Ленинград
(Героическая оборона города в 1941-1944 гг.) - Михайлов Владимир Дмитриевич - Страница 24

Сестрорецкий инструментальный завод имени Воскова оказался в полосе линии фронта, и все его оборудование, которое не успели вывезти на Большую землю, пришлось перебазировать в Ленинград, в основном на территорию «Красного инструментальщика», в Смольнинский район. В Сестрорецке грузились под минометным огнем. На «Красном инструментальщике» работать приходилось под бомбами и снарядами.

Уже в ноябре здесь вышли из строя центральные котельные, печи-времянки обогреть цеха не могли, но все равно работа продолжалась круглосуточно, большинство рабочих на заводе и ночевали, так что в скором времени восковцам удалось наладить серийное производство пистолета-пулемета системы конструктора В. А. Дегтярева, ставшего потом широкоизвестным автоматом ППД; к 25 декабря их было передано Ленинградскому фронту свыше 4 тысяч. В ночь на 30 декабря погас свет, остановились станки: на электростанции кончился уголь. На завод как раз прибыли за очередной партией оружия военные, они торопили рабочих, и начальник цеха Алексей Андреевич Чернышев пошел звонить в военный отдел обкома партии. Чернышев ослаб, шел медленно и когда, наконец, передохнув, взялся за трубку, в цехе вдруг снова зарокотал станок. Чернышев повесил трубку, поднялся, щелкнул выключателем: не горит. Что такое? Откуда энергия? Он пошел в цех, запахло керосином, горели керосиновые лампы. Но ведь не на керосине же они запустили мотор. Нет, конечно! Рабочие крутили приводной ремень токарного станка вручную. Сил им не хватало, и они непрерывно сменяли друг друга, каждые три минуты. Заказчики явились в цех утром, точно в назначенный час. Чернышев ничего не стал говорить им: у них там не легче. Сказал просто:

— Берите, что вам положено. Мы успели.

Потом удалось договориться с мастерскими Ленэнерго, где работал движок. Из района Смольного, неподалеку от которого располагался «Красный инструментальщик», до Марсова поля путь не близкий; детали, предназначенные для обработки, возили на санках. Лена Кириллова возила, фрезеровщица, ее добросовестность и старательность всем хорошо запомнились. Старший мастер П. И. Васильев, слесарь-сборщик Федор Коновалов… Возили до тех пор, пока однажды вдруг не увидели: нет больше мастерской в Ленэнерго, разрушена бомбой. Что делать? Снова стали крутить станки вручную.

На Металлическом заводе к началу февраля остался 131 человек, в том числе способных мало-мальски продуктивно работать не больше 25. Поэтому, когда поздно вечером 5 февраля уполномоченному завода по ремонту танков Антону Федоровичу Соколову сообщили, что к ним прибывают танки, он тяжело вздохнул:

— Некому работать.

— Надо, пойми, — сказал директор Григорий Иванович Седов, в прошлом секретарь заводского парткома. — Вместе с танками танкисты приедут, помогут, а нам следует по домам пойти, собрать специалистов.

Утром Соколов, действуя вместе с партийной, профсоюзной организациями цеха, во все концы города разослал кто посильнее был с повестками, в которых говорилось: «Товарищи! Явитесь на работу по получении повестки. Поступил срочный фронтовой заказ. Вы будете снабжаться дополнительно питанием. Немедленно явитесь». Сам Соколов поднялся на четвертый этаж, где еще осенью было устроено общежитие. Жил там и рабочий Кировского завода Федор Васильевич Задворный. Сын его Владимир уже умер от дистрофии, сам он тоже слег.

— Федор Васильевич! Танки разгружают, а ремонтировать некому. Ты коммунист…

— Помню, что коммунист, но…

Задворный уже поднимался, жена подала ему палку, он, пошатываясь, пошел вместе с Соколовым, рука об руку и спустились в цех.

