Научи меня плохому (СИ) - Риз Екатерина - Страница 27

— Да что ты?

— А чем они лучше меня? Красивее? Зато я умнее. Раскрепощённее? Зато я честнее. Или ты хотел себе в жёны… Ларину или Изотову? — Андрей молчал, и Катя кивнула. — Вот видишь. — Пристегнула ремень безопасности. — Поедем домой. Я устала.

Проглотил гадость, готовую сорваться с языка, повернул ключ зажигания и взялся за руль. Но нужно было хоть что-то сказать, хоть какую-нибудь малость, чтобы оставить за собой последнее слово.

— Домой, — повторил он еле слышно. — Сегодня же вторник, вечер розовой пижамки.

Катя кинула на него смущённый взгляд и тут же отвернулась. По поводу розовой пижамки ничего не ответила. И всё же надела её в тот вечер, показывая, что не собирается поддаваться и принимать близко к сердцу его насмешки.

Эта розовая пижама Жданова больше всего из себя выводила. Катя надевала её по вторникам и пятницам — атлас и кружево — забиралась в постель, включала ночник и читала экономические журналы. Это выглядело до того… абсурдно, что вызывало лишь раздражение. И её глупая пижама, и журнал, набитый под завязку экономическими терминами, и то, что Кате было абсолютно наплевать, какое впечатление она на своего мужа производит. По первому требованию выключала свет, когда Андрей в постель ложился, и лишь тихонько вздыхала где-то рядом, совсем рядом, а у Жданова на уме лишь розовый атлас и кружево. Где она только её взяла, эту пижаму!

По средам он просыпался особенно злым, понимая, что не выспался.

Катя менялась, каждый день, и Андрей уже бросил идею понять, во что же она в итоге хочет превратиться. В прекрасного лебедя? Вряд ли. Лебедю, а уж тем более прекрасному, зубы не нужны, а Екатерина Пушкарёва их старательно отращивала. Даже женсоветчицы с некоторых пор думали: стоит к ней подойти или нет. Катя даже умудрилась с его матерью подружиться, и Маргарита, кажется, была единственным человеком, которого перемены в его молодой жене не слишком пугали и настораживали. Она к Кате с интересом присматривалась, и Андрей был уверен, давала той советы, тайком ото всех, даже от него. Хотя, этому Андрей не удивлялся, мама всегда считала, что мужчине женские секреты знать ни к чему, он результатом должен быть доволен.

Андрей не мог сказать, что у Кати всё получалось и получалось с лёгкостью, он каждый день — утром и вечером — видел, сколько усилий она прикладывает, как старается измениться, и мнения его не спрашивает. Когда видел, как она читает глянцевые журналы — даже не читает, а штудирует, как учебник экономики, — просто уходил. Он был ей не нужен в эти моменты, она не для него всё это делала, а для себя. И Жданов не лез, и советов не давал, хотя иногда и хотелось. Но ловил себя на этой предательской мысли, и напоминал, что врагу без боя не сдастся. Ещё не хватало, чтобы он своими руками веревку у себя на шее затянул. Катя и без него справлялась. Конечно, он видел, что она боится, и то, что старается идти своему страху наперекор, вызывало уважение. Наблюдать, как человек у тебя на глазах пытается справиться со своими слабостями, задавить в себе комплексы, это впечатляет. Андрей уже не видел в ней прежнюю Катю Пушкарёву, ничего от неё не осталось, и дело даже не в нарядах и новых очках, не в манере держаться уверенно, которую она в себе воспитывала изо дня в день, дело было в том, что Катя уже не хотела быть прежней. Она переросла прошлую себя, но до новой Пушкарёвой, которую она себе представляла, ещё было далеко. Андрей невольно подмечал перемены, видел, как Катя сжимает кулаки в ответственные моменты, делает осторожный вдох, навешивает на лицо улыбку… и делает шаг вперёд. Порой опережает Киру и даже Малиновского. Она первая леди «Зималетто», и не даёт себе об этом забыть. Она жена Андрея Жданова, и она второй человек, а порой и первый, который подаёт руку важным гостям, приветствуя тех на «своей» территории.

Но чаще, чаще жена Андрея доводила до бешенства. Один взгляд, одно слово — и он взрывался.

