Созвездие Девы (СИ) - Крылатова Екатерина Александровна - Страница 59

Воображение щедро кладет мазки, меня пробирает холод. Маленькая девочка и худенький мальчик, обезумевшее пьяное чудовище… Я беззвучно плачу, потому что болит сердце. Болит и сжимается от жалости. Маргарита сидит прямо, как палка, красивые губы дрожат и кривятся. Она не позволяет себе плакать, лишь втягивает воздух крохотными порциями.

- Марго, – я обняла ее, погладила по сырой макушке, – хорошая моя, бедная…

- Уйди! – она грубо отпихнула меня. – Уйди! Не смей меня жалеть! Засунь себе свою жалость… Ненавижу, всех ненавижу!

- Тш-ш-ш, всё хорошо. Всё будет хорошо. Ты здесь, не там…

- Я не там, – повторила она. Не сразу, но подвижному лицу вернулась осмысленность, мышцы расслабились. – Я не там…

Зубы женщины клацнули о поданную кружку. Не распускай нюни, Соболева! Ей сейчас гораздо хуже, чем тебе. Бедные, бедные, что с вами сделали? Чем вы так провинились?

- Дальше слушать будешь? – хрипло спросила Маргарита. Зубы продолжали стучать, но голос звучал спокойно.

- Нет, Марго, не надо, – шепнула я как можно мягче, – ты сказала достаточно. Обещание выполнено, спасибо…

- А я всё-таки расскажу. Наверное, в глубине души Жорик меня немного любил. Когда он выпивал (просто выпивал, не напивался), то становился очень добрым и разговорчивым. Ласковым. Звал Ритой, Риточкой, Ритулей, что-то рассказывал, смеялся. Это сейчас я ненавижу имя «Рита», а тогда готова была об стенку убиться, только бы папаня прекратил пить и называл так как можно чаще. Обнимал меня, дарил игрушки. Во время запоя он редко набрасывался на меня – мама с Тёмкой не давали, прятали, отправляли к соседке. Брату приходилось хреновее: отчим его люто ненавидел, считал уродом, выродком. Он и маму нашу ненавидел, но не так, потому что мама молча терпела. Умоляла не трогать Жорика, в спорах всегда вставала на сторону муженька. Тёма же терпеть не стал.

В свои тринадцать он мог кого угодно уложить на лопатки, без зазрения совести ударить и, наверное, даже… убить. Ни с кем не общался, кроме той белобрысой девчонки… Лики, кажется. Пока Жорик пропивал наши деньги, брат искал, где можно заработать. Он… он покупал мне подарки, книжки… чтобы я была не хуже других, не нуждалась. Если денег совсем не хватало – вернее, если папаша находил заначку, – воровал. Когда мать окончила какие-то курсы и ночевала на работе, Тёма кормил меня, заплетал, водил в садик, потом в школу… Читал сказки на ночь, успокаивал, если снились кошмары. Он, а не пропащий отец, стал моим образцом настоящего мужчины. Помню, однажды Жорик напился в хлам и уснул на диване, предварительно прожрав последние в этом месяце наличные. Мама сама ему их отдавала, когда брата не было дома. Я встала посреди ночи, взяла на кухне ножик и прокралась в гостиную. Совсем в голове помутилось: радовалась, что сейчас одним махом нас всех освобожу. Подошла поближе, закрыла глаза, замахнулась… но Тёмка остановил мою руку. Неудачно – я случайно порезала его. Брат даже не охнул, молча обнял за плечи и увел в комнату. Никогда не забуду его слова: «Марго, не бери грех на душу. Отнять жизнь легко, но потом от этого не избавишься, не смоешь. Если кто-то и должен убить его, то не ты»

Рита смахнула со щеки слезинку.

- Знаешь, откуда у него шрам под ребрами?

Я помотала головой. Не знаю и не хочу знать!

- Папаша подговорил кого-то из своих дружков-собутыльников. Возвращался человек домой, а тут – бац! – вооруженное ограбление, не прицепишься. Кто станет нариков искать? В лихие девяностые это было привычнее, чем дождь осенью. Одного не учли: Тёма возвращался с другом. Проткнуть проткнули, а добить не смогли. Не по зубам он оказался «нарикам».