Танки прибыли на 13 платформах, к вечеру 6 февраля их расставили в главном пролете и начали ремонтировать, закрепив за каждым опытным рабочим группу бойцов. Блокадники работали из самых последних сил в самом точном смысле этого выражения. Прямо в цехе умерли Власов и Румянцева. Задворного подводили к танку под руки. Не могли без помощи влезть на танк и Семченко, Васильев, Добрецов, красноармейцы подсаживали их. Однажды Семченко, занятый на испытании машин, вовсе не пришел на завод. Жил он далеко, у Балтийского вокзала, и Соколов на автомашине поехал за ним. Семченко он увидел сразу, как только вошел в его квартиру: тот пытался ступить навстречу, но ноги подкосились.

— Федор, дорогой, что с тобой?

— Ноги не держат. Прости!

Семченко положили в заводской стационар. Чуть-чуть окрепнув, он сразу вернулся в цех и ночевал в цехе, домой поехал только после того, как было выполнено месячное задание. Вернулся через считанные часы.

— Что так скоро? Семье бы помог!

— Некому помогать: жена умерла, ребенка отдал в ясли.

Блок-станция Металлического завода была едва ли не единственной заводской электростанцией в Ленинграде, которая не останавливалась ни на час в течение всей блокады. Когда однажды главный механик завода Георгий Андреевич Кулагин (после войны он станет руководителем одного из крупнейших объединений, напишет талантливые воспоминания о блокаде) внезапно проснулся среди ночи, в первую минуту он даже не понял, что его разбудило. Тихо: ни налета, ни обстрела. Ах, вот оно что: еле светится тусклая нить лампочки. Скорее в машинный зал, к турбине.

— Почему не работаете? Воду упустили! К утру надо отправить на фронт два танка.

Трое кочегаров сидят у стены, бессильно свесив руки. Отвечает один — Минаков:

— Сил совсем нет!

Кулагин и подоспевший сюда 60-летний старший мастер Михаил Петрович Барабанов сами берутся за шуровки. Сил у них тоже мало, а опыта вовсе нет, но в топке, где уголь успел почернеть, все же начинают оживать синие и желтые огоньки. Минаков наконец встает, за ним два других кочегара.

— Спасибо. Мы отдохнули.

Кулагин спешит в конторку дежурного инженера доложить обстановку директору. Лампочки горят уже ярко, но Барабанов почему-то все еще не подал энергии в цехи.

— Где Барабанов? Что он медлит?

Вопрос обращен к дежурному инженеру, только что вернувшемуся из машинного зала. Дежурный инженер отвечает после некоторой паузы, ему трудно говорить:

— Барабанов понес с углевозами кочегара в поликлинику. Только бесполезно это. Умер он…

— Кто он?

— Минаков.

Тот самый, с которым Кулагин и Барабанов только что разговаривали…

Еще в середине декабря Верховное Главнокомандование рассчитывало осуществить деблокаду Ленинграда силами трех фронтов — Ленинградского, Волховского и Северо-Западного. 20 декабря войска стоявшей в районе Колпина 55-й армии пытались пробиться к Красному Бору и Ульяновке на железнодорожной линии Ленинград — Москва. В первых числах января начала боевые действия 54-я армия, находившаяся по ту сторону кольца, к югу от Ладожского озера. 7 января перешли в наступление Волховский фронт и армии правого крыла Северо-Западного фронта.

В действие были введены большие массы людей и техники. Снова рождалась надежда, что блокада наконец-то будет прорвана. Ленинградская поэтесса Вера Инбер писала в своем дневнике: «И все же говорят, что части генерала Мерецкова 10 января будут в Ленинграде. Ну пусть не 10, а 15, 20, в конце января, но только пусть будут. Ничего более потрясающего, чем эта встреча города и армии, вероятно, не было и не будет в истории».

Бои приняли, к сожалению, затяжной, кровопролитный характер. Прорвать вражеские укрепленные линии удалось только в двух местах: 2-я ударная армия к концу января углубилась в направлении к Ленинграду на 75 километров, подступила к Любани и перерезала железные дороги из Новгорода на Ленинград и на Чудово. В начале марта 22-километровый клин, тоже в сторону Любани, врубила в немецкую оборону 54-я армия. Фашистам, оставшимся в районе Киришей, Чудова и Любани, грозило окружение, но они упорствовали; чтобы отстоять их, новый командующий группой армий «Север» генерал Кюхлер бросил в бой все резервы, прибывшие в его распоряжение из Западной Европы: бригаду и семь дивизий. Сомкнуть горловину у Любани наши фронты не смогли.