Опер против «святых отцов» - Черкасов Владимир - Страница 17

— Ну, это не о Раките, — прервал Кострецов. — Его мой затрапезный стукач засек с радиоперехватным устройством.

Он описал внешний вид аппаратуры Ракиты. Хромин определил:

— Сканирующий приемник, способный осуществлять перехват всех видов радиосвязи в диапазоне 100 кГц — 2000 МГц. Техника у Ракиты была на высоте. А что прокололся, так и на старуху бывает проруха. Застоялись ребята, подрастеряли квалификацию, почти всех их Белокрылов из пенсионеров вытаскивал. Ракита еще в отличной физической форме, а другие уже через алкоголизм, даже наркотики прошли. Но на уровне бандитской Москвы они кому хочешь прикурить дадут.

— Что еще помнишь по Раките?

— Он больше диверсант, исполнитель, нежели разведчик-аналитик.

— Спасибо, Саня, что помог.

Как всегда, они пополам заплатили за стол. Хромин, хотя и приличнее Сергея получал, был под финансовым игом своей жены, которая из-за его «эфэсбэшных грошей» ребенка заводить не хотела. Оба они, мушкетеры царевой службы, воевали на своих фронтах за российскую безопасность и правопорядок не за деньги, а на совесть.

На следующее утро, идя на работу, Кострецов увидел вынырнувшую из Кривоколенного переулка подругу Кеши Черча Нюту.

Фонаря под глазом у Нюты уже не было, но личико под слипшейся на лбу челкой нуждалось в разглаживании: так его покорежило похмелье. Для этого, видно, и тащила девушка, вихляясь в измызганных джинсах и растоптанных сапожках, трехлитровую банку пива. В розлив оно дешевле бутылочного.

«Поправиться» Нюте можно было б сразу в пивной, но вот перла она куда-то свой драгоценный сосуд. Кострецов подумал:

«Уж не Кеше ли, также помирающему с похмелья? Неужели он с Чистяков не слинял?»

Опер пристроился за Нютой поодаль, прошел за нею во дворы Потаповского переулка. Там девица, шагая прямо по лужам, пронеслась ко входу в подвал одного из домов, спустилась в него.

Просквозил за нею и капитан. Слабый свет из полуподвальных окон падал на ложе из старых шин, покрытых тряпьем. На нем валялся Черч, раскинув руки крестом, мгновенно оживший при Нютином появлении. Он схватил банку из рук подруги и стал дуть пиво из горла, судорожно подвывая.

Приблизился туда Кость, присел на тарный ящик. Кеша, продолжая глотать, бешеными глазами уставился на него.

— Лечись, лечись, Иннокентий, — поощрительно произнес Сергей.

Наконец Кеша оторвался от бальзама, сплюнул, передал банку Нюте, которая в свою очередь жадно припала к ней. Черч, освобожденно вдыхая затхлость подвала, кинул капитану:

— Дай закурить.

Закурили вместе. Кострецов поинтересовался:

— Значит, решил ты положить на киллера с прибором?

— Не угадал, Серега. Просто я — невинный человек.

— Это как понимать?

— Мое имя Иннокентий в переводе с латинского языка — «невинный».

— Ага, — кивнул опер, — а еще есть популярный артист с фамилией Невинный. Таким людям, как вы с ним, все нипочем?

— Зачем же все? Вот, с похмелюги приходится поправляться, — рассудительно проговорил Кеша. — Но перед тем Сросшимся точно я невинный.

— Таков результат твоего глубокого анализа?

— Прикинь хер к носу сам. Я в тот день, когда Сросшийся на Чистяках вновь объявился, лыжи смазал и на три вокзала подался. Там со знакомыми людьми около Казанского обустроился, стал намечать дальнейший маршрут своего передвижения за город. А на следующий вечер нарисовывается в тех занырах Валя Пустяк. Выпили мы, он и плетет мне дальше про магазин «Покров»…

Он скосил глаз на не отрывающуюся от банки Нюту и посоветовал:

— Подруга, пореже мечи.

Нюта поставила банку на пол, аккуратно закрыв ее крышкой. Вытерла губы рукавом серо-буро-малинового от носки свитера, приземлилась на топчан рядом с Кешей. Тот покровительственно протянул ей бычок сигареты.

— Так вот, — продолжил Черч Кострецову, — рассказывает Пустяк о каше, что вокруг «Покрова» заварилась. Там новые черножопые хозяева с деловыми из Востряково скорешились. Вместе гудят и круто вид делают, что любого недовольного их политикой за яйца повесят. Короче, взяли востряковские под свою крышу магазин, охрану поставили. Но и их пасут. За тем на Чистяках Сросшийся и объявился.

