Последнее пристанище (СИ) - Соот' - Страница 11

— Я не собираюсь жить в долг, граф Лихтенштайн, мне просто нужен стартовый капитал. Я не могу всю жизнь ютиться у вас.

— Думаешь, монархии во Франции не вернуть свою власть?

Луи пожал плечами и, присев на диван, откинулся на резную спинку.

— Выстоит она или нет, не имеет значения. Сомневаюсь, что сожженное поместье будет так уж легко восстановить — даже если мне возвратят его назад. Нужно искать другой способ обустроить свою жизнь.

— Говорите так, будто собрались жениться, — Эрик усмехнулся и, встав из-за стола, подошел к окну.

— В определенном роде это так и есть.

Эрик пожевал губами и прошелся по кабинету из одного конца в другой.

— Я могу ссудить тебе нужную сумму, — сказал он наконец.

— Я не хочу брать то, что мне не принадлежит. Это ведь тоже своего рода долг — только его будет труднее вернуть.

— Все верно, — согласился Эрик, — это тоже долг, но как его вернуть — я тебе подскажу сразу. Хочу, чтобы ты взял в дело моего сына.

Луи молчал.

— Ну же, вы ведь хорошие друзья.

— Дружба не слишком постоянная вещь, — осторожно произнес Луи, — с вашим сыном хорошо проводить вечера, но скажите честно, вы бы сами взяли его в партнерство?

Эрик усмехнулся.

— Нет. Но у меня уже есть сто тысяч гульденов. А у тебя еще нет.

— Вы хотите, чтобы, открыв завод, я отчислял ему процент? Но зачем, как вы верно сказали, у вашей семьи достаточно денег и без моих афер.

— Нет, — оборвал его Эрик, — я не хочу, чтобы ты задаром отчислял ему хоть что-нибудь. Хоть один крейцер. Сумма, которую я даю тебе, достаточно велика даже для меня. Но в качестве благодарности я хочу, чтобы ты проследил, чтобы мой сын начал работать и тоже устроил свою жизнь.

— Я думал, за надзором за ним у вас есть Софи, — сорвалось у Луи с губ прежде, чем он успел поймать эти слова. Но Эрик лишь рассмеялся.

— Софи не справляется.

— От количества надзирателей ничего не изменится.

— Верно. Поэтому мне больше понравились твои слова. Покажи ему, что ничего в жизни не дается за так.

— Мне нужно подумать, — Луи встал. Он понятия не имел, как выполнить просьбу Эрика, но в то же время предчувствовал, что никто другой ему денег не даст.

Кадан расправился с последним пирожным и распорядился принести счет. Он всегда платил за себя сам — что, впрочем, немало уязвляло Луи.

— Такое чувство, что вы не доверяете мне, — заметил он.

Кадан насмешливо поднял бровь.

— Такое чувство, что вы не считаете меня мужчиной, месье Луи. Почему бы мне не заплатить за нас двоих?

Луи в любом случае ничего не ел и всегда ограничивался лишь чашкой кофе, потому условия изначально были неравны.

— Идемте, — сказал Кадан, оставляя деньги на столе и направляясь к выходу.

Они миновали шумный бульвар и свернули на тихую улочку, наполненную звуками музыки и пением птиц. Солнце медленно опускалось за горизонт, отражая от огненных волос Кадана всполохи лучей.

Они прошли несколько кварталов, обсуждая всякую ерунду, а затем Кадан остановился.

— Ну, вот и все, мне пора, — сказал он. В отдалении виднелся очередной поворот, и он явно собирался свернуть туда.

— Снова исчезаете, — Луи подошел вплотную к нему.

— Я всегда буду рядом, — Кадан едва заметно сдвинулся вперед.

— По крайней мере разрешите вас поцеловать?

— В прошлый раз вы не спрашивали разрешения, и никто вам не мешал.

Луи приблизил свои губы к его, но касаться не спешил.

— И все же я хочу знать, хотите ли этого вы?

— Да… — выдохнул Кадан. Их губы почти сомкнулись, но Луи мгновенно отодвинулся в сторону и тут же подхватил Кадана за талию, чтобы тот не упал.

— Тогда почему вы не пригласите меня к себе домой?

