Песня кукушки - Хардинг Фрэнсис - Страница 71

Время от времени на улице парами или тройками появлялись запредельники. Никто из них ее не замечал. Некоторые оставляли в снегу следы, как от раздвоенных копыт, будто оленьих, кое-где тянулись отметины от хвоста. Люди же попрятались, как будто чуяли чужаков. В пабах вдоль реки постепенно замерли звуки. Ни стук копыт, ни шум двигателя не нарушали установившееся молчание. Снег завладел всем.

В отдалении церковные колокола отбивали время, но их голоса звучали приглушенно и растерянно, словно у ночных стражей, потерявших в бурю свое оружие.

По мере того как темнота сгущалась, к причалам прибывали новые лодки, и снежная стена расступалась перед ними, словно прозрачный занавес. Здесь был маленький паром из ореховых скорлупок, и его паруса из паутины едва не рвались под тяжестью снежинок. Потом появилась белая лодка из ивняка, обтянутая кожей, с поврежденным бортом, напоминающим зазубренную половинку яичной скорлупы. Сразу за ней — плот из крашеных палок, связанных покрытыми плесенью лентами, на котором сгрудилась стайка тихих, одетых в серое детей.

Каждый раз, когда Триста моргала, казалось, запредельников становилось все больше, они заполняли улицу, молча выжидая в своих пальто цвета неба. Скоро они стояли уже около каждого причала, у каждой стены, в каждом дверном проеме. Некоторые легко приземлились на крыши, сложив крылья, словно зонтики, или вычищая их клювом.

Приближалась полночь — Триста почувствовала это. Снег закружился с новой силой, холод усилился. По всем старым докам запредельники подняли головы, уставились в темноту и зашипели.

В остальных частях города глухо звонили церковные колокола. Триста едва обратила на них внимание. Ее взгляд был сосредоточен на черном, как ночь, трамвае с двумя вагонами, неожиданно, словно из воздуха, появившемся в поле зрения и скользившем по дороге без рельс. Поравнявшись с причалами, он вмиг остановился, даже не замедляясь, и вагоны не стукнулись друг о друга.

Без движения трамвай выглядел совершенно заурядно. У всех вагонов были винтовые лесенки спереди и сзади и привычные деревянные рамы, а на бортах — реклама мыла для рук. Как и у обычных трамваев, в передней и задней части вагонов были открытые площадки, чтобы их можно было прицепить любым концом, и уютные круглые фонари. Но чего в нем не было, так это водителя — обычного водителя, одетого в непромокаемую ткань и бросившего вызов снегу и ветру. Трамваем никто не управлял.

Половина запредельников вошли в вагоны и расселись в салонах первого этажа или поднялись по винтовой лестнице на второй, открытый этаж — что-то вроде балкона. Остальные собрались у дверей, подрагивая от нетерпения.

Двери головного вагона не открылись, и никто не попытался туда войти. На миг Триста увидела Архитектора в одном из нижних окон, он с королевским достоинством махал кому-то затянутой в перчатку рукой. Рядом с ним был кто-то ростом пониже, с бледным лицом, скрытом под полями шляпы…

Дзынь-дзынь. Трамвай звякнул, и этот звук тоже был неестественным в своей обыкновенности. Трамвай снова тронулся, с головокружительной скоростью уносясь по докам. Те, кто не сел в вагоны, устремились за ними серо-коричневой волной, подскакивая и подпрыгивая. На всех окрестных крышах заметались силуэты, некоторые раскрыли крылья, похожие на оборванные плащи или листья, другие прыгали с крыши на крышу с легкостью блохи.

Сделав глубокий вдох, Триста выскочила из своего укрытия и присоединилась к ним. Первый прыжок чуть не стал для нее последним. Она не оценила, насколько предательскими стали покатые крыши под снегом. Белое покрывало заскользило под ее весом, она потеряла равновесие и чуть не упала на камни мостовой. Вовремя ухватившись за каминную трубу, Триста выровнялась и продолжила прыгать, каждый раз приземляясь на четвереньки и впиваясь когтями-шипами в щели между черепицами.

Впереди трамвай резко повернул направо, уходя от реки в сторону. Без малейшего усилия он поднялся вверх по фасаду ближайшего дома, потом покатил по крыше, оставляя за собой две темные полосы. Потом снова сменил курс, ускорился и продолжил ехать по крышам, накреняясь параллельно скату. Полузаметная серая масса следовала за ним, словно стая гигантской мошкары.

