Выбери любимый жанр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Горюч-камень
(Повесть и рассказы) - Глазков Михаил Иванович - Страница 10


10
Изменить размер шрифта:

Видя, что «матка» не спешит подавать «яйки и млеко», рыжий немец поперся сам в чулан. Грубо оттер плечом бабушку и стал накладывать из деревянного ларя картошку в чугун, в котором летом и осенью готовилось месиво поросенку.

— Матка! Шнель, шнель! Картошка! — совал рыжий солдат чугун под нос бабушке.

Та растопила соломой печь и двинула чугун к огню. Когда картошка в мундире сварилась, немец нетерпеливо выхватил из бабушкиных рук рогач и сам выволок чугун из печи.

Ели солдаты картошку со шпиком и мелко нарезанным хлебом, пили шнапс, громко гогоча и похлопывая себя по животам:

— Гут картошка! Гут!

Бабушка, бормоча под нос то ли молитву, то ли проклятия, забралась на печку. Подложила под голову фуфайку, легла, обняв Мишку дрожащей рукой.

Долго не давали Мишке заснуть крики подвыпивших солдат. Он смотрел перед собой во тьму и думал, что не дают сейчас чужие, наглые и злые пришельцы покоя в каждом доме. И неужто это надолго?..

Утром Мишка проснулся от громких голосов постояльцев. Они натягивали шинели, ранцы, разбирали оружие и по одному торопливо выходили наружу. На полу, как в конюшне, осталась истоптанная грязными сапогами солома.

— Анчихристы — не люди! — ворчала бабушка, рогачом сгребая к порогу солому. — И кто их только породил! Нет на них, идолов, погибели!..

Мишка вышел на улицу. По дороге на восток, по направлению к городу, двигалась вражеская колонна. Черные дымки вылетали из глушителей бронетранспортеров, набитых солдатами, грузовики буксовали на льду, сползали на обочину, и немцы саранчой обступали их, вытаскивали на полотно дороги.

А со стороны Хомутовского леса в село вступала новая вражеская колонна, со множеством штабных машин и мотоциклов с колясками.

Четверо дюжих солдат втянули в хату какой-то железный станок и тяжелые пачки бумаги. Установив станок на месте стола, выпихнутого в сени, двое солдат начали по очереди крутить педали. Откуда-то сбоку полетели листки с оттиснутыми чужими буквами. «Печатная машина», — догадался Мишка.

Пока один немец вертел ногами педали, другой не терял времени даром: стащив с себя мундир, расторопно шарил по швам и орудовал ногтями. Мишку и бабушку солдаты не замечали, словно их и не было.

…А в Семкиной хате в это время чуть было не случилось несчастье. Сюда тоже набилось много немецких солдат. Они пили шнапс, ели хозяйскую картошку, забавлялись картами, играли на губной гармошке.

Семка полеживал на печке и с двухгодовалым братишкой Ваняткой листал книгу «Вечера на хуторе близ Диканьки».

Мать была в чулане, варила завтрак. Ванятка проголодался и, сев на край печки, канючил;

— Мам, дай катоски! Мам!..

— Подожди, сынок, сейчас дам, — ответила мать, подкладывая в огонь пуки соломы.

Один солдат подошел к краю печки и стал передразнивать мальчика:

— Мам, дай котоски! Мам, дай котоски!

Ванятке это явно не понравилось. Он перестал просить и недобро косил глазом в сторону немца. Тут-то и подала мать дымящуюся киселистую картофелину — прямо из кипящего чугунка.

— Мам, дай котоски! Мам, дай котоски! — не унимался немец.

И вдруг Ванятка размахнулся и залепил горячую картофелину прямо в лицо обидчику. Картофелина, прочертив липкий след на багровой щеке солдата, плюхнулась на пол. Немец взвыл от боли, схватился за щеку и, отшатнувшись от печки, заметался по хате под хохот игравших в карты солдат. Громко ругаясь, бросился к стоявшему под святым углом оружию.

Побледневшая от страха мать, почуяв недоброе, мигом схватила Ванятку на руки и выбежала из хаты. За ней, прыгнув с печки, устремился и Семка.

…По утрам глухо погромыхивало на востоке — фронт, как и месяцем раньше на западе, то отдалялся, то вновь приближался. И Мишка, просыпаясь, всякий раз думал, что где-то там бьется с врагами и его отец, и когда канонада приближалась, слышалась явственнее, радовался — гонят, значит, наши немцев.

