Бои на Карельском перешейке - Гурвич М. "Составитель" - Страница 36

Беззаветная отвага и искусство Трусова сделали его имя широко известным на фронте. Но более всего прославился отважный летчик подвигом товарищества, подвигом взаимной выручки, о котором мы расскажем читателю.

В это утро наши летчики отлично бомбили укрепленную линию противника и сейчас снова летели туда же, чтобы расчищать путь наземным войскам. Маршрут проходил над озером Куолема-ярви.

Ведущим шел капитан Локотанов. Слева от него вел свое звено Трусов.

Погода не баловала. Ветер гнал серые тучи. Самолеты шли над облаками.

— Цель, — доложил командиру штурман Кирюхин.

Трусов прорывает пелену облаков, спрашивает у штурмана:

— Видно?

— Отлично.

Глубокие воронки — следы утренней работы летчиков — зияли в земле. Кругом было тихо, пустынно.

«Притворяются, гады… Хитрят… — подумал Трусов. — Сейчас мы им покажем!»

Он хорошо изучил коварство врага. Точно такой же пейзаж ему довелось видеть несколько дней назад: заснеженный лес, домики. Но стоило самолетам очутиться над ними, как эти домики «заговорили».

Враг маскировался. Едва самолеты очутились у цели, завеса зенитного огня преградила путь. Разрывы снарядов ложились почти у самых машин.

Маневрируя, Трусов выводит звено из зоны огня. Штурманы моментально уточняют расчеты на бомбометание. Цель уже в пузырьке прицела. Из-под крыльев срывается смертоносный груз. Внизу взметнулись столбы огня, и густой черный дым поднялся к небу.

— Нормально, — улыбается Трусов.

Самолеты развернулись на обратный курс. Вдруг ведомый-старший лейтенант Мазаев почувствовал сильный толчок. Машину подкинуло вверх. Пули забарабанили по сиденью летчика. Мазаев мгновенно выводит самолет из-под обстрела.

— Все невредимы?

Штурман Климов кивнул головой. В кабине командира зажглась сигнальная лампочка — значит, стрелок тоже невредим.

Опытным глазом Мазаев оглядывает машину. На капоте левого мотора несколько рваных пробоин. Сильной струей вытекает вода.

— Сволочи… — выругался Мазаев. — Придется добираться на одном моторе.

Когда он сделал разворот, стрелок-радист Пономарев сообщил:

— Горит правая плоскость…

Развернув машину на обратный курс, Трусов по установившейся привычке решил посмотреть на своих ведомых. Машина Лобаева, правая ведомая, шла за ним. Трусов повернул голову влево. Мазаева не было.

Командир звена сделал крутой разворот. Далеко впереди он увидел как бы горящий факел. Это и был самолет Мазаева.

Не в обычае советских людей оставлять товарищей в беде. Если ты видишь, что твоему товарищу угрожает опасность, иди ему на выручку. Все за одного, один за всех. Это правило твердо усвоил Трусов и так учил свои экипажи.

Раздумывать некогда. Трусов дает полный газ. Он не выпускает из поля зрения самолет Мазаева. Но вот густые облака скрывают горящую машину.

Что делать? Обходить облачность? Это значит — потерять несколько минут.

Прорваться вперед, сквозь облачность!

Рваной ватой плывут облака, расступаясь перед могучими моторами.

Вот впереди опять маячит самолет Мазаева.

— Лишь бы добраться к своим… — думает Мазаев, напрягая все силы, чтобы дотянуть машину до линии фронта. Но до родной земли далеко, а единственный мотор с каждой минутой все больше и больше сдает.

Вокруг стало темно. Густые черные клубы дыма заволокли небо. Белофинны открыли стрельбу из зениток. Мазаеву пришлось маневрировать на пылающем самолете. Вот-вот сдаст правый мотор.

— Держись, товарищи, — шепчет летчик.

Плывут земля, лес, блещет озеро, скованное льдом. Садиться нельзя: площадка слишком мала, погубишь экипаж. Вот озеро побольше…

Яростно бьют вражеские зенитки. Воздух наполняется громовым гулом. Неожиданно Мазаев видит, как огненные струи трассирующих пуль скрещиваются почти у самого самолета, а сверху доносится рокот моторов.

