После нас - хоть потом - Лукина Любовь Александровна - Страница 18

Ну что ж, спасибо, ребята, выручили.

Я выглянул наружу и позвал Гришу с Люськой. Оказавшись в пещерке, они сразу же забились в дальний угол и снова заговорили - тихо, взволнованно, неразборчиво. Я расположился на табуретке поближе к выходу. Еще раз достал сигарету и попробовал затянуться впустую… Вот подлость, а? Хоть трением огонь добывай! Я спрятал сигарету и задумался.

Как ни крути, а придется здесь заночевать. А все из-за Наташки. Не встреть я ее тогда у сквера… Ну жизнь! Все неприятности от них…

- Похожа?.. Очень?.. - упавшим голосом переспрашивала Люська. - Что… и глаза зеленые?..

- Серые, - буркнул я, не оборачиваясь. - Серые у нее глаза.

- А ты откуда знаешь?

И кто меня за язык тянул! Решил же не говорить… Пришлось выложить все как было. Несколько секунд у меня за спиной стояла остолбенелая тишина

- ни шороха.

- Жалко, не я с ней встретилась… - тихо, с угрозой сказала наконец Люська. - Уж я бы с ней по-другому поговорила…

Щебкарьер наполнялся синевой, света в пещерке становилось все меньше. Вдобавок к ночи холодало, и меня мало-помалу начал пробирать озноб.

Очень мне все это не нравилось. И что заночевать придется, и что мать там уже, наверное, с ума сходит… А больше всего мне не нравилось то, что пещерка не имеет второго выхода.

По-моему, я уже дрожал не только от холода. Потом обратил внимание, что в пещерке тихо, Гриша и Люська молчали.

Я повернулся к ним, хотел сказать что-нибудь ободряющее, и тут мы снова услышали жужжание. Оно явно прощупывало склон, метр за метром приближаясь к нам. Вот и дождались! Я сунул пистолет за пазуху и скорчился на табуретке, уткнув подбородок в колени.

Прошло мимо… Нет! Вернулось. Остановилось перед входом в пещерку… постояло, повысило тон и осторожно стало протискиваться внутрь.

Света в пещерке, можно сказать, не было, и все же я (уж не знаю, каким образом, - кошачье зрение прорезалось, не иначе!) увидел, что Люська изо всех сил зажимает себе рот обеими руками. Я увидел ее страшные, черные на белом лице глаза и понял, что это конец.

Правая - свободная - рука судорожно зашарила по неровному земляному полу и ухватила деревянный ящик. Пистолет давно уже не казался мне оружием, во всяком случае - против этого.

Но тут оно попятилось, постояло с минуту перед пещеркой и двинулось дальше. Отойдя метров на сто, взмыло и, истончась до комариного писка, растаяло над щебкарьером.

Я не знаю, сколько мы еще сидели, боясь пошевелиться. А потом я услышал всхлипывания. Плакала Люська.

- Гады!.. - изумленно выдохнул я. - Ах, вы гады!..

Страшные черные ругательства готовы были хлынуть горлом, но я заставил себя замолчать. Почудилось вдруг, что ненависть эту нельзя растрачивать вот так - попусту, в воздух…

Время шло. Серое пятно входа исчезло, было черно, как в печке.

- Не смей! - вскрикнула сзади Люська. - Не смей, слышишь! Минька!..

- Что там у вас? - Я обернулся и ничего не увидел.

- Он хочет выйти! - в ужасе сказала она. - Он хочет сам!..

- Сидеть! - сказал я в темноту. - Ушибу дурака!..

- В конце концов они охотятся не за вами, а за мной! - ответил мне срывающийся Гришин голос. - При чем здесь вы?

Я не дал ему договорить.

- Нас решил спасать, да? Ну спасибо тебе, Гриша! За каких же сволочей ты нас с Люськой держишь, а? Да на кой нам черт такое спасение!

- Что я без тебя делать… - начала было Люська и смолкла.

Вдалеке по щебкарьеру гуляло еле слышное жужжание. Нет, на этот раз, кажется, послышалось… Нет, не послышалось!

Жужжит, зараза…

На плечо мне легла Люськина рука и, быстро скользнув вниз, потянула из моих пальцев пистолет.

- Ты чего? - испуганно спросил я и поднялся. Мы стояли, пригнувшись и вое же упираясь головами в потолок. Люська слабо, но настойчиво тянула пистолет на себя.

- Я пойду… - Она словно бредила. Мы стояли лицом к лицу, почти соприкасаясь лбами, и, однако, я еле мог ее понять - так тихо она говорила. - Отойду подальше… и выстрелю…

- Молодец, - сказал я, отбирая у нее пистолет. - Умница… Никуда ты не пойдешь. Гриша, ты где?

