Горюч-камень
(Повесть и рассказы) - Глазков Михаил Иванович - Страница 44

— Зачем людей лишний раз булгачить, они уж и без того пуганы. А волк вон и так убежал… Ну, ребятки, погоним табун!

Взяв у костра уздечки, стали ловить коней.

Вскоре по предрассветному лугу разнесся дробный стук конских копыт — табун мчал из ночного.

…В этот день бригадирка велела Григорию делать с ребятами накат на Мишкину землянку. А у молотильного барабана решила денек постоять сама. И те, не мешкая, принялись за дело: топоры весело застучали по бревнам.

— Не горюй, не навек строим: придет батька с войны, кирпичную хату сложит, — сказал Григорий Мишке, видя, как тот невесело оглядывает земляное жилище.

Мишка ничего не ответил и с ожесточением заработал штыковой лопатой, набрасывая землю на уложенные бревна. Григорий оторвался от работы и, сложив ладонь козырьком, вгляделся в идущего по проулку человека:

— Вроде как солдат топает! Кто бы это мог быть? Постой, да это ведь, кажись, Алексей Коновалов! Он и есть! Алеха! Да ты уж не с того ли света заявился?!..

Подошедший солдат поприветствовал работающих. Вгляделся в лицо Григория:

— Никак, Григорий Ведехин?

— Он самый.

— Давненько с тобой не виделись! Ты ведь как ушел на действительную, так больше и не приезжал? А меня в июле сорок первого призвали. Тогда почти все Казачье оголили.

— Могли б и вовсе не увидеться. Ты хоть знаешь, что на тебя похоронная пришла?

— Какая похоронная?!

— Обыкновенная, по всей форме: такой-то и такой-то пал смертью храбрых…

— Ну, брат, задача! И когда ж ее принесли?

— Да порядочно уже.

— И как же мать?

— Известно, как: убивалась порядком по первости, а потом малость попритихла. Как бы ты ее не доконал своим приходом.

— Задача так задача!.. — закручинился солдат. — Не думал я о такой встрече… А похоронке не мудрено появиться: я ведь, Гришуха, и в самом деле одной ногой на том свету побывал. Проход мы на ничейной полосе разминировали, и попалась мне мина с секретом, — рванула почти рядом — руки напрочь и голову осколками всю исклевало. Не знаю, как и остался жив, крови с ведро потерял, пока с ничейной выволокли. Все в госпитале думали, что не жилец уж я… А я вот… дома…

И тут только Григорий разглядел, что у Алексея нет обеих рук по локти и все лицо испещрено мелкой фиолетовой рябью.

— Да, брат, рано нас фриц пометил, быстро отвоевались… А мать надобно подготовить к встрече, не ровен час не выдержит старая. Посиди-ка тут, я схожу.

И кузнец направился к Коновалихиному дому.

Ребята видели, как у солдата ходили на скулах бугристые желваки — волновался.

— Дядя Лень! — обратился к нему Мишка. — Не переживай очень, все уладится, главное, вернулся.

— А твой отец, Мишутка, воюет? Жив-здоров?

— Ага. Только давно что-то не пишет — мать беспокоится.

— И у тебя батька все летает? — спросил солдат Веньку.

Вместо ответа тот молча опустил голову.

— Понятно… — заключил солдат.

— Убит он, дядя Лень. Похоронку прислали…

Солдат хотел было сказать, что, может, тоже ошибочная, но промолчал, зная, что с похоронками редко ошибаются.

В это время в проулке появился Григорий и рядом — Коновалиха. Она беспорядочно семенила ногами, держась за кузнеца слабыми руками, а сама все тревожно и нетерпеливо всматривалась в тех, кто стоял у строящейся землянки.

Алексей не выдержал; кое-как поддернув на плече вещмешок, он быстро зашагал навстречу, а дошагав, бросился к матери, неуклюже обхватил ее дрожащее от безмолвных рыданий тело культяпками и уткнулся лицом в седые волосы.

— Мамушка! Родная моя! Вот я и опять с тобой. Ну, не плачь, не плачь!..

А сам весь содрогался от еле сдерживаемого плача, жгучие слезы орошали пряди материнских волос. У Мишки запершило в горле.

А у Веньки появилась надежда на возвращение отца.

