Твари Господни (СИ) - Мах Макс - Страница 38

– Почему они молчат? – спросила она. – Петр Кириллович, вы же все знаете, почему?

Он посмотрел на нее долгим взглядом, как бы решая, чего стоит ее просьба, но в конце концов по-видимому, решил, что она стоит некоторой толики откровенности.

– Хорошо, – сказал Петр Кириллович, прерывая молчание. – Не знаю только, насколько то, что я вам скажу, является тем, что вы предполагали от меня услышать.

Перед ней сидел седой старик с обожженным лицом. Серые глаза, будто подернутые дымом того пожара, в котором горело когда-то, много лет назад, его тело, смотрели на Лису, но вряд ли сейчас видели. Старик смотрел куда-то туда, куда никому, ни Лисе, ни другим людям, хода не было. Вероятно, он смотрел в свое прошлое, личное прошлое человека, которого в Городе знали под именем Бах, а здесь в Красносельском районе Ленинграда, как тихого и культурного учителя-пенсионера.

Петр Кириллович помолчал, собираясь с мыслями, затем усмехнулся не без горечи и покачал головой. В его глазах Лиса увидела сожаление и печаль.

– Я думаю над этим почти тридцать лет, – Петр Кириллович увидел удивление в ее глазах и кивнул, подтверждая истинность своих слов. – У меня это проявилось в пятьдесят седьмом. И с тех пор я не перестаю думать о том, что же со мной произошло, и что, черт возьми, это такое? Сначала, у меня было мало данных, хотя, видит бог, интроспекция не самый дурной метод, когда ты не можешь исследовать других. Однако позже… – он замолчал на мгновение, чуть прикрыв глаза, как будто ему мешал яркий свет дня. – Один человек поделился со мной тем, что он знал сам и что почерпнул от других умных и знающих людей.

– Кто это был? – тихо спросила Лиса.

– Какая разница? – печально улыбнулся Петр Кириллович. – Вы должны понять, Лида (тогда она звалась "в миру" этим именем), это не моя тайна.

– Извините.

– Не за что, – Петр Кириллович улыбнулся, но веселья в его улыбке не было. – Так вот, я думаю над этим уже много лет. Мне пришлось говорить на эту тему с несколькими очень умными людьми. И вот что я вам скажу. Ничего! Ровным счетом ничего об этом мы не знаем, и не понимаем ничего!

– Чем же вы тогда занимаетесь? – возразила Лиса, считавшая тогда, что "бухгалтеры" знают все.

– Собирательством, – грустно усмехнулся Петр Кириллович. – Коллекционированием и поверхностной классификацией. А вы чем думали мы занимаемся? Построением теории?

– Не знаю, – честно ответила Лиса. – Но я думала…

– Думали, – кивнул Петр Кириллович. – КГБ тоже так думает, и ищет нас… А, на самом деле, у нас ничего нет. Совсем ничего.

– Совсем?

– Абсолютно, – твердо сказал Петр Кириллович. – Судите сами, Лида. Мы твердо знаем, что феномен впервые проявился в пятидесятые годы. Самый ранний известный мне случай датируется пятьдесят четвертым годом. Однако даже если вы этого не знали, то уж про пятидесятые-то вы осведомлены, не так ли?

– Так, – согласилась Лиса. – Но…

– Верно, – перебил ее Петр Кириллович. – Все упирается в это "Но". Почему в пятидесятые? В чем причина? Неизвестно. Почему именно те люди, а не другие? Не знаем. Почему сейчас есть такие, кто уже рождается с даром, а раньше, как минимум, до конца шестидесятых, таких не было совсем? Вы знаете?

– Нет, – покачала головой Лиса.

– И я не знаю, но вы знаете мало фактов, а я много, и тем не менее, мы приходим к одним и тем же выводам.

Он снова замолчал, но молчание не продлилось слишком долго. Петр Кириллович поднял на Лису глаза и покачал головой.

