Эрбат. Пленники дорог (СИ) - Корнилова Веда - Страница 226

Хотя на улице был уже вечер, но, тем не менее, заходящее солнце своими лучами пробивалось сквозь редкие щели в крыше амбара, и этот неяркий свет давал возможность рассмотреть то, что творится внутри. С трудом повернув голову, я увидела, что насмерть перепуганные мальчишки беззвучно плачут, а Кисс чуть ли не насквозь прокусил себе нижнюю губу. Мы все по-прежнему были крепко привязаны к брусу. Да уж, веревок они не пожалели… Каждого из нас чуть ли не сплошь в веревки замотали: и захочешь — не выберешься.

Где же Зяблик? Заставила себя посмотреть прямо, туда, где еще минуту назад стоял колдун. Напротив нас лежало обнаженное тельце, обтянутое сухой кожей. Да нет, не тельце. Это куда больше напоминало древний высохший скелетик, на котором по непонятной причине оказалась старая серая кожа. Нет, то, что сейчас лежит на полу, не может быть чудесным маленьким мальчиком с ясными глазами! Это труп давным — давно умершего древнего старичка, который по недоразумению природы оказался очень маленького роста! Вон, у него даже волосы на голове совсем седые, а у Зяблика были светлые кудряшки… Как бы отвечая на мой вопрос, раздался лишенный эмоций голос Кисса:

— Некоторые из темных магов считают, что жизнь и молодость из жертвы лучше и быстрей можно высосать в том случае, если тот человек мучается…

За эти дни я успела немного изучить Кисса, его привычки и поведение. Такой голос у него бывает лишь в том случае, когда он взбешен, и сдерживается из последних сил…

— Это… Зяблик?

— Да. Вернее, то, что осталось от него после того, как колдун забрал себе его жизнь. В очередной раз подправил свое здоровье и продлил молодость за чужой счет…

— Это по моей вине… Это я виновата… Но за что он с ним так?!

— Не казни себя. Думаю, колдун так же поступал и многими другими… Просто нам было наглядно показано то, что этот… извращенец делает за закрытыми дверями. Мне кажется, что у него за плечами не одна сотня таким образом загубленных жизней… И детских, и взрослых…

— Что? — я не узнала звуки, вылетающие из собственного горла. Это был хриплый сдавленный рык, а не мой голос…

— Лиа, я в своей жизни слышал немало разговоров о колдунах… Думаю, во много раз больше, чем доносилось до тебя. Одно время меня это интересовало… И многое из услышанного подтверждалось… Видишь ли, любой, будь он хоть трижды колдун, с годами стареет. Законы жизни и смерти одинаковы для всех. Понятно, что каждому из нас хочется долгие и долгие годы оставаться молодым, красивым, здоровым… Способов продления молодости совсем немного, и почти все они, скажем так, противоречат естественным законам жизни…

— Не понимаю… Или же просто не хочу понимать…

— Видишь ли, то, что мы сейчас видели, не особо поощряется даже в Нерге. Продлять свою молодость и поправлять здоровье подобным образом не так уж безопасно и для самого колдуна. Это как особая форма наркотика: привыкаешь к постоянным подпиткам жизненных сил со стороны, и с годами обходиться без них становится просто невозможным. Да и организм привыкает к постоянным вливаниям посторонних сил, и начинает требовать для себя все новые и новые жизни. Колдун как бы привязывается к источнику молодости и определенным способом попадает в зависимость от своего стремления вечно оставаться молодым и здоровым, полным сил. Он пойдет на все, лишь бы раздобыть себе очередную партию молодых жизней и в очередной раз укрепить свое здоровье. Тут есть еще одна особенность: чем старше такой колдун становится годами, тем больше и больше ему требуется чужих жизней для поддержания своей молодости и силы… Без постоянного жизненного притока со стороны тот, кто находится на подобной подпитке, может очень быстро постареть. Я уже сказал: природу не обманешь, она возьмет свое, как бы ты ни старался. И, по сути, это такая же зависимость, как и у любителей серого лотоса! Только те не могут жить без порошка, а эти — без чужих жизней. Вдобавок ко всему такие… способы продления здоровья и молодости накладывают определенный отпечаток на психику того, кто этим занимается — высасывает чужие жизни. Ты сама видела, насколько обесценивается в их глазах человек…