Гриша стоял рядом и напряженно вслушивался. К счастью, он, видно, не разобрал, о чем мы. Иначе бы снова полез приносить себя в жертву.

- Где дрын? - спросил я. - Опять бросил? Я же сказал: из рук не выпускать! За Люську отвечаешь, понял? А я пока пойду разведаю, что и как… Нельзя здесь больше оставаться.

Черт, а вылезать-то страшновато… Я заставил себя выбраться из пещерки и оглянулся.

- Сидеть и ждать меня, - сказал я тихо. - Гриша, все понял?..

18

Я соврал ребятам. Скажи я им правду - они бы вцепились в меня и никуда бы не отпустили. Я собирался сделать то, чего не разрешил Люське: отойти подальше и выстрелить. Пускай тогда за мной за одним попробуют поохотиться…

Но они уже охотились за мной. Оранжевая игрушка так и притягивала к себе - жужжание наплывало из темноты то справа, то слева. Я ложился на землю, машинку - под брюхо, и жужжание промахивалось. Я выжидал, пока оно уплывет подальше, вставал, а шагов через двадцать все начиналось сначала.

И все же лучше было вот так играть с ними в кошки-мышки посреди ночного щебкарьера, чем сидеть в этой проклятой пещерке и ждать, когда за тобой придут… Да и потом - не со смертью же я в конце концов играю! Это локатор! Это всего-навсего локатор. Ну засекут они меня, ну прибегут… А там мы еще посмотрим, кто кого! Я ведь старый щебкарьер на ощупь помню - мы его пацанами весь излазили…

Откуда же я знал, что это будет так страшно?! Оно накрыло меня на железнодорожной насыпи. Я шел по трухлявым, без рельсов, шпалам, чувствуя, как огромная невидимая рука шарит вслепую по щебкарьеру. Вот она подбирается ко мне сзади… Спрыгивать с насыпи было поздно, и я упал прямо на шпалы.

Какое, к черту, жужжание - теперь это был рев!

Сотрясая насыпь, оно прошло по моей спине. Такое ощущение, как будто с тебя - без боли - сдирают кожу от пяток до затылка. Сдирают и скатывают в рулон.

Я был оглушен, раздавлен и даже не знал, жив ли… Пошевелился, понял, что жив, и долго еще лежал, всхлипывая и уткнув лицо в пыльную сухую землю между шпалами.

Дядя Коля рассказывал: немцы в войну вместе с бомбами сбрасывали пустые бочки из-под бензина, насверлив в них дыр. И бочки выли, падая. Выли так, что люди сходили с ума…

Я поднял голову и увидел прямо перед собой облачко золотистой пыли, встающее над черным краем щебкарьера. Это светился ночной город. Мой город.

И вдруг лицо мне обдало жаром, как от неостывшего стального листа!

МЕНЯ, МИНЬКУ БУДАРИНА, ГОНЯТ ПО ЩЕБКАРЬЕРУ! Я СЮДА ПАЦАНОМ ИГРАТЬ БЕГАЛ, А ВЫ МЕНЯ - ПО МОЕМУ ЩЕБКАРЬЕРУ? ПО МОЕЙ ЗЕМЛЕ?..

- Сволочи! - прохрипел я, поднимаясь в полный рост. - Ну, где вы там? Ну! Ангелы поганые!..

В щебкарьере было тихо. Жужжание, словно испугавшись, умолкло совсем. Я чувствовал, что еще минута - и я начну палить куда попало, пока не набью грунтом доверху паскудную камеру их паскудного коллектора!..

И тут пришла мысль. Страшная. Сумасшедшая. Я остолбенело уставился на светлую даже в этой темноте линзу моей машинки и медленно, на ощупь, перевел рычажок на самый широкий захват.

Повернул оружие стволом к себе и отнес руку как можно дальше. Нет, не получается…

Тогда я спустился с насыпи, сел, скинул с правой ноги кроссовку, сорвал носок и установил перевернутый рукояткой кверху пистолет в щели между камнями. Большой палец ноги еле пролез между спусковой клавишей и клювообразным прикрывающим ее отростком. Я скорчился, чтобы попасть в прицел целиком, и поглядел в слабо тлеющую и как бы дышащую линзу. Я давно уже забыл о пещерке, о Грише с Люськой, даже город, мерцавший на горизонте, словно бы погас. Остались только ненависть, темнота и круглый немигающий глаз дьявольской игрушки. Вот оторвет ногу к чертовой матери…

«Что же я делаю?!»