– Мы ничего не знаем, Лида. Ровным счетом ничего. Мы топчемся у закрытой двери, а у кого находятся ключи от нее, нам неизвестно. В сущности, если подытожить все, что мы знаем, приходишь к двум совершенно тривиальным выводам, которые, на самом деле, ситуацию не проясняют, а запутывают еще больше. Если отбросить частности, то нас должен занимать сам феномен магии. Понимаете, существование волшебства ни на чем не основано. Все, даже самые таинственные проявления жизни и разума можно как-то объяснить, исходя из известных нам законов природы, магия не основана ни на чем, ее существование ничем, кроме человеческой фантазии не обосновано. Более того, если подумать, наш Дар противоречит самой человеческой логике. Вы помните, во всех сказках, мифах, легендах – волшебство это, прежде всего, мастерство и знание. Какие-то заговоры, обряды, камлания, формулы и арканы, схемы и символы, травы, яды, наркотики, кровь, наконец. Но мы-то ничем подобным не пользуемся, во всяком случае, большинство из нас. Мы просто можем. Не все, естественно, но если, как я уже сказал, отвлечься от частностей, наш Дар сродни божественной силе. Только боги, ангелы и демоны могут совершать невозможное, не привлекая для этого никаких дополнительных средств. Просто, как с золотой рыбкой, "по моему хотению… ". Таким образом, магия противоречит не только законам природы, она противоречит и нашей человеческой природе, но она существует, и это факт. А почему? Как это возможно? Кто виноват и что делать, это вопросы не ко мне. Не знаю.

– А второе? – спросила Лиса, поскольку Петр Кириллович опять замолчал.

– Второе… Может быть сами сформулируете?

"Сама я много чего могу сформулировать, но тогда, зачем я пришла к тебе?"

– Продолжайте, пожалуйста, – сказала она вслух. – Мысли, произнесенные другим человеком, часто имеют особое значение, даже если ты сам думаешь точно так же.

– Ну-ну, – усмехнулся Петр Кириллович. – Ладно, скажу. Только сначала все-таки спрошу. Вы в бога веруете, Лида?

"Хороший вопрос".

– Я… – она запнулась все-таки, не смогла сразу высказать вслух того, о чем и вообще-то старалась никогда не думать, единожды сформулировав лет десять назад и испугавшись запредельной простоты пришедшей ей тогда в голову мысли, ее тривиальности.

– Я… – сказала Лиса. – Я полагаю доказанным его существование.

– О, как! – едва ли не с восхищением произнес Петр Кириллович и как-то странно посмотрел на Лису. – Не верите, а знаете. В этом все дело. Люди в бога верят или не верят, Лида, но знать наверняка, существует ли Всевышний, не могут. А вы знаете, но не веруете, ведь так?

– Вы правы, – согласилась, мгновение подумав, Лиса. – Я знаю, что он есть, но, является ли он создателем всего сущего, я не знаю. Точно так же, я не уверена в его описаниях, которые предлагаются представителями различных конфессий, так как религия это прежде всего вера, а я… Ну да, вы все сказали верно, я знаю, но не верю. А знаю я только одно, он есть, и он бог.

– Все правильно, – кивнул Петр Кириллович. – А я, знаете ли, верю, и в церковь хожу, хотя и знаю, что это вряд ли правильная церковь. Мне, вам и мне, и некоторым другим, ведомо то, чего не дано знать никому из священнослужителей, которые обязаны всего лишь верить. Но я русский, следовательно, традиционно православный. Был бы татарином, ходил бы в мечеть, а так, куда же мне и податься, как не в церковь. Там, знаете ли, бывают такие мгновения, кажется, вот сейчас… Но нет. Он ни разу со мной не заговорил. И то, правда, кто я для него? Одна из тварей его и ничего больше.

Петр Кириллович достал из кармана поношенного пиджака мятую пачку "Беломора", выудил негнущимися пальцами кривую папиросу и закурил.

– Когда началась война, – сказал он, выдохнув дым. – Я срочную служил… На самой границе… Про Брест слышали, наверное, но там стояла 22-я дивизия нашего корпуса, а я служил в 30-й. Мы приняли бой в районе Подлесье… Двадцать второго… днем… В тот день я в первый раз горел в танке. Т-26… была такая машина… А закончилась для меня война в Померании, когда я горел в тридцатьчетверке… В седьмой раз… И вот, Лида, я прошел такую войну, семь раз горел и все-таки остался живой, а в бога так и не поверил. Воспитан был по-другому. Такое мы были поколение… Я поверил в бога в семьдесят четвертом.

Теперь он снова смотрел ей прямо в глаза.

– И знаете почему?

– Расскажите, – ответила Лиса, понимая, что Петр Кириллович задал риторический вопрос, ответа на который от нее не ждет.