Про это, Кисс, мог и не говорить! Мне и так многое понятно, без твоих пояснений… То, что сейчас скопилось в моей душе, нельзя было назвать просто злостью. Слишком слабое название того, что я испытывала… Это было всепоглощающая, давящая, захлестывающая ненависть, равной которой я не знала никогда в жизни! Когда-то я испытывала нечто отдаленно похожее: это произошло еще в моем родном поселке, когда впервые поучила зятька скалкой… Именно тогда у меня что-то сломалось в душе, и я перестала быть баттом… Но по сравнению с моей нынешней ненавистью то давнее чувство даже рядом встать не может! Во мне просто плескалось море ненависти, отчаяния, яростной злобы… Отдаленно, краем сознания я понимала: если все это выльется в приступ, то он будет страшен, и неизвестно сколько продлиться по времени…

Так, значит, Адж — Гру Д'Жоор, — в бешенстве подумала я, — значит, ты уверен, что отныне я у тебя в руках? Думаешь, что все знаешь о людях, считаешь их кем-то вроде безответного скота, которым можно пользоваться по своему желанию? Считаешь, если людей еще и припугнуть, то они в дальнейшем и не пикнут, кто бы и что бы с ними не творил? Да, долгие годы общения с теми беззащитными, кого ты безбоязненно убивал, создали у тебя обманчивое впечатление обо всех людях! А напрасно… Ты слишком презираешь нас, и слишком высокого мнения о себе, чтоб принимать большинство из людей всерьез. Зря. Излишнее самомнение погубило многих, и ты — не исключение… Дерьмо такое, в моем случае ты упустил кое-что из виду! Я тоже многое знаю о тебе, и обладаю некоторыми познаниями из тех наук, что вложил в меня твой приятель, и кое-какими умениями… Не знаю, правда, зачем он это сделал, экспериментатор недоделанный! Помнится, хотел что-то доказать Адж — Гру Д'Жоору, или же у него в отношении меня были совершенно иные планы… Впрочем, ответ на этот вопрос уже не столь важен! Пока предок скрывал от меня эти самые возможности, колдун мог одержать надо мной верх, но не сейчас!..

В любом случае, главное — успеть до приступа!.. Успеть, успеть…

— Кисс, — все тем же хриплым голосом сказала я, — Кисс, у тебя под ногами лежит то самое оружие с наконечником, которое ты сделал… Я до него не могу дотянуться… Подтолкни его ко мне…

Надо отдать Киссу должное: он не стал задавать мне никаких вопросов. С трудом дотянувшись ногой до куска дерева с косо сидящим наконечником, он несильным, но точным ударом отправил его в мою сторону. Мне оставалось лишь придержать ногой направленную ко мне деревяшку, и подтолкнуть к себе как можно ближе. Вот так, пожалуй, будет в самый раз… Сколько времени я трачу напрасно! Быстрей, быстрей, иначе опоздаю… Чувствую, приступ уже близок…

Сосредоточилась на своей ненависти, стала собирать ее так же, как хозяйка на кухне собирает в кучу рассыпанную по полу муку. Будто скребком прошлась по душе, сгребая все то, что там саднило, нарывало, болело, ненавидело… Надо же, а этой дряни набирается немало! Как много, оказывается, с годами у меня в душе накопилось грязи, причем весьма мерзкой… Беспрерывно находила и добавляла к ядовитой куче все новые и новые крохи негативных чувств (а интересно, что это такое? Я и слов-то таких раньше не знала…)… Собрала из окружающего меня пространства разлитый в воздухе страх, боль, зло, тем более что этого добра здесь было в избытке… Да еще и из накатывающего на меня черного мира я стала вытягивать ненависть чуть ли не беспрерывно текущим ручьем, благо там жестокости и ненависти были целые моря…

Так, все, собрала достаточно, да и тянуть больше не стоит. И без того слишком затянула время, могу не успеть… Всю собранную в душе и притянутую со стороны грязь слила воедино. Сжала ее, скатала в шар… Потом аккуратно, стараясь не промахнуться, отправила эту собранную гадость на тот наконечник стрелы, что лежал у моих ног.

Со стороны подобное, надо думать, выглядело необычно. Неизвестно откуда взявшаяся капля неприятного красноватого цвета медленно, немного светясь и зависая в воздухе, опускается вниз. Когда же она коснулась железного наконечника то, в отличие от капли дождя, не стекла вниз, а будто бы растворилась в металле, словно в воде. На мгновение после того железный наконечник стал светиться обжигающе — красным, будто лежал раскаленным на наковальне кузнеца. Затем, опять — таки, на какой-то краткий миг, преобразился: превратился из раскаленного в искристо — прозрачный, будто целиком выточенный из горного хрусталя. А спустя еще секунду сияние погасло, и перед нами лежало все то же довольно нелепое оружие с косо сидящим шероховатым наконечником, сделанным или в шутку, или по ошибке…