Изъян (СИ) - Инк Анна - Страница 46

Из моих рук выпадает деревянная дощечка, которую Инг отдал мне на крыше. Я наклоняюсь, и поднимаю её с пола, с испугом озираясь по сторонам. Она лёгкая, и не произвела шума, ударившись об пол – но я испугалась другого: я только сейчас поняла, что безрассудно вертела её в руках всё это время. Я ведь даже не знаю, что это такое. Но в Городе вряд ли можно найти такие штуковины. Двадцать четыре. Он говорил мне о классификации психаров. Его мать решила, что их столько же, сколько видов естества, выделенных одной из основательниц общества цэрпер. И ведь я не смогу нигде найти хотя бы что-то про эту её идею. Его мать была академиком. Я оглядываю стеллажи с мемуарами – академикам нельзя оставлять мемуары. Академики не выходят в Город. Они никогда не развлекаются. Они закрыты в этом высоком треугольном здании на центральной площади с того самого момента, как попадают туда на стажировку, и у их нет старости. Единственная их отдушина – оставить потомство, с которым они даже никогда не увидятся. Их мотивация для выбора такой жизни – непреодолимая тяга к познанию, нестерпимое желание узнать, как работает купол, и что можно сделать для того, чтобы он работал ещё эффективнее. Единственный их шанс выбраться из Академии – всё изменить. Сделать всё для того, чтобы в мире появились другие Города. Не оставить больше места для тех, кто не хочет работать под куполом. И тогда информация, которой они обладают, и знание которой заковывает их в пожизненное ограничение, перестанет быть угрозой для нашего анклава. Как только наш Город перестанет быть единственным в своём роде – всем нам откроется много-много новых возможностей. Но для этого придётся рискнуть своей самодостаточностью, и отказаться от своей уникальности. Разве мы хотим увидеть море больше, чем оставаться главными?

Мне приходит сообщение от Полины: «Кира, извини, что я беспокою тебя. Я долго обдумывала твои слова. Я больше не хочу делать то, из-за чего мы поссорились на краю Города. Через двадцать пять минут в парке Целомудрия, в западном крыле, у старого ясеня, меня будет ждать человек. Скажи ему, что я не могу прийти. И не приду больше никогда. Скажи это за меня. Пожалуйста. Сама я не могу».

«Ну что? Помирились?» - радуется мой внутренний голос. – «Вот цэрперки, а. Мирятся из-за того же, из-за чего ссорятся!»

Мне не хочется идти туда.

«Помоги ей. Она – твоя инсоба», - мой внутренний голос серьёзен.

Поворачиваю направо и иду к старому ясеню. Он приподнят на полукруглый пьедестал, украшенный белоснежными цветами. Их холодная свежая белизна противоречит песчаной гармошке сухих крылаток, гроздьями слепленных на ветках дерева. Здесь никого. Я поднимаюсь по серпантину, дважды оборачивающему узкой тропой холм. Я стою одна под деревом. Кто бы мог подумать, что в Городе так много пустынных мест? Искусственный ветер бьёт пластмассовые листья друг об друга, и по моим волосам: слишком низкие ветви, у настоящего ясеня, который растёт в саду моей соседки, ветви так высоко, что придётся подпрыгнуть, если захочешь дотянуться до листьев…хотя, может быть, просто её садовник специально их так подрезает.

Мне приходит сообщение от Полины. Написано: «Просто хотелось порадовать тебя».

Грохот. Первый залп раздаётся внезапно. Моё тело откликается на него дрожью. Я догадалась, в чём причина звукового удара прежде, чем услышала отдалённые возгласы «Салют!». Я поднимаю глаза к искусственной плоти купола. Сейчас я увижу её в новых цветах. Разрыв заряда сопровождает второй удар, он создаёт картинку. Семь золотых огней взрываются над моей головой, растворяясь в мерцающие брызги. Огоньки с каждой секундой всё дальше отдаляются от центра, превращая идеальную сферу в какую-то волшебную медузу; её щупальца вырастают, тянутся ко мне, но в определённую секунду прекращают движение, замирают все вместе, и начинают таять на глазах. На их месте остаются только дугообразные полоски дыма, которые, словно призраки, двигаются дальше, чем их проформы. Вдоль этих полосок я различаю ошмётки ещё теплящихся искр, их полёт плавный, и направление хаотично. Они похожи на горящие перья, потерянные только что истлевшей птицей.