— Почему так решил? — заинтересованно спросил Кострецов.

— Не я решил, а Валя надыбал. Он, крючок, просек следующей утрянкой, как я с Чистяков соскочил. Видел — тот мочильщик кругалями вокруг «Покрова» уже шастал, расклад вынюхивал. Выяснилось все это, когда я о своей беде Пустяку запел, приметы Сросшегося указал.

— Каков же итог твоих размышлений?

— Сросшийся на Чистяки снова нагрянул, чтобы «Покровом» заняться. Пинюхин, какого он сделал, видать, на магазине был завязан. Теперь Сросшемуся и это дело улаживать. Ну, здесь тебе, Кость, виднее.

— Верно ты догадался, — воодушевил стукача опер, но туманно добавил:

— Имелись у Пинюхина кое-какие завязки в том направлении. Ну, а на Банковском зачем, по-твоему, Сросшийся околачивался?

— Да сечет по разным сторонам для общего впечатления. В пивняк-то он на ходу заглянул и заторчал на другой стороне за своей нуждой. Не меня, бомжару, а кого-то другого, путевого, там вынюхивал. У него ж серьезные дела: черножопые, востряковские. Ты прикинь, коли б он меня в виду имел, стал бы по Чистякам гулять? Разве не поостерегся бы, что я его ментам могу вложить?

Кострецов промолчал, не желая паники Кеши, о том, что Ракита свернул свою слежку лишь после того, как обследовал пивную, откуда исчез Черч. Узнав о новом объекте наблюдения киллера, опер подумал о некоторой разумности умозаключений стукача. По крайней мере, внимание Ракиты сейчас, безусловно, приковано к «Покрову». Но Сергей все же попытался предостеречь Кешу:

— Тебе все равно не нужно наверху показываться, пока мы Сросшегося не возьмем.

— А я что делаю? Нютка у меня посыльная.

— Ну и молодец. Счастливо оставаться, — попрощался Сергей и протянул Кеше несколько сигарет.

Черч с признательностью покивал.

— Будь здоров, Кость. — И заметил нравоучительно:

— Давай двигай, а то двое это компания, но трое — уже толпа. Не будем приметными. — Он повел глазами на привалившуюся к стенке и задремавшую Нюту. — Что она при нашем базаре присутствовала, не стремно?

— Вряд ли ее что-то, кроме банки, сейчас интересовало, — сказал опер и пошел из подвала.

В отделе Кострецов рассказал лейтенанту Топкову о выявившейся связке Белокрылов — Ракита и об информации, полученной от Хромина. Закончил свежим донесением Черча по универсаму «Покров».

— Неужели спецбригада Белокрылова решила на востряковских наехать? — спросил Гена.

— Похоже. Белокрылов в этом деле даже больше своего компаньона Феогена заинтересован. В магазине по спорам с кавказцами именно его постоянно видели. Плюс к тому насолили востряковские лично ему как командиру боевиков, призванных охранять своих, расправой с Ячменевым.

— Что думаешь предпринять?

— А ничего, — лениво бормотнул Кость. — Одни волки других рвать будут: все нам меньше работы.

Топков построжел.

— Это ты так за чистоту правопорядка борешься?

— Чистота потом будет. Передерутся меж собой до крови престарелые спецназовцы и бандюки — мы и отреагируем: похватаем в этом замешанных.

— Но Ракита нам обязательно нужен. Вдруг его убьют?

— Ракиту приложит нечисть востряковская? Когда он уже по магазину рекогносцировку сделал? Ты плохо слушал, что ли, когда я хроминское мнение о спецбригадовцах излагал?

— Да ведь мы, оперы Чистых прудов, должны предотвратить преступление на нашем участке, Кость!

— Как? — разозлился капитан. — В засаду около «Покрова» с тобой заляжем?

— А хотя бы и так! — воскликнул лейтенант.

— И нас Ракита с напарниками-асами там вмиг вычислит, — продолжил капитан. — Вот тогда он окончательно исчезнет с Чистяков.

— Значит, ты предоставляешь уголовникам полную свободу действий?

— Ага, — зевнул Кость. — Ни хрена не будем дергаться, пока они не начнут друг в дружку садить. Надо ж их побаловать разборкой по-русски, стенка на стенку и так далее. Время, Генок, сейчас такое, когда и нашему брату оперу немножко хитровански треба разбойничков доставать.