Триста бросилась в погоню, доверившись своим инстинктам и когтям. Ее волосы развевались при каждом прыжке, и ветер холодил стиснутые зубы. Сердце билось чересчур сильно, но для нее это ровным счетом ничего не значило, словно забытые вещи постукивали в старом ящике.

Она едва замечала других участников этих безумных скачек, хотя они окружали ее со всех сторон. Шум их крыльев бился в ее ушах. Ее ноги касались уродливых следов на крышах. Время от времени она встречалась взглядом с глазами цвета лишайника или ловила оскал зубов, обнажившихся в дружеской усмешке. Она почувствовала вкус снежинок и осознала, что ее рот открыт, что она улыбается.

Внезапно все показалось игрой. Трамвай несся извилистым путем, и она мчалась следом за ним, увеличивая скорость. Она была котенком, прыгавшим за веревкой. Она собрала всю энергию и рванулась вперед с удвоенной силой.

Триста вскочила на подножку в конце заднего вагона. Она хорошо рассчитала прыжок и знала, что приземлится где надо. Ее колени рефлекторно согнулись, готовясь смягчить удар, и она вытянула руку, собираясь схватиться за ручку. Но в этот миг все изменилось прямо у нее на глазах.

Грохот двигателя превратился в стук копыт и скрип колес. Вместо металлической подножки Триста наткнулась на что-то, показавшееся скользкой деревянной стеной, ударилась челюстью и задохнулась. Она попыталась уцепиться за что-нибудь, оставляя царапины на окрашенном в черный цвет дереве, но не удержалась и упала, ударилась о покатую черепичную крышу, покатилась по снегу и перевалилась через край. Чудом в последнюю минуту ухватившись за водосточную трубу, Триста не упала на дорогу.

Несколько секунд с пересохшим ртом она висела в таком положении. Вокруг себя девочка обнаружила выпавшие из нее кусочки: сухие листья, скомканные страницы дневника, пряди волос… у нее не было времени подбирать их. Цепляясь когтями за кирпичную кладку, она забралась обратно на крышу.

Куда повернула черная карета? Где ее шипящее сопровождение? Все исчезло, проглоченное снежным бураном. Но на окрестных крышах остались следы, которые снег торопился стереть. Лисьи лапы, оленьи копыта, необутые детские ножки… и среди них следы колес и полумесяцы лошадиных копыт.

Триста смахнула снег с ресниц и снова бросилась в погоню. Она неслась по крышам трущоб, потом по маленьким ухоженным улицам изысканных торговых районов. Время от времени тянущее чувство в боку говорило ей, что она потеряла ветку, безделушку, клочок бумаги.

Туда, вперед! Три черные кареты неслись по крышам, а вокруг них летела и скакала свита. У Тристы дрожали ноги, но она отваживалась на более длинные и безумные прыжки в попытке нагнать их. Она вскочила на крышу муниципального совета, потом на верхушку памятника войне и наконец приземлилась на запятки последней кареты.

На этот раз пальцы ее ног вцепились в доски и она вонзила когти в дерево кареты. Она удержалась, даже когда карета снова и снова меняла форму. В один миг она цеплялась за запаску огромного черного «даймлера». В следующий — обхватывала хвост гигантской черной змеи. Наконец ее странный транспорт снова обрел очертания трамвая. Она с шумом приземлилась на его заднюю площадку, схватившись за поручни, чтобы обрести равновесие.

Переводя дух, Триста бросила взгляд сквозь стекло в нижний салон вагона. Ей предстала подозрительно невинная сцена. Из маленьких круглых ламп на потолке лился электрический свет. Розово-зеленые плакаты рекламировали «Транспортные услуги Сорокопута» и заявляли: «Элчестер, ваш дом вдали от дома!» Все сиденья были заняты, пассажиры хорошо одеты и безмолвны, большинство из них устремили взор на свои колени или смотрели друг на друга с немой безмятежностью. Все были одеты в серо-коричневые пальто, серо-коричневые шали, серо-коричневые шляпы. Кто-то читал, но буквы в книгах и газетах двигались и наползали одна на другую. Триста заметила женщину из кондитерской, похожую на утопленницу, она скромно пудрила нос компактной пудрой. В дальнем конце вагона сидел Сорокопут, смакуя масло из своей серебряной коробочки.