Последнее пристанище (СИ) - Соот' - Страница 10

— Вы были так уверены, что я соглашусь провести с вами время? — Кадан расхохотался, и Луи ненадолго залюбовался его белоснежным горлом, видневшимся из-под платка, когда Кадан запрокидывал голову назад, и струями огненных волос, стлавшимися сейчас по земле.

— Как и вы были уверены в себе, — опомнившись, поспешил ответить он.

Кадан молчал. Луи вдруг обнаружил, что оказался очень близко от него, так что можно было, склонив голову, коснуться его губ. И Кадан не спешил сбегать — он ждал, все так же расслабленно откинувшись назад на локтях.

Несколько секунд Луи колебался — а затем медленно коснулся губ Кадана, оставляя тому возможность отступить. Но тот лишь приоткрыл рот, впуская его глубже в себя. Рука Кадана скользнула по его плечу и стиснула почти до боли, но Луи уже не мог остановиться — он исследовал рот Кадана, нежно и неторопливо, но неуклонно пробираясь все глубже в него. В паху разгорался пожар, и ладонь сама собой принялась оглаживать тело своего спутника, спускаясь от плеча вниз по груди, проникая под камзол и лаская плоскую грудь и впалый живот, тут же задрожавший под прикосновениями пальцев Луи.

Он замер в нескольких дюймах от того места, которое так интриговало Рафаэля, испугавшись узнать правду или, тем более, причинить боль.

Луи отстранился, тяжело дыша и вглядываясь в глаза Кадана, но тот оставался спокоен и только чуть-чуть потянулся следом за ним, когда Луи стал отпускать его.

— Простите… — выдохнул Луи.

Кадан не отвечал. Он молча следил глазами, как Луи наливает в фужеры вино и протягивает один ему.

— Очень хочется пить, — признался тот.

— Ну, если только пить… — поддержал Кадан его и залпом осушил бокал.

ГЛАВА 7

"Если бы вы знали, как я хочу прикоснуться к вам…"

Кадан скользил на несколько шагов впереди и лишь на поворотах ловил руку Луи, чтобы не потерять его в толпе.

Потребность видеть юношу очень быстро заменила для Луи все остальные потребности. Он напрочь забыл и про Рафаэля, и про его семью, и про друзей по бильярдному столу. Даже воспоминания о покинутой родине все реже появлялись в его голове, потому что Кадан занимал его мысли чуть больше, чем целиком.

И по-прежнему его тревожили те вопросы, на которые ответа найти он не мог.

Был ли Кадан мужчиной или стал жертвой изуверской операции, которой теперь так часто подвергали предназначенных в угоду божествам музыки сирот?

Луи то и дело ловил себя на том, что невольно присматривается к абрису его брюк, но разобрать ничего не мог.

Искал ли он общества Луи или рассчитывал, что тот станет содействовать его карьере?

И во втором случае как он, лишившийся всего своего состояния, сможет сохранить интерес молодого, привыкшего к вниманию и преклонению певца?

— Я слышал, с годами оперные певцы полнеют, — заметил Луи как-то, когда они сидели в кафе, и Кадан самозабвенно заказывал одно пирожное за другим. Заметил больше потому, что ему хотелось хоть немного зацепить собеседника и попытаться обратить его внимание на то, что он не сможет вечно петь и привлекать к себе взгляды состоятельных людей, чем потому, что в самом деле его беспокоил этот вопрос.

Кадан замер с серебряной ложечкой в руках и приподнял брови в насмешке.

— Вы уже заглядываете так далеко, месье Луи? Планируете нашу с вами совместную жизнь?

Луи поджал губы, не зная, что сказать — признаваться в том, что в мыслях он уже представлял, что Кадан будет рядом с ним всю жизнь, он не хотел, тем более что тот до сих пор даже ни разу не пригласил его к себе домой.

Кадан задумчиво отправил в рот ложечку крема и, отвернувшись к окну, кажется, слегка загрустил.

— Я буду с вами столько, сколько вы пожелаете видеть меня, — определился наконец Луи и, поймав его запястье, прижал пальцы Кадана к губам.

— Я не хочу, чтобы вы уезжали, — упрямо сказал тот.