Жорик исчез незадолго до моего восьмого дня рождения. Может, печень отказала, а, может, прирезали в темном переулке, или утоп по пьяни. Мы втроем словно второй раз родились. Мама, правда, ревела, но Тёма тогда впервые за весь год улыбнулся. Он ведь школу хотел бросить, чтобы работать целый день. Как видишь, не пришлось. Елена тоже помогла: вправила мозги, заставила доучиться, в универ поступить, хоть и годом позже. Деньги одалживала, если приходилось совсем туго. Часто в гости нас звала, кормила…

Я поклялась, что никогда не буду голодать. Лучше умру, но заработаю. Деньги для меня – опора, я без них не смогу. Первые полгода после свадьбы с Игорем объедалась как ненормальная, до тошноты. Сметала с вешалок все шмотки, которые видела, клала под подушку всю имевшуюся дома наличность, нюхала ее и улыбалась как придурочная. С Тимуром мы прожили полгода, ничего интересного. Брак с Лешей был фиктивным, ему требовалось уехать в Америку, а к моменту встречи с Костей я поостыла, окрепла, отъелась и сумела разделить бразды правления. Да, мы супруги, но прежде всего – деловые партнеры. В случае чего на мели я не останусь, Котик гарантирует. Вот, в принципе, и всё. Теперь понимаешь, что дороже брата у меня никого нет? Надо будет умереть за него – умру, убить – убью. Я знаю, что Тёма тебя любит, сама убедилась: светится весь, когда о тебе говорит, юмор сразу не такой циничный. Не делай ему больно… пожалуйста.

В кармане пиликнул телефон. Не к ночи помянуть… Соберись, ты сильная!

- Алло!

- Привет.

- Привет, – сердце болезненно екнуло. Единственный мой, сегодня я увидела тебя в совсем ином свете. И люблю еще больше, хотя, наверное, это невозможно.

- Как ты там?

- Соскучилась. Мы тут с… – Рита отчаянно замотала головой и сложила руки крестиком, как на знаке «Стоянка запрещена», – …Арчи обед готовим, а заодно и ужин.

- Что готовите?

- Это секрет!

- Большой секрет для маленькой компании, – рассмеялся Воропаев. – А мы с Пашкой в цирк ходили, теперь вот в парке гуляем. Он на батуте прыгает.

- Передавай привет.

- Обязательно. Вер, я приеду ближе к одиннадцати, планы немного изменились… Ничего серьезного, но Крамолова попросила явиться. Это насчет нашего нового коллеги.

К нам переводится подающий надежды специалист под протекцией Льва Иннокентьевича. Персона доселе не мелькавшая, чего ждать – неизвестно, свободных вакансий считай нет, но, сами понимаете, не принять мы его не можем.

- Разве это не простая формальность? – нахмурилась я. – Ты же в отъезде. У нее совесть есть?

- Научно доказано: нет, – хмыкнул он, – а вот обязанности, от исполнения которых не уклониться, имеются и у нее, и у меня. Не злись.

- Не злюсь, просто соскучилась очень.

За те несколько дней, что мы здесь, я успела привыкнуть, что он всегда рядом, в крайнем случае, в соседней комнате. Как будем возвращаться в рутинную колею?

«Ого, Соболева, прогресс, – поднимает большой палец вверх внутренний голос, – раньше колея была родной и привычной, а теперь, пожалуйста, – рутинная! Кое-кто плохо на тебя влияет. Отношения двух трудоголиков неизменно превращают одного из них в тунеядца»

- Мне тебя тоже не хватает, будто отрубили руку или ногу. Или ухо. Потеря ощущается.

- Как там, в Нижнем, погода? – я сменила тему, но согнать непрошенную улыбку не так-то просто.

- Как и у нас: жарко.

- В этом году просто шут знает что такое, жара поистине африканская, – пробормотала я. – Никак сместились климатические пояса…

- Ладно, пояса, я понял, что тебе некогда. Готовь свой большой секрет.

- Я тебя… дождусь.

- Хорошо. Постараюсь освободиться пораньше. Увидимся.

- Увидимся.

Я нажала «отбой». Откуда взялось это дурацкое чувство вины? Будто нарочно обманула или того хуже…

Марго подлила масла в огонь:

- Зная моего брата, гарантирую вечерний допрос с пристрастием. Мда, конспиратор из тебя…

- Не лей мне спирт на рану, а? Лучше скажи, ты суп будешь?

- Давай! Требую своих мамонтов!

Серьезность момента безнадежно испорчена. Я подумаю об этом потом, а сейчас пора свежевать мамонта. Два «белых медведя» за утро – это чересчур.

Нормально поесть нам не дали: айфон Маргариты заиграл «Крестного отца».

- Черт, Валера, – она выразительно закатила глаза и ответила: – Да, Валерий Иванович! Да. Как здесь?! Стоите под окнами?!! Нет! Слушайте, с Константином Константинычем я как-нибудь сама разберусь. Да! Нет! Да, понимаю. Нет! Не ваше дело, как я буду разбираться. И вообще, я плачу вам не за это. Какого, извиняюсь, хрена, вы торчите под моими окнами?! Да, собираюсь. Хорошо, уже выхожу. Ждите! – мадам бросила трубку. – Вот ведь ежики пушистые…