Цена свободы (СИ) - "Proba Pera" - Страница 11

- Нам нужно поговорить, - словно не слыша стенаний дяди, попросил Ланской-младший. – Не здесь, давай выйдем за ворота имения.

В вечернем небе ярко зажглись звезды, озаряя путникам дорогу до ворот усадьбы. Выйдя с огромного двора, Павел Сергеевич закурил тонкую сигару, предварительно захваченную с собой.

- О чем ты хотел со мной поговорить? – спросил он, чуть успокоившись, выдыхая сизый дым в вечернюю мглу.

- Я решился попросить тебя купить это имение по одной причине - из-за Мефодия, - начал Алексей.

- Это я уже понял, - снисходительно ответил дядя, - но среди Трегубовских крепостных ни его, ни матери не оказалось в списке, так ведь?

- И я хотел бы тебя попросить об еще одном одолжении, - продолжал Алексей, стараясь, чтобы в голосе звучала решительность, - узнать, существуют ли вольные на самом деле и, если это так, постараться их найти и отдать Мефодию с матерью.

Павел Сергеевич чуть было дымом сигарным не подавился.

- Ты хоть понимаешь, о чем просишь?! Представляешь, на что меня толкаешь?! Трегубов еще тот подлец, каких поискать надобно, но это дело весьма дурно пахнет! Ты хочешь чтобы я, дворянин, уважаемый человек, снизошел до ищейки и добыл для тебя подобную информацию?! – пытался застращать племянника Ланской-старший.

- Ну да, - нерешительно отвечал Алёша, видя со стороны Павла Сергеевича подобный натиск чуть ли не впервые в жизни, - я надеялся, ты мне поможешь.

Старший Ланской, мягко затянувшись сигарой, вгрызался взглядом в племянника, говорившего на полном серьезе. Он бы мог, конечно, все это провернуть, потому как, даже Алёше не было ведомо, что под личиной скромного картографа и исследователя новых и неоткрытых материков и земель скрывался политик, дипломат и тайный агент его императорского величества, коим некогда был и его старший брат Петр.

Ему не впервой было распутывать подобные дела и копаться в грязном белье знатных вельмож, различными способами вскрывая их тайники и добираясь до сути вещей. Не резон было привлекать к себе внимание, разоблачив малоизвестного уездного помещика. Но в голубых глазах племянника было столько решимости и скрытой мольбы, что у Павла Сергеевича просто не нашлось сил отказать.

Алёша так рано стал сиротой и был ему почти вместо сына. Жаль только, что у него, как и у покойного брата с женой, не нашлось достаточно времени для юноши. Служба отечеству, да еще под грифом “секретно” - миссия важная, требующая от человека стопроцентной отдачи. Павел Сергеевич потому и семью заводить не стал, не желая обрекать свою супругу и будущих детей на подобную участь.

- Зачем это тебе? - тихо спросил Павел Сергеевич, окончательно решив помочь племяннику. - Что такого в Мефодии, что ты готов рисковать своим и моим положением ради крепостного? - добавил он, бросая окурок на землю и приминая его каблуком сапога.

И, каким бы ни был ответ Алексея и результат проделанной операции, Ланской-старший пуще всего желал как можно скорее оставить это забытое богом имение и его чванливых и зажравшихся хозяев, избавив большую часть крепостных от их эгоистичного и жестокого общества.

- Трина и Мефодий заслужили свободы. Он мой друг и дорог мне, - решительно сказал Алексей, глядя дяде в глаза.

- Хорошо, Алёша, я посмотрю, что можно сделать, - ответил Ланской-старший спустя время, не различив изменившегося тембра голоса племянника, с особенным чувством молвившего две последние фразы.

Вернувшись к себе, Павел Сергеевич достал из саквояжа небольшую связку отмычек, что помещались в обшлаг рукава и отправился на поиски кабинета Трегубова, где, по всей видимости, он и хранил документы.

Бесшумно проследовав по безлюдному коридору и оказавшись у самых дверей кабинета помещика, Ланской тихо постучал и, не получив ответа Николая Карповича или еще кого-либо, смело проник в помещение, плотно притворив за собой двери.

На широком дубовом столе стоял канделябр, отбрасывая свет почти на весь кабинет. Еще несколько свечей в подсвечниках горели то там, то здесь.

