Выбери любимый жанр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Кольцо богини - Борисова Виктория Александровна - Страница 25


25
Изменить размер шрифта:

Максим вспомнил, как на проводах смотрела на него бабушка — тоскливо и жадно, словно напоследок хотела наглядеться, как истово крестила его у порога, повторяя: «Спаси тебя Христос!» Будто чувствовала, что больше не увидит. А он, балбес, даже написать лишний раз времени не находил! Поток новых событий, людей, впечатлений подхватил его, словно щепку, и понес прочь от привычной жизни, от родных, от учебы…

И наверное, в конечном счете — от себя самого.

«Тот день, когда я простился со всеми, кого любил, навсегда останется в моей памяти. Молодость часто бывает невнимательна, и только теперь я понимаю, каких трудов стоило моим родителям сохранить хотя бы внешнее спокойствие, чтобы мое сердце не омрачилось перед расставанием».

Наутро Саша проснулся рано. В доме стояла тишина, словно все еще спали. Он подумал, что это даже к лучшему. Долгие проводы — лишние слезы…

Из дома он хотел было ускользнуть незаметно, но не тут-то было! Когда Саша вышел в гостиную, держа в руках свои сапоги, чтоб не стучали об пол, отец с маменькой сидели на диване, словно ожидали гостей. Сестры стояли чуть поодаль, держась за руки, как будто искали поддержки друг у друга. В столь ранний час все одеты, как днем, — папенька в наглухо застегнутом сюртуке, маменька в шелковом платье с большими буфами на плечах, и сестренки успели заплести тугие косы и надеть гимназические платья с белыми передниками.

Увидев его, отец встал, подошел к нему большими шагами… Саша почувствовал себя на редкость глупо, стоя перед ним с сапогами в руках, будто пойманный воришка или незадачливый любовник, удирающий из чужой спальни, но папенька, кажется, даже не заметил его смущения. Он обнял Сашу, на миг прижал к себе — и тут же отпустил, словно устыдившись своих чувств.

— Прощай, сын! Служи честно. Мы все — и я, и мама, и твои сестры, — мы гордимся тобой, Александр! И… — тут голос его дрогнул, — и возвращайся непременно!

Маменька перекрестила его, поцеловала в лоб сухими, горячими губами.

— Храни тебя Христос! Мы все будем за тебя молиться.

Саша поцеловал ее в щеку, потом наклонился — и припал к маленькой руке, пахнущей духами. Никогда раньше он не целовал рук у маменьки, как-то не заведено было в доме особых нежностей, а вот сейчас, перед разлукой, хотелось поцеловать ладони, что когда-то гладили его по голове.

Сестры повисли на нем с двух сторон. Саша обнял их обеих — Катю правой рукой, Олю — левой. Или наоборот? Да, в общем, не имеет значения.

— Прощайте! Я вернусь, вернусь непременно!

Уже в передней, надевая сапоги, он задумался. В обращении отца к нему появилось что-то новое, но Саша никак не мог понять, что же именно. Он думал об этом, сбегая по лестнице, думал, шагая по улице… И только когда впереди показались очертания Брестского вокзала, понял, наконец, в чем дело. Папенька впервые назвал его полным именем!

Саша расправил плечи. Теперь он и впрямь чувствовал себя уже не Сашей — Александром.

Эшелон грузился на запасных путях. Солдаты таскали ящики со снарядами, вносили зачехленные орудия, похожие на чучела древних чудовищ, винтовки, патроны… Александр распоряжался погрузкой. Он как раз прикидывал, войдет ли еще один ящик в узкий зазор между другими, когда кто-то тихо тронул его за плечо.

Александр обернулся. Перед ним стоял рядовой Никифор Чубаров — степенный, солидный мужик лет под сорок с широкой окладистой бородой. Сейчас он почему-то смотрел в пол и смущенно покашливал, словно не решаясь сказать.

— В чем дело?

— Ваше благородие… Там барышня какая-то пришла, вас спрашивает.

Не чуя под собой ног, Александр выскочил из вагона. Конни стояла на путях, беспомощно оглядываясь по сторонам, прикрывая глаза от солнца маленькой рукой в тонкой лайковой перчатке.

— Саша! — Она шагнула к нему и заговорила быстро, словно боялась, что поезд вот-вот тронется и она не успеет высказать все, что накопилось на сердце. — Прости меня, пожалуйста! Я всю ночь не спала, все думала… Уж бог с тобой, делай как знаешь. Только возвращайся, пожалуйста!