Позавчера вечером, например, Катя настолько его разозлила своей непробиваемостью, что он всё-таки взялся за охотничий нож, подаренный тестем, и исполнил свою угрозу — наделал на спинке кровати зарубок. Глубоких, видимых, испортил, к чертям, хорошую вещь — кровать, между прочим, в Италии на заказ делалась! — но зато душу отвёл. Ровно пятнадцать штук, и такое удовольствие от процесса получил… Правда, потом Катя сказала:

— Надо было реже делать, а то на девяносто дней не хватит, — и его рука снова сжалась на рукоятке. Повернулся и недобро усмехнулся.

— Ещё четыре ножки есть.

— Андрей, я ничего такого не сказала!

— Ну, конечно, ты не сказала! Ты никогда ничего такого не говоришь! Это только я… психую!

Катя кивнула.

— Ты психуешь.

— А потом некоторые удивляются, почему меня домой не тянет!

Катя упрямо вздёрнула подбородок, руки на груди сложила, и промолчала. Она промолчала! А Андрей хищно ухмыльнулся, проходя мимо неё. Правда, в спину ему всё-таки сказали:

— Убери нож в чехол.

Он убрал. А потом сунул его на шкаф, к стене. Чтобы не искушал.

Он знал, всегда знал, что от семейной жизни не стоит ждать ничего хорошего. Конечно, с Кирой всё было бы по-другому. Наверняка, понятнее, очевиднее и спокойнее, но устраивало бы его это больше? Вопрос. С Катей всё на ощупь, всё зыбко, зло и агрессивно. Другого и ждать не следовало, но хоть она его и раздражает, но в то же время, не мешает ему выплёскивать раздражение, не боится и не кидается в слёзы, как любила делать Кира. Не то, что бы Воропаева боялась его вспышек гнева, просто это был её способ призвать его к порядку. А Катя наблюдала, Андрею даже казалось, что с интересом. Так же, как и он за ней, узнавая с новой стороны.

Ещё в Кате Пушкарёвой Андрея злил её дружок. Почему в Кате? Потому что они были единым целым. Зорькин ей звонил без конца, они что-то обсуждали, Жданов поначалу думал, что говорить они могут только о «Зималетто», старательно прислушивался, но ни разу ничего полезного не услышал. Всё какие-то только им понятные глупости, разговоры ни о чём, пустая болтовня, и никак иначе это не назовёшь. А один раз Андрей даже застал Николая у себя дома. Остановился как вкопанный на пороге кухни, глядя на то, как нахальный очкарик ест его котлеты. И выглядит таким спокойным, словно это не он его компанию к рукам прибрал. А теперь ещё и до котлет добрался.

— Что здесь происходит? — громовым голосом поинтересовался он, и удостоился осуждающего взгляда жены, которая, правда, перед этим приложила руку к груди, впечатлившись его появлением.

— Ты меня напугал.

— Что он здесь делает?

Катя плечами пожала.

— Ужинает.

— Ужинает? Ему денег на ужин не хватает? Зорькин!

Коля перестал жевать, посмотрел на подругу, потом очки поправил. И обстоятельно проговорил:

— Добрый вечер, Андрей Палыч.

— Добрый? Совсем не уверен.

— Не нападай на Колю, — попросила его Катя. — Он тут совершенно не при чём.

— Правда? Ты и его шантажировала? Интересно, чем. — Жданов снял пиджак и сел за стол, посмотрел на Зорькина. Нахмурился. Вблизи друг детства его жены выглядел ещё более непрезентабельно, и оттого беспокояще. Кому Катя его деньги доверила?

Катя поставила перед ним тарелку, подала салфетку и придвинула ближе плетёнку с хлебом.

— Тебе салат положить?

— Да, — в некоторой прострации отозвался Жданов и не взял вилку до тех пор, пока Катя не положила ему салата. Понаблюдал за тем, как она Зорькину добавки подложила.

— Андрей, ешь, а то остынет.

Он принялся за еду.

Вечером Андрей лежал в постели, закинув руки за голову, и размышлял, наблюдая за женой. Та только что вошла в спальню, занималась своими делами, присела на несколько минут за его ноутбук, даже за очками потянулась, но время от времени, видимо чувствуя его взгляд, нервным движением заправляла волосы за ухо или поправляла бретельку сорочки.

— Ты доверяешь Зорькину? — наконец спросил Андрей.

Катя, кажется, совсем не удивилась его вопросу.

— Как себе.