Черневог - Черри Кэролайн Дженис - Страница 2

Совершенно удивительно было то, что дрова и растопка рядом со старым домом перевозчика всегда были в изобилии. Все поленья были подобраны по размеру, как раз такому, чтобы умещались в печь. Все это приносили лешие, собирая их в мертвом лесу: по ночам можно было видеть их за работой. При лунном свете, сами высокие, как деревья, они вполне и очень легко могли обмануть взгляд любого, кто не привык наблюдать за этими лесными созданьями и за их проделками.

— Мы могли бы построить и баню, — сказал как-то Петр, с шумом поднимаясь на крыльцо. Его лицо горело от мороза, а красивые волосы, выбивавшиеся из-под шапки, были тронуты инеем и выглядели словно кайма из серебряной бахромы. — Нам просто необходима баня. Здесь полно дерева для кровельной дранки…

Туман повис над рекой и над тропинкой, идущей мимо старой переправы, в том самом месте, где, словно призраки, стояли деревья.

Она слышала, как отец звал ее назад, и она понимала, что стоит ей пренебречь его предостережением, как она тут же умрет. Но во сне, который она видела на этот раз, она продолжала идти к берегу, где был человек, укрытый в просторные одежды.

«Почему ты преследуешь меня?» — всякий раз спрашивал он.

И она отвечала, заранее зная, что собиралась сказать:

«Я хочу попросить тебя вернуться…"

Ивешка, вздрогнув, проснулась и продолжала лежать рядом с Петром под горой стеганых одеял, все еще вздрагивая.

— С тобой все в порядке? — спросил тот, поглаживая ее плечо.

— Это всего лишь сон, — сказала она. И дрожала до тех пор, пока он не приласкал ее.

А в соседней комнате находилась книга. Теперь она принадлежала Саше. Саша читал ее, а Ивешке хотелось, чтобы он не делал этого.

Она хотела, чтобы книга сгорела. Но ее нельзя было уничтожить с помощью одного лишь желания.

«Мы должны как можно больше узнать, что именно он хотел, не правда ли?» Так обычно говорил Саша, пытаясь рассеять ее страхи. Здравым умом она понимала, что он абсолютно прав.

Но сегодня ночью она продолжала думать о человеке в тумане, и о молодом человеке, спящем на холодном камне, в окружении заледенелых веток, и белых хлопьях, просеивающихся через сплетенный в кольцо колючий кустарник…

Но вот снег растаял и все зазеленело. Полевая мышь обрела свободу, березовые саженцы покрылись листвой, а трехлетние молодые деревца высоко поднялись прямо поперек старой заброшенной дороги. Они крепко стояли, возвышаясь над берегами, заросшими папоротником и мхом. Старых деревьев, которые когда-то затеняли лес, по сравнению с прошлым годом почти не осталось… Они падали под ветром, но никогда не задевали молодые саженцы, их разбивала молния, но при этом никогда не возникало пожаров, и они почти никогда подолгу не оставались без употребления, если не считать тех случаев, когда они служили убежищем для зайцев или молодых лисиц.

Это были, как говаривали старухи в Воджводе, волшебные леса, где лешие, с вывернутыми ногами, заманивали неосторожных людей, вовлекали их в беду, а то и вызывали преждевременную смерть. Об этих самых страшных лесах с таким же успехом могли судачить и старухи в Киеве. В этих лесах жили колдуны, против которых не отважился выступить даже сам царь со всем своим войском.

Девушка, дочь колдуна, утонула в реке, которая протекала через этот лес, и после такого несчастного конца проводила время под ивой, превратившись в бессердечную русалку, которая выпивала до последней капли все жизненные соки из того, кто оказывался поблизости от этих мест. Она охотилась на заросших лесом берегах… эта девушка, с длинными светлыми волосами…

Вероятно, подобные слухи могли распространиться и еще южнее (поскольку и вокруг таких городов, как Киев, жило достаточно старух с их собственными источниками сплетен и пересудов), и из них следовало, что старый лес за последнее время ожил, что место Ууламетса на берегу реки занял новый колдун, который и разрушил злые чары, висевшие над русалкой.

Но был ли то злой или добрый колдун, слухи не сообщали.