Мишка, не раздумывая, откликнулся на просьбу бабки Коновалихи сходить с ее сыном Алексеем в Елец заказать протезы.

— Уж ты, Мишунька, сходи. Куды ему, такому-то калеке, одному, по нужде и то без помочи не управиться…

— Ладно, бабушка, ладно — схожу!

Вышли рано — до города пятнадцать верст и все их надо отмерить ногами. Хотя, конечно, для солдат это— не расстояние.

— А здорово село изуродовали! — сокрушенно сказал Алексей, когда вышли на окраину села. С горы было видно все Казачье, с церковью посередине, с обугленными остовами обеих школ, сельсовета и многих хат. У обочины большака все еще валялись бесформенные останки вражеских машин — след панического бегства гитлеровцев от Ельца, на поле зияли глубокие снарядные воронки.

— Большой бой был, когда освобождали Казачье? — поинтересовался Алексей.

— О, еще какой! — ответил Мишка. — Я на колокольне в то время был…

— Это зачем же тебя туда занесло? — удивился Алексей.

— Не занесло, а мы с одним солдатом огонь наших батарей корректировали. А потом я тоже на фронте был…

— О-о! Да ты герой, оказывается!

Мишка хотел было рассказать, как он навел орудийный огонь даже на свою хату, близ которой стояли немецкие пушки, как ходил в разведку, но раздумал: обидело недоверие собеседника, видевшего в нем обычного мальчишку. Резкую перемену в настроении юного спутника почувствовал и тот:

— Ну, чего насупился! Я ведь ничего такого тебе не сказал… А знаешь, и в нашей части был один паренек: подобрали его в белорусской деревне, еле живого. Немцы сожгли там все до одной избы и людей поубивали, говорят, за связь с партизанами. А парнишка уцелел, спрятался в подвале. Сырой картошкой питался, нечем больше. Там мы его и нашли. Взяли сперва в обоз, а потом, когда выправился, стал посыльным при штабе. Ты-то был не посыльным?

— В разведке.

— Ну ты, братец, даешь! Опять меня срезал.

Это откровенное признание примирило Мишку с Алексеем.

Так с разговорами они и дошли до города. Прямо на самой окраине его, по обе стороны дороги, увидели широченный противотанковый ров и «ежи» из сваренных рельсов.

Елец тоже был изрядно разбит: взгляд часто натыкался на развалины каменных, с подтеками копоти, зданий. На одной из улиц высилась громадная куча кирпичей, щебня и бетона. Им сказали, что здесь фашистские стервятники разбомбили наш госпиталь: ни один раненый не спасся. Прямым попаданием в ночное время ударили: кто-то ракетами навел самолеты.

Прежде всего надо было побывать в военкомате. Однако там не оказалось нужного начальника, и Алексей остался ждать его, а Мишку отпустил поглядеть город.

Елец! Мужественный и многострадальный город — южная окраина русского подстепья. Не раз налетали на него с Дикого поля тучи степных кочевников и осыпали стрелами крепостные стены. Тамерлан, дорогой ценой выиграв кровавую битву, предал огню и опустошению этот маленький несгибаемый городок, смело вставший со своей немногочисленной дружиной на пути его несметных полчищ. Вот и для гитлеровских орд древний город стал последней роковой чертой.

Мишка шел по улицам города и всюду видел разрушения. И подумалось ему, что хоть и в малой мере, но и он причастен к освобождению родных мест.

Пришел Мишка к высокому речному обрыву за величественным собором, откуда открывался широкий вид на заречную часть города. От железнодорожного узла долетали частые гудки паровозов, а по мосту то и дело гулко громыхали товарняки: на платформах — накрытые брезентом орудия, танки. Шли поезда на запад, по направлению к Орлу.

Еще раз окинув взором привольно раскинувшееся заречье, он повернулся и пошел в военкомат.

Алексей уже ждал его, пора было возвращаться домой. В военкомате выдали нужный документ на срочное изготовление протезов рук.

Перекусили в чайной на Торговой улице и пошли по сквозной улице, носящей имя славных коммунаров, вступивших в неравный бой с белогвардейцами. Перейдя на окраине города Ефремовскую дорогу, они увидели стоящий у обочины большака «виллис». Около него был только шофер в замасленной гимнастерке — накачивал колесо.