Рукопожатия границ
(Сборник рассказов) - Цыбульский Евгений "Составитель" - Страница 40

Вдруг над водой разнесся звук мотора, и пловцы снова энергично направились к берегу. Выбившись из сил, они еле вышли из воды. Ноги у них заплетались. С одежды ручьями стекала вода. Сделав несколько шагов, присели на песок. Дышали они прерывисто, со свистом. Это были крепкие, широкоплечие люди с суровыми загорелыми лицами, заросшими бородами. У каждого из них на ремне болтались ножи и пистолеты. Югославские партизаны! Только они хотели скрыться в кустах, как мы их окликнули.

— Не прогоняйте нас, браты! — стал просить один из них, кое-как объяснявшийся по-румынски. — Заберите нас, но не отдавайте в руки немцев!

Подняв руки, они вошли в кустарник. Мы узнали, что партизаны скрываются от немцев, которые ночью устроили на острове облаву.

Разрывая хрустальную предутреннюю тишину, из постепенно рассеивающейся мглы, словно из облака дыма, показалась моторная лодка. Недалеко от берега два гитлеровца спрыгнули в воду и направились в нашу сторону, шлепая сапогами и ругаясь на своем языке. Булгэре выскочил из кустарника и приказал им остановиться.

— Стой! — крикнул Ион и поднял автомат, сделав решительный жест рукой.

Немцы, однако, и в ус не дули и с гордым, независимым видом продолжали двигаться к берегу. Тогда Булгэре лег на землю и решительно щелкнул затвором. Я тоже вышел из кустов. Увидев меня, гитлеровцы остановились, опасаясь, по-видимому, что нас много. Они стали объяснять, что преследуют zwei Banditen[3], но Булгэре был неумолим: он кричал, что здесь die Grenze[4] и что, если немцы не подчинятся, он будет стрелять.

— Bandit… Bandit! — упрямо твердили гитлеровцы и бросились к кустам.

— Nein! — заорал Булгэре и выпустил автоматную очередь. — Zurück!

Немцам пришлось вернуться назад. Посмотрев еще раз в сторону кустов, они прыгнули в лодку. Грозя нам кулаками и оружием, гитлеровцы пересекли Дунай в обратном направлении. Югославские партизаны благодарно жали нам руки. На их глазах блестели слезы.

— Спасибо, браты, — сказал один из них.

Весь тот день они пробыли в прибрежных кустах. За это время я дважды сбегал на заставу и принес им патроны и хлеба. Вечером партизаны снова перебрались на остров, так как в нашей пограничной зоне им нельзя было оставаться. Булгэре наказал мне никому не говорить об этой истории, а то, мол, подумают бог знает что.

— Ведь это всего лишь люди, которых преследуют, и нам не пристало выдавать их фашистам, — добавил он…

Так проводили мы время на границе в Банате, мучимые тоской по дому, заботами о своих близких. Втайне мы ненавидели гитлеровцев: ведь это по их вине шла война, из-за них погибала наша молодость.

Вечером 23 августа я снова был в дозоре с Ионом Булгэре. Мы прошли мимо нашей сторожевой будки в Коронинях. На середине пути нам повстречались пограничники из Любковы, и теперь мы возвращались на свою заставу. До полуночи, то есть до конца нашей смены, оставалось около часа, и поэтому мы не торопились.

Я шел рядом с Булгэре и рассказывал ему разные истории. Ему нравилось меня слушать. Я всегда немного приукрашивал и то и дело вставлял остренькое словцо, поэтому некоторые истории Ион просил меня повторять по нескольку раз. Я как раз рассказывал ему о некоей Мице Боблете из нашего села, муж которой был на фронте в Молдове. Она принимала к себе молокососов, у которых и усы-то только что пробивались. За это мы вымазали дегтем стены и двери ее дома. Булгэре хохотал до упаду, а я уже вспомнил другую историю — про Тоадера Дудэ, который приехал домой на побывку и застал жену с другим.

Но не успел я начать, как нам повстречался дозор, и мы узнали, что в пограничной зоне объявлена тревога и что начальник заставы удвоил караулы и дозоры.

— Пусть за нами пошлют еще один дозор, — на ходу попросил старший дозора.

— Да что такое случилось? — спросил Булгэре.

— Говорят, мы покончили с этой войной и теперь нужно взять за глотку гитлеровцев…

— Брось ты, не бреши!

— Ей-богу, не вру, — заверил нас старший дозора.