Вражеские воинские части, проходя через село, так очистили крестьянские дворы и подворья, что из скотины остались только кошки да собаки. В Мишкином доме солдаты переловили всех кур: «Матка, кура — сюп, сюп!», забрали мед в кувшинах — с лета стоял в погребе на случай простуды. Бабушка попыталась было усовестить фрицев, но куда там.

— Грабители и есть, нехристи! — в сердцах заключила она, пряча в закутке дежку с ветчиной — авось не найдут, окаянные.

Однажды утром Мишка сидел на конике и чистил картошку в мундире. Картошка только что из печи, горячая, и он, дуя на пальцы, думал, что хорошо еще не всю картошку немцы взяли, а то есть было бы нечего.

Вдруг Мишка услышал чьи-то встревоженные голоса на улице. Выглянув в окошко, увидел бегущих по проулку людей — спешили зачем-то к Гаточке. Вошла бабушка, крестясь и бормоча молитву.

— Что там, бабушка? — спросил Мишка.

— Пленных ведут наших. По большаку. Немцы-то с собаками!

Мишка схватил фуфайку, на ходу одеваясь, бросился к двери. От порога вернулся и набрал из чугунка в карманы нечищенных картофелин.

— Гляди, не суйся близко! — бросила вдогон бабушка.

Ночью выпал снежок и подморозило, и первое, что услышал Мишка, выбежав за угол дома, это звонкий скрип снега. Казалось, он визжал, а не скрипел под множеством сапог, громким эхом отдаваясь в переулках.

Колонна пленных — человек тридцать — шла по шоссе через мост в сторону сельской церкви. Хмурые, израненные люди, кто в шинелях, кто в фуфайках, шли друг за другом в колонне по три. У кого рука на перевязи, у кого забинтована голова, некоторых, раненных в ногу, товарищи вели под руки.

По сторонам колонны, сдерживая на коротких поводках оскаленных овчарок, следовали немцы с автоматами на шее.

— Шнеллер! Шнеллер! — раздавалось в морозном воздухе.

Подбежавшие к обочине большака женщины страдальчески глядели на пленных и плакали, утирая глаза концами полушалков.

— Родные вы наши!

— Господи, порази их, немых иродов! Свалились на нашу голову, мучители!

Конвоиры резко и зло покрикивали на женщин, замахивались автоматами, теснили их в кювет.

Мишка стоял тут же и пристально всматривался в лица идущих. Что он ждал увидеть? Отца, который — все может быть — вдруг покажется сейчас в колонне, глянет в Мишкину сторону и заметит его, Мишку? Нет, только не это! Только не это!..

Мишка поискал в толпе сельчан Петьку — не нашел. Вдруг он увидел Веньку. По всему видать, тот только прибежал и что-то торопливо шарил за пазухой, в фуфайке, подпоясанной ремешком, взволнованный. Мишка увидел, как он вытащил из-за пазухи краюху хлеба и, протолкавшись вперед женщин, бросил в колонну. Ее на лету схватил кто-то из пленных — лицо его показалось до боли знакомым. На какое-то время в колонне возникла заминка. И тут один из конвоиров сорвал с груди автомат и двинул им Веньку. Тот, как стоял в снегу по колено, так и ткнулся в него лицом.

Вдруг Мишка увидел, что кто-то из колонны бросился к стрелявшему немцу и в мгновение ока вцепился ему в горло. Два тела в смертельной схватке покатились по снегу. Конвоиры спустили овчарок…

Женщины закричали, бросились, увязая в сугробах, к плетням. Веньку кто-то успел схватить и унести к домам.

Мишка тоже кинулся бежать. Сзади гремели автоматные очереди, раздавались крики немцев:

— Хальт! Хальт! Цурюк!..

Колонна продолжала путь, а на большаке остались недвижно лежать несколько пленных.

Глава восьмая
ПОДЗЕМЕЛЬЕ ВЕДЕТ В НЕИЗВЕСТНОСТЬ

Убежав с большака, Мишка не пошел домой, а отправился к Петьке. Но того дома не было.

— В лес уехал Петрак, за дровами, — сказал Захар. — Топить нечем. Скирд соломы на гумне стоял — в печи сполотнили да битюгам на подстилку немые порастащили.

Захар лежал на печи, слегка постанывая.

— Что с тобой, дядь Захар? — спросил Мишка.

— Ономедни костыли подвели, шел по гололедке и загремел, — болит бок и тепло не помогает. К фершалу бы, да где он теперь…