Луи выпустил его руку.

— Боюсь, этого не избежать. Уехать мне все-таки придется, — сказал он.

С необходимостью отъезда на самом деле он определился не так уж давно. Вплоть до последних дней Луи вовсе не знал, что будет делать дальше. У него была с собой шкатулка со старинными драгоценностями, доставшаяся от матери, и больше ничего. Волнения во Франции продолжались, и веры в то, что когда-нибудь он сможет вернуться домой, у Луи было все меньше. Он слышал, что другие аристократы, оказавшись вдали от Франции, ищут способа найти силы в поддержку короля — но сам этим заниматься не хотел.

— Аристократия отжила свое, — упорно повторял он, когда раз за разом в доме Лихтенштайнов заводился этот разговор.

— Что же, ты нас всех уже и похоронил? — поднимал брови Рафаэль. Последний был обижен на то, что Луи стал пропадать в городе без него, хотя и не уставал приглашать его в компанию своих друзей.

— Тебе, Рафаэль, не мешало бы заглядывать так далеко, как он, — в один из очередных разговоров беззастенчиво перебил его отец, — сейчас не те времена, когда можно просто почивать на доходах со своих земель и делать покупки в кредит.

Рафаэль насупился, но ничего не сказал в ответ.

— Я знаю, о чем ты думаешь, — продолжал упорно граф Лихтенштайн, — рассчитываешь, что после моей смерти тебе достанется достаточно денег, чтобы ты мог не работать до конца дней. Но если ты не повзрослеешь, мне придется позаботиться о том, чтобы все случилось не так.

— Что я сделал не так? — то и дело спрашивал Эрик себя. Иногда Луи слышал отголоски этих разговоров, когда граф оставался наедине с Софи, а иногда участвовал в них сам. — Я все, все ему дал.

— Человека не переменить, — отвечала Софи, — можно лишь удержать его в узде.

А Луи отвечал:

— А может, в том и беда, господин граф? У него все было, всегда. Он не знал нужды. Не знал необходимости добиваться чего-либо сам.

Эрик вздыхал.

— Ты рассудителен не по годам.

Луи пожимал плечами. Слова Эрика не трогали его, как и беды Рафаэля — он полностью пребывал в собственных грезах и уже отыскал возможность воплотить их в жизнь.

Изучив результаты развития промышленных станков в Англии и их очевидную рентабельность, в начале августа он отправился в императорский банк с просьбой предоставить ему ссуду.

— Очередное текстильное производство? — без особого любопытства вычитывая предоставленные бумаги, спрашивал сотрудник банка.

— Нет, — Луи улыбался краешком губ, — кое-что еще. Машиностроительный завод.

Подняв глаза от бумаг, сотрудник банка недоверчиво смотрел на него.

— Кому нужно столько машин?

— Увидите, дело пойдет.

Получить ссуду ему в тот день так и не удалось. Как и на следующий день, и через один день.

Во-первых, сама идея была непроверенной и не внушала доверия банкирам, во-вторых, имущества, сохранившегося у Луи, было недостаточно, чтобы гарантировать выплату долгов.

Он уже начинал подумывать о том, чтобы в самом деле открыть бумагопрядильный завод, какой имел граф Лихтенштайн, но интуиция подсказывала ему, что время не стоит на месте и производства, приносившие прибыли в последние года, скоро исчерпают себя.

У него стал назревать иной план — если невозможно было получить ссуду, следовало увидеть в этом положительную сторону. Собрав стартовый капитал самостоятельно, он освободил бы себя от необходимости выплачивать разорительный процент.

Луи решил продать драгоценности, затем отправиться в Англию и, купив там корабль, совершить один-единственный рейс в Азию, который должен был позволить ему немного разбогатеть, хоть и занял бы пару лет.

Говорить Кадану о своих планах он не хотел. Незачем тому было знать, что именно делает необходимым этот отъезд.

Однако, когда Луи почти что уже принял решение, граф Лихтенштайн вызвал его к себе в кабинет.

— Я слышал, ты ищешь кредитора, который одолжил бы тебе сто тысяч гульденов, — сказал тот, когда Луи раскланялся перед ним.