Теперь всё предсказуемо: два такта – вылет (пять секунд) и разрыв (длится ещё пять секунд); очередной вылет; количество залпов – семь. Можно даже просчитать примерное количество объектов в небе, их число будет уменьшаться с каждым залпом, как уменьшается количество участников «Спарты» к концу игры. Останется только один. Остальные растворятся так же, как огни в искусственном небе, запалённые в честь их возможности. Возможность, что они станут биологическими отцами. Каждый из них отдаёт ради этого собственную жизнь, бесценную для него, обесцененную Городом.

Новый удар. Рокот вибрирует в груди, дыхание снова замирает рефлекторно от предвкушения. И новый разрыв: синеокий циклоп превращается в шестиглазое чудовище, пикирующее прямо на меня в окружении искусственных деревьев.

Я опускаю голову. Шея затекла, в глазах рябит от ярких огней. К тому же дальше будет только хуже: цвета станут повторяться, формы становиться только примитивнее, пока одна золотая дуга не очертит полукруг под самым куполом Города. Я смотрела салют в честь «Спарты» на видео.

Странно. Выбор места в первую очередь. Почему Полина отправила меня сюда? Салют лучше всего видно с центральной площади. Оттуда открывается вид на самую высокую точку купола: под ним последний залп разорвётся в клочья. Людей там, конечно, слишком много – но не больше, чем в другое время. Никто из горожан ведь не знает, на какое число будет назначена игра, и, соответственно, в какой день будет салют. Этот эффект неожиданности тоже полезен для работы купола. И особенно любопытно наблюдать этот эффект на толпе горожан, застывших внезапно, задравших головы, с улыбкой восхищения и предвкушения на фоне памятника одной из прародительниц общества цэрпер. Её бетонное лицо невозмутимо, движение вперёд зафиксировано с максимальной правдоподобностью. Скульптор запечатлел обычный день обычной женщины: она идёт на работу, чтобы добиваться новых успехов на профессиональном поприще; она заработает ещё больше денег; она получит ещё более высокую должность; когда-нибудь она станет…

«Стоп. А откуда Полина могла знать, что сегодня будет салют?» - вмешивается мой внутренний голос.

Да, действительно. Что-то не сходится. Не понимаю, обманула она про встречу, или нет? Я набираю её номер. Не отвечает.

- Проход закрыт, - опять парк Целомудрия, и опять ЗОП мешает мне пройти. Дежавю.

- Я только что, две минуты назад, шла по этой тропинке, - возражаю я. – Что могло измениться?

- Разрыв первого залпа нарушил целостность голограммы. Видите трещину? Теперь сюда нельзя наступать. Вернитесь назад к старому ясеню и поверните налево.

- Мне надо направо. К главному входу. И я не вижу никакой трещины.

- Значит, Вам придётся сделать крюк. И ещё сходите к офтальмологу.

Я разворачиваюсь на месте и иду в сторону ясеня. Поворачиваю направо, но через несколько шагов натыкаюсь на того же зоповца.

- Я же сказал Вам. Что-то неясно? – он обвязывает ствол куста салатовой диодной лентой и протягивает дальше, преграждая мне путь. Лента натягивается и толкает меня назад. Я отступаю.

Узкая тропинка, шириной в одного человека, с голограммой ручейка, спотыкающегося о бирюзовые камни, ведёт меня в противоположную от центральной площади сторону. Я снова пытаюсь дозвониться до Полины.

- Я же говорю Вам, это не моё, - впереди мужчина выставляет вперёд ладони так же, как доноры отгораживаются от женщин – но это мокль, и он отпирается от чего-то другого, неуклюже пятясь назад.

Мокль Костя. Он что-то доказывает женщине из ЗОПа. У той в руке стеклянная бутылка.

- Статья 4 ОП «Стандард», - чеканит она. – Пункт 7, хранение алкогольных напитков.

Я замедляю шаг, но продолжаю приближаться к ним.

- Меня попросила начальница принести, - блеет Костя.

- Она? – оба смотрят на меня. – Употребление алкоголя в пределах Города запрещено законом для всех.