Он стоял перед ней, улыбаясь глупо и счастливо. Пришла, все-таки пришла! Как только отыскала его? Глупости, все это не имеет значения, главное — она здесь, рядом. Глаза ее, такие большие, лучистые, сияют любовью… После такого — и умирать не страшно!

— Прапорщик! Ну, где вы там?

Из вагона вышел штабс-капитан Бутвилович — кадровый офицер лет сорока, огромный, рыжий, с громовым голосом и толстым красным носом, наводящим на мысль о регулярных и обильных возлияниях. Он недовольно оглядел Конни с ног до головы и рявкнул:

— Почему посторонние здесь? Тут военный эшелон, а не бал в благородном собрании и не карусель на Святой неделе!

Потом помолчал недолго, теребя длинный рыжий ус, и, словно устыдившись своей грубости, неожиданно тихо спросил:

— Ваша невеста?

Ну что сказать этому солдафону? Что единственная и любимая — это больше, чем невеста, пусть даже он еще не успел сделать официального предложения и не принят на правах жениха в ее доме? Александр замялся на секунду, но Конни опередила его.

— Да, невеста! — смело ответила она, глядя в лицо бравого штабс-капитана. — Я пришла… проститься.

Бутвилович вздохнул, отвел глаза.

— М-да… Уж бог с вами, прапорщик! Все мы когда-то были молоды. Идите. Эшелон отходит в три часа. И не опаздывать! Честь имею, сударыня!

Он щелкнул каблуками и тут же ушел распоряжаться погрузкой. Через несколько секунд уже разносился по путям его зычный голос:

— Сидоренко, куда ящики с патронами ставишь, матери твоей черт!

Потом они шли по Страстному бульвару, и золотые осенние листья все сыпались и сыпались им под ноги, а небо сияло над головой глубокой чистой синевой, словно улыбаясь на прощание.

Увидев вывеску «Фотография Карл Иогансон и сыновья», Конни вдруг остановилась:

— Давай зайдем?

Саша пожал плечами. Идея сфотографироваться сейчас, в их последний день, когда каждый миг, что дано провести им вместе, был так дорог, показалась ему странной, но спорить он не стал:

— Хорошо… Если хочешь.

В темноватом и тесном помещении пахло пылью и еще чем-то старинным, таинственным, словно и не фотография помещается здесь, а диккенсовская лавка древностей. Хозяин — маленький, седой человечек в потрепанной жилетке, с пятнами от реактивов на руках — вышел к ним и вопросительно уставился выпуклыми глазами с красноватыми жилками, словно давно не видевшего света солнца филина.

— Что вам угодно, господа? — спросил он тихо.

В речи человечка явственно прочитывался немецкий акцент, «вам» звучало как «фам», и вид у него был какой-то испуганный, как будто он каждую минуту опасался, что его вот-вот придут арестовывать.

— Нам угодно сфотографироваться! — весело сказала Конни.

— Пожалуйста-пожалуйста… Проходите! — засуетился человечек. — Вот сюда.

На фоне бутафорского горного пейзажа, грубо намалеванного на куске плотного картона, Александр почувствовал себя неловко, словно вылез зачем-то на театральную сцену. А тут еще хозяин суетился вокруг, просил то приподнять подбородок, то повернуться в полупрофиль… Александр был рад, когда он угомонился наконец-то и спрятался под черной материей, укрывающей фотоаппарат на треноге.

Он робко положил руку на плечо Конни, и она не отстранилась, наоборот — теснее прижалась к нему, словно ища защиты и покровительства. Сквозь тонкую шершавую материю он чувствовал ее горячее тело, попробовал даже представить себе на миг, какая она без платья, но устыдился столь недостойных мыслей.

Вспышка магния ослепила их на секунду, будто высвечивая лица, чтобы сохранить надолго каждую черточку, остановить мгновение…

— Зайдите за карточками на следующей неделе. Или на дом прислать? — осведомился хозяин.

Конни чуть смутилась:

— Нет, не надо… Я сама приду.

Выйдя на улицу, она зажмурилась на мгновение — таким ярким показался осенний день после полутемной комнаты. Она чуть прикрыла рукой глаза, и Александр увидел, как синей искрой сверкнуло кольцо на безымянном пальце. Почему-то от этого ему стало легко и спокойно, словно, уходя, он оставил рядом с ней частицу своей души.