Мазаев поднял голову: впереди, сбоку и сзади летели наши истребители. Это они поливали свинцом зенитки врага. Мазаев понял: боевые друзья пришли на выручку. Еще через несколько секунд он увидел самолет своего командира Михаила Трусова. Он кружил над ним и покачивал крыльями. А дальше — машины Локотанова, Лобаева, Сажко, Баратьяна. Вся пятерка шла на помощь товарищу.

Управлять самолетом становилось все труднее. Но Мазаеву удалось дотянуть его до озера и сесть на лед.

Враги подстерегали добычу. Они вылезли из окопов, открыли ружейную пальбу и побежали к советскому самолету.

Но не тут-то было. Со всех машин затрещали пулеметы. Стреляли с истребителей, стреляли стрелки-радисты, стреляли штурманы. Сталинские соколы загнали врага назад в его берлогу. Белофинны не смели высунуть головы. Они вели лишь беспорядочный огонь по озеру, пустив в ход пушку и минометы.

Под градом пуль и осколков стояли на льду у горящего самолета три отважных бойца.

— Надо спасти экипаж во что бы то ни стало, — решил Трусов.

Он представляет себе всю сложность и опасность принятого решения. Но что может быть сильнее воли большевика!

Трусов резко снижается и идет на посадку.

Бандиты предвкушают двойную добычу — два советских экипажа. С новой силой грохнули орудия. Но с советских машин стреляют метко. Пули ложатся прямо у укрытий, за которыми прячутся враги, и не дают сдвинуться с места.

С волнением и восхищением следили товарищи, как мастерски вел Трусов недалеко от горящего самолета.

Первым подбежал к Трусову стрелок-радист Пономарев.

— Мы знали… Мы были уверены…

Он бросился обнимать Трусова.

— Потом… Потом… Не время… — крикнул Трусов. — Два — в кабину стрелка-радиста, один — в бомбовый люк, — командовал он. — Только быстрее.

Теперь нужно поскорее оторваться ото льда. Враг продолжает вести сильный огонь. Снаряды ложатся то позади самолета, то не долетая до него. Трусов садится за управление, дает полные обороты моторам. Самолет не сдвигается: примерзли лыжи. Трусов энергично «шурует» рулями, машина раскачивается, идет вперед, несколько раз ударяется хвостом о лед и, наконец… отрывается…

На глазах у опешившего врага Трусов делает разворот над озером и пристраивается к своим.

Внизу чернеет догоревшая машина Мазаева.

— Теперь все в порядке.

Вдруг Трусов вспомнил порыв стрелка-радиста.

— Где Пономарев? — спросил он в переговорную трубку.

— В бомболюке.

— Нормально, — улыбнулся Трусов. — Включу-ка я ему свет…

Наш тяжелый корпусный артиллерийский полк прибыл 17 декабря в район Хотинена, к так называемой липни Маннергейма. Двухсуточный тяжелый переход с боем был совершен без сна и отдыха. Мы были сильно утомлены, но не теряли бодрости. Быстро была сделана обычная трассировка для орудия и вырыты ровики для расчета. К вечеру выкопали землянки, оборудовали их тремя накатами из бревен, что защищало нас не только от пуль и осколков, но и от вражеских снарядов малого калибра.

В первый день нам мало пришлось пострелять по белофинской артиллерии. Но зато на второй день мы уже по-настоящему показали врагу всю мощь советских тяжелых орудий.

О нашей артиллерийской стрельбе финские пленные из резервистов отзывались так: «В какие бы доты и укрытия мы ни прятались, — не было спасения от вашего огня. Если даже ваши снаряды и не поражали нас своими осколками, то все равно организм человека не выдерживал силы взрывов: из ушей, носа и рта лилась кровь».

Стреляли мы много и довольно метко, неоднократно давая прямые попадания в доты, расположенные в 6–7 километрах от наших огневых позиции. Но одного, двух и даже десятка снарядов было недостаточно, чтобы разгромить дот и полностью заставить его замолчать. Поэтому выброшенные нами за несколько дней тысячи килограммов стали не дали желательного эффекта.