— А сколько сейчас времени?

— Около полуночи… Можете идти на заставу.

Мы побежали. Суета, которая, возможно, была на заставе в первое время, уже улеглась. Пограничники стояли в строю перед зданием заставы, и начальник распределял их по блиндажам, вырытым нами вдоль берега — в кустарнике или под ивами и тополями. Всем уже было известно о сообщении, передававшемся в тот вечер по радио, но никто его не слышал. Начальнику заставы сказали об этом по телефону.

Новость еще не казалась нам абсолютно достоверной, но на всякий случай наша застава заняла оборону на своем небольшом участке границы. В таком положении, готовые к бою, провели мы два дня и три ночи, так как в любую минуту гитлеровцы могли атаковать нас с той стороны, из Югославии.

Меня с Ионом Булгэре и двумя другими пограничниками оставили как раз возле заставы, в окопе, отрытом во весь рост. Ион занял место у ручного пулемета, а я готовил ленты; двое других, с винтовками и гранатами, расположились в семи-восьми шагах от нас. Начальник заставы почти все время находился в здании, у телефона. Еще четверо-пятеро солдат заняли позицию на несколько сот метров правее нас, под старым высоким тополем, который мы использовали обычно как наблюдательный пост; такая же группа расположилась и слева. Остальные были разбиты на дозоры, патрулировавшие посменно вдоль границы в сторону Пожежены и Коронини.

Время от времени командир выходил из здания и сообщал нам что-нибудь новое. Так мы узнали, что бои идут в Бухаресте, где началось вооруженное восстание, в нефтеносном районе вокруг Плоешти, в Констанце, а также в Бэрэгане и на границе, за Тимишоарой и Арадом. Мы поддерживали связь со всеми заставами вверх и вниз по течению Дуная, так что нам всегда своевременно становилось известно обо всех передвижениях гитлеровцев на этом участке. Но ни в ночь на 24 августа, ни на следующий день ничего особенного не произошло. Только вверх по Дунаю, в сторону Белграда, непрерывным потоком шли немецкие суда. 25 августа их поток вдруг оборвался. Когда мы позвонили на заставы, расположенные вниз по Дунаю, то узнали, что наша военная флотилия перерезала немцам путь в Островул Корбулуй за Турну-Северином и что в это утро потоплено шестьдесят немецких судов. У нас пока стояла полная тишина. Но всех беспокоила обстановка в Тимишоаре и Араде, где, как мы слышали, немцы и хортисты, используя танки, вели бешеные атаки со стороны Венгрии. Казалось, наша застава так и останется в стороне от боев и нам не придется свести счеты с гитлеровцами.

— Не беспокойтесь, — сказал как-то начальник заставы. — Если им не удастся пробиться в другом месте, они попытаются пройти здесь, чтобы ударить с тыла по фронту под Тимишоарой, а также по Лугожу и Решице…

Наш командир не был сугубо военным человеком: до войны он работал учителем, до мобилизации был младшим лейтенантом запаса. Вот уже четыре года он служил на границе. И хотя у нашего начальника не было большого военного опыта, он хорошо разбирался в обстановке. Младший лейтенант часто советовался с Ионом Булгэре: они вместе прибыли на границу и понимали друг друга с полуслова. Они предполагали, что от Молдовы Веке, где находилась наша застава, немцы могут подняться до Молдовы Ноуэ, или до Решицы, или неожиданно опрокинуть фронт под Тимишоарой. Гитлеровцы могут также спуститься вниз по Дунаю до Оршовы и Вырчиоровы и даже до Турну-Северина, чтобы овладеть проходом из Олтении в Банат. Сначала эти предположения казались мне пустой болтовней, однако почти точно так и случилось.

Вот как это было!

Двадцать шестого августа утром снова потянулись немецкие суда, но не вверх по течению, как накануне, а вниз, со стороны Югославии и Венгрии. Как только мы их заметили, сразу же объявили тревогу и по телефону от пикета к пикету сообщили об этом на Оршову и Турну-Северин. Суда обогнули остров и скрылись из виду. Через некоторое время из Корониней нам ответили, что конвой прошел и мимо них. В тот же день караван достиг Оршовы. Здесь немцы высадились и хотели занять город. Начались рукопашные уличные бои. Наши солдаты из 94-го пехотного полка пытались сбросить гитлеровцев в Дунай. Но те были поддержаны огнем судовой артиллерии и мониторов. Упорные бои продолжались несколько дней.