Быстро пробежавшись глазами по столу, Павел Сергеевич ловко разворошил кипу бумаг и книг, аккуратно вернув их на место расположения. Затем он бесшумно подался к небольшому секретеру, что был, естественно, заперт. Достав из рукава отмычки и слегка повозившись, он тихо вскрыл замок и стал интересоваться содержимым секретера.

Как он и надеялся, две вольные грамоты лежали рядом с расчетной книгой и кучей векселей. Быстро взяв одну из них, он увидел, что бумага выписана Кириллом Карповичем Трегубовым шестью годами ранее на имя Изотова Мефодия, родившегося без отца. То же самое было с вольной на имя Трины Изотовой.

«Ах ты, подлец злопамятный! Так-то ты выполнил распоряжение и, скорее всего, последнюю волю покойного брата?!» - мысленно ругал помещика Трегубова Павел Ланской.

Заслышав отдаленные голоса и приближавшиеся шаги, Павел Сергеевич, быстро вернув все на их прежнее место и закрыв секретер на замок, ловко спрятал отмычки за обшлаг рукава, очутившись возле книжного стеллажа. Схватив первую попавшуюся книгу, он, изобразив чуть глуповатую улыбку, уставился на вошедшего вместе с приказчиком Платовым помещика Трегубова.

- Ваша милость, дражайший Павел Сергеевич, что это вы здесь делаете? – удивленно осведомился Николай Карпович, быстро пробегая глазами стол, секретер и все помещение.

- Да вот, не спится. Решил, с вашего позволения, почитать что-нибудь. Надеюсь, ничего лихого в том нет, что я сюда заглянул?

- Что вы, что вы, - залюбезничал Трегубов, - чувствуйте себя как дома.

-Веленью Божию, о муза, будь послушна,

Обиды не страшась, не требуя венца,

Хвалу и клевету приемли равнодушно

И не оспаривай глупца.

Льстецы, льстецы! Старайтесь сохранить

И в подлости осанку благородства! - стал декламировать Ланской, изображая из себя светского франта, только что побывавшего на литературном чтении при дворе его императорского величества.

- У вас, любезнейший Николай Карпович, произведений ныне модного поэта Пушкина, часом, не найдется, цитаты которого я только что изволил вам продекламировать.

- Сожалею, ваша милость, никак нет, - сконфуженно отозвался Трегубов, переглянувшись с Платовым.

- Ну что же, нет так нет, - ответил Ланской-старший, все еще глупо улыбаясь и пожимая плечами, - я думаю, и Вергилий* тогда вполне подойдет, - добавил он, потрясая томиком его произведений. – С вашего позволения, - откланялся Павел Сергеевич, величаво следуя к выходу.

Покинув помещение рабочего кабинета Трегубова, Ланской сменил пустую улыбку на холодный взор, удивляясь тому, что этот расфуфыренный осёл Николай Карпович, вечно лебезивший перед ним мелкопоместный помещик, так и не догадался, что слова Пушкина, относились к его собственной персоне.

____________

*Пу́блий Верги́лий Маро́н (лат. Publius Vergilius Maro), очень часто просто Верги́лий (15 октября 70 год до н. э., Андес близ Мантуи — 21 сентября 19 год до н. э., Брундизий) — один из величайших поэтов Древнего Рима.

========== Глава 7 ==========

Поместье Трегубово, месяцем ранее.

Дуня Федосова тихо постучала в двери барского кабинета и, услышав ворчливое «войдите», переступила порог апартаментов Николая Карповича. Раскрасневшаяся девушка, буравя глазами пол, с дрожью в коленях неслышно подошла к рабочему столу, за которым сидел барин и что-то неспешно записывал в гроссбух, периодически макая перо в чернила.

- Чего тебе? – недовольно буркнул Трегубов, окатив дворовую незамужнюю девку беглым взглядом.

- Антон Николаевич… - начала девушка с дрожью в голосе, не смея в глаза барину взглянуть, - они…

- Да что там стряслось?! Не томи, ну?! – рявкнул Трегубов.

- У м-меня ребёночек от Антона Николаевича б-будет, - заикаясь, выдавила Дуня, покраснев пуще прежнего.

Бросив перо и откинувшись в кресло, помещик Трегубов холодно глянул на крепостную, злясь, что от дел важных оторвала. А еще пуще серчая на своего драгоценного отпрыска за то, что голова его ничем, кроме плотской похоти, не занята. Петуха, вишь, своего Антон в штанах удержать не может и ублюдков плодит, пока подходящая пара не сыщется. Учишь его, учишь, мимо сливать, а до него, дурака, все не доходит.