— Всему свое время, месье Луи, — Кадан фыркнул и резко отстранился от него, но в глазах его продолжал искриться смех. — А вы сегодня потеряли право на поцелуй.

Он шагнул прочь, намереваясь уйти, но Луи в последний момент поймал его за руку и, рванув к себе, прижал к груди. Он впился губами в губы Кадана, почти что силой заставляя того отвечать. Луи чувствовал, как тело Кадана плавится в его руках — и он не был уверен, но ему показалось, что нечто твердое и горячее уткнулось ему в бедро.

Кадан несколько мгновений оставался послушен, а затем вырвался и, ни слова не говоря, поспешил прочь.

— Когда я увижу вас в следующий раз? — крикнул Луи ему вслед, но ответа не получил.

ГЛАВА 8

Обитатель Вены с гордостью мог называть себя гурманом. Он обожал хорошую кухню — и в особенности те блюда, которые подают после мяса, перед десертом, а также несравненную выпечку, прославившую Вену во всех частях света. Кое-кто из чужеземных путешественников, раздражительных и ехидных или любящих — как, впрочем, большинство туристов — порицать и клеймить все, что встречается им в другой стране, с осуждением относился к венскому чревоугодию: кроме местных блюд на основе сахара, муки и сливок, несметное множество коих съедалось как в бесчисленных кафе, так и в частных домах, здесь всегда с радостью подавали и традиционные блюда всех провинций империи. Так австрийская гастрономия, к глубочайшему удовольствию любителей потрапезничать, стала своего рода синтезом славянской, венгерской, итальянской, немецкой и чешской кухонь.

Кадан не оказался равнодушен к этому всеобщему веянью, и Луи, у которого общая политическая ситуация, финансовые проблемы и близость любимого человека отбивали всякий аппетит, не переставал удивляться количеству пирожных, которое может поместиться в этом тонком теле.

Покончив с этим своеобразным вторым ужином, они отправлялись на променад, и так проходили один вечер за другим.

Они вместе слушали музыку — в каждом парке и в каждом сквере играл оркестр, и другие такие же гуляющие останавливались, чтобы насладиться особенно удачными мелодиями. Обсуждали новые постановки Венской Оперы: Кадан не уставал зазывать Луи туда, в то время как тот отказывался, как только мог.

— Вы в самом деле любите свою профессию? — спросил он как-то у Кадана.

— Конечно, — Кадан улыбнулся одним краешком губ, — ни в одном деле не достигнуть успеха без любви.

Луи замешкался, разглядывая его красивое лицо.

— Я знаю вас уже почти месяц, — сказал он, — но странное чувство не покидает меня.

— В чем же оно состоит?

— Как будто это лишь вершина айсберга, и нас связывает нечто куда большее, чем эти несколько встреч.

Кадан с неожиданной грустью посмотрел на него.

— Несколько? — переспросил он. — А мне-то казалось, что мы проводим вместе почти каждый вечер. Очевидно, время для нас идет по-разному.

— Нет, — Луи легко улыбнулся и, коснувшись кончиками пальцев его волос, убрал с виска Кадана упавшую на лицо прядь. Не столько потому, что она мешала ему, сколько от того, что хотел прикоснуться к этим волосам. — Вы не поняли меня… Или сделали вид, что не понимаете, ведь когда хотите — вы прекрасно угадываете каждую мою мысль. Я говорил не о том.

Кадан повернулся вполоборота и облокотился о спинку скамейки, на которой они сидели, так что теперь его глаза оказались прямо напротив глаз Луи.

Луи почувствовал, что тонет, теряется в них, забывая, о чем хотел поговорить, и поспешно отвел взгляд.

— Если мне придется уехать, — сказал он, глядя, как трубач натирает свой инструмент, — уехать на два года или три… Скажите, вы будете меня ждать?

Кадан молчал.

— Опять ждать… — после долгой паузы сказал он и совсем уже устало закончил: — конечно, я буду вас ждать. И два года, и три, и двадцать — и даже сотню лет.

— Но вы едва знаете меня.

Губы Кадана исказила грустная усмешка.

— Именно так, месье Луи. Вы никогда и ничего не рассказываете мне о себе. Вы приходите ненадолго, чтобы исчезнуть и оставить меня вдвоем с моим одиночеством. Но я все равно люблю вас, и если вы хотите, чтобы я вас ждал — я буду ждать.