться шуток.

— Все они вовсе не склонны шутить.

— Это очень печально.

— Что именно?

— Видеть будущее и не находить при этом повода для смеха. — Петр намочил холст и тщательно вытер свое лицо. — Натура человека всегда требует этого, где бы он ни находился. Здесь, в лесах, например, каждому необходимо это, особенно во время долгих зим…

— Ты все еще скучаешь по Киеву?

— Я не знаю, что я потерял там. Я никогда не был в Киеве.

— Но ты всегда говорил, что обязательно отправишься туда.

— Да, говорил так, когда хотел.

— Вот в этом-то и заключается вопрос. Я имею в виду то, что если мы на самом деле хотим остаться и не знаем этого…

— Мне нравится здесь. Я прекрасно себя чувствую. Боже мой, да на что мне жаловаться? Наш дом покрыт новой крышей, нигде не течет и не каплет…

— Но ведь ты все-таки не крестьянин, и ты никогда не собирался им стать.

— Нет, конечно. Я был просто дураком, которому грозила петля, я был в стаде хитрых мерзавцев, которых принимал за своих друзей, и, говоря по-правде, которые не шевельнули бы и пальцем, видя как меня вешают, вместо того, чтобы помочь мне. Что мне может дать Киев? Таких же мерзавцев, только в большем количестве.

— Ты никогда не думал так раньше.

— Да, но теперь я думаю так. Может быть, я и отправлюсь в Киев. Когда-нибудь. Но я не думаю, что это произойдет в этом году. У меня нет времени на это. Мне нравится здесь.

— Но ведь это не Киев.

— Да слава Богу, что это даже не Воджвод, где вероятнее всего я был бы повешен, если бы у бояр было особенно хорошее настроение!

— Это звучит весело.

— Не слишком, если ты мертв. Господи, почему я должен жаловаться? В чем дело? Чего, по-твоему, мне еще не хватает?

Саша попытался остановиться, но тут же подумал о том, чего все-таки не доставало Петру. Эта мысль была почти мгновенной, а желание столь отчетливым, что ему стало страшно, но по каким-то причинам он не смог собраться с мыслями, чтобы решить, что же ему делать дальше. Он чувствовал, как пот стекает по его лицу, и вытер его. Сердце его учащенно билось.

Петр плеснул на него полный ковш воды и сказал:

— Поживей, нам нужно выходить отсюда, мы еще не привыкли к такому жару. Я думаю, что сейчас наши мозги слегка затуманены.

Холодный воздух явно помогал. Саша глубоко дышал, прислонившись к стене бани, и пытался обдумать со всех сторон, как поступить ему с тем своим желаньем, которое только что появилось у него.

Это была та самая ловушка, в которую так легко попадает колдун: если желанья выполняются, и если у колдуна есть друг, то тогда он постарается получить все, что сделает его друга счастливым.

Разумеется, он постарается…

Особенно если этот колдун постоянно чувствовал себя уверенным, что именно в этом и заключается счастье.

Вот в этом и была та самая опасность, с которой сталкивался колдун, имеющий друзей.

Саша совершенно точно узнал это спустя месяц, однажды вечером, когда черная лошадь неожиданно появилась в саду и принялась ощипывать ивешкины молоденькие посадки.

— Боже мой! — воскликнула Ивешка с крыльца, где она мыла руки, в то время как Саша, стоя в дверях сзади нее, произнес с полным раскаянием:

— Извини, я виноват, — и тут же заставил лошадь покинуть садик.