Действительно, Саша и сам частенько задумывался над тем, кем же он был в свои восемнадцать лет, склоняясь, по настоянию своего доброго друга Петра, к размышлениям об ответственности…

Его друг Петр был обычным, не лишенным мирских удовольствий человеком, и был в свои двадцать шесть лет, так уж случилось, женатым, по слухам, на русалке: было столько всяких небылиц об их доме, что даже старухи не помнили их все, за исключением рассказов о домовых и банниках.

Например, что Ивешка, та самая дочь Ууламетса, теперь больше не русалка и до сих пор жива, а тот чуть шальной и загадочный лодочник, который торгует с крестьянами от имени нового колдуна, был не кто иной, как тот самый негодяй Петр, которого большинство жителей Воджвода с большой радостью хотели бы видеть повешенным.

Но больше всего весь Воджвод был бы поражен переменами, которые произошли с бывшим конюшим из Петушка: по крайней мере, следовало бы обратить внимание на его изрядный рост и ширину плеч, чему немало помогло его участие в работах по перестройке дома, чем он занимался всегда вместе с Петром… чьи руки, Бог не даст соврать, до этих дней были более знакомы с игральными костями, нежели с молотком и пилой.

И вот, вопреки всему, за последние несколько лет старый дом перевозчика увеличился почти в два раза, стал удобнее и красивее, был покрыт кровельной щепой, а сзади к нему был пристроен добротный, хоть и чуть-чуть перекошенный, сарай, рядом была построена баня (возможно, она несколько отличалась от обычной бани своей заостренной крышей), а слева и прямо перед ней был разбит сад, зеленевший свежими ростками, среди которых нельзя было отыскать ни единой сорной травинки. Этот сад был полностью заслугой Ивешки, ее главной заботой, в то время как все плотничные работы возлагались на Сашу и Петра, которые доказывали, как любил говаривать Петр, что не только с помощью колдовства можно сделать прочно стоящие угловые столбы.

И до сих пор все, что они построили было крепким и удобным, выдерживало и зимний холод и летнюю жару. Снаружи дом был выветрен и покрыт лишайниками, приросшими к серым потрескавшимся бревнам, напоминая внешне обычную грубую деревенскую избу…

Зато внутри…

Внутри были гладкие и чистые деревянные полы, индийские ковры и до блеска обработанная мебель. Было много золотых кубков и оловянной посуды, были шелковые занавеси, бронзовые светильники и чудесный самовар, а кроме того содержащийся в полном порядке подвал, где хранились и яблоки, и орехи, и сушеные грибы, а также связки лечебных трав, горшки с медом и мешки с зерном и крупой, привезенные с низовий реки, не говоря уже о домовом, который вполне удобно размещался там, среди полок, расположенных в заново отрытом дальнем углу, где стояли сотни маленьких горшочков, хорошо укрытых от пыли и аккуратно размеченных, заполненных пряностями, лекарственными травами и даже землей, которые не только колдун, но пожалуй и самый обычный хозяин посчитал бы весьма полезными.

В подвале не было ни единой мыши. Все они были добычей домового.

И действительно, Саша чувствовал себя таким счастливым в этом уютном доме, что порой это пугало его. Казалось, что ни золото, ни шелк, ни драгоценные камни на самом деле не имели для него никакого значения: он видел лишь чашку, из которой можно пить, только занавеску, которая защищала от сквозняков. Для него же самым важным были радушные отношения с Петром и Ивешкой, его интересовало насколько счастливы были его друг и его жена и их готовность примириться с его существованием рядом с ними, учитывая то, что он уже не был, как в самом начале, пятнадцатилетним мальчиком.

Этой весной ему стало особенно казаться, что он путается под ногами у молодой женатой пары, хотя и Петр и Ивешка с готовностью выделили ему отдельную комнату: Петр фактически в два раза расширил дом ради него, так что Саша мог иметь и свою спальню, и свой собственный шкаф для одежды в том самом месте, где раньше заканчивался весь дом, а теперь заканчивалась еще только кухня. У Петра с Ивешкой была большая новая комната в задней части дома, по другую сторону разгороженной печки. Там же располагались многочисленные ивешкины шкафы. Это ведь, в конце концов, был ее дом: из всего того, что ее отец передал ему, Саша никогда не воспринимал своим дом, в котором выросла Ивешка, и на этот счет у него не возникало даже сомнений. Однако он жил здесь, всегда садился завтракать с ними за один стол, всегда проводил вместе с ними вечерние часы, когда всякая работа была закончена.