Портрет тирана - Антонов-Овсеенко Антон - Страница 62

Узнав о самоубийстве Литвина, член ПБ Анастас Микоян обронил фразу: «Хоть один честный человек в этой банде нашелся».

Всего за год до этого, на праздновании 20-летия Органов, Микоян восхищался славной работой НКВД и призывал «… учиться у товарища Ежова сталинскому стилю работы, а он учился и учится у товарища Сталина»[163].

Он был не один таким, Микоян. Под знаком Януса жили, работали все.

Артур Христианович Артузов занимал пост начальника контрразведывательного отдела (КРО) еще при Дзержинском. Тихий, скромный, он не надевал никогда знаков различия и походил на доброго сельского учителя. «Артузов великолепный работник. Верю ему, как самому себе», — так отозвался о нем Феликс Дзержинский.

В тридцать седьмом году, на заседании актива НКВД, Артузов с горечью говорил о фельдфебельском стиле руководства, установившемся после смерти Менжинского. Артур Христианович вспомнил предостережение Дзержинского:

«Бойтесь превратиться в простых техников аппарата внутреннего производства со всеми чиновными его недостатками, ставящими нас на одну доску с презренными охранками капиталистов»[164].

Сталин перешагнул через Артузова с той же легкостью, с какой до этого перешагнул через Дзержинского, Менжинского, через тех чекистов старой школы, которые пытались в годы кровавого террора хоть какие-то приличия соблюсти.

Страна приближалась к пику строительства социализма. До приличий ли тут?..

Может быть читатель не забыл прокурора Ленинградской области Пальгова, занимавшего этот пост при Кирове. Как обошла его коса — вопрос особый. Сейчас нас интересует другое. В январе 1939 года, провожая в Москву одного коммуниста, не поддавшегося провокациям Органов, он предостерег его:

«Ни в коем случае не ходите в вагон-ресторан. Эта банда может выбросить вас на ходу из поезда».

Все знали, что НКВД — банда убийц. Все молчали. Все помогали.

До Сталина доходили сведения об отдельных случаях протеста, но в целом процесс перерождения работников НКВД, суда и прокуратуры совершался успешно. Пришлось, правда, расстрелять несколько десятков видных чекистов школы Дзержинского, старых заслуженных членов партии. Список этих жертв известен. Но этого мало. Хозяин, если он настоящий хозяин, должен время от времени обновлять батраков. Чем меньше свидетелей, тем лучше. А новые всякий раз будут послушней, боязливей.

В 1826 году турецкий султан Махмуд II истребил десятки тысяч янычар, бывших христиан, воспитанных в магометанстве. Они безотказно служили ему, первыми кидались на врагов Ислама, но султан их вырезал.

Лубянские янычары, приняв сталинскую веру, вырезали соотечественников целыми семьями. Кремлевский султан им никогда до конца не доверял и тоже истреблял их тысячами. Однако эти периодически повторяющиеся профилактические чистки не должны были отражаться на выполнении и перевыполнении производственных заданий.

Когда статья или очерк почему-то не идут в номер, но одобрены редактором, они могут быть опубликованы в ближайших номерах. Такой запас материалов составляет портфель редакции. У строителей это называется — оставить «задел»: подготовить фронт работы на завтра — установить опалубку для бетона, поднять наверх материалы для кладки стен и т. д. У следователя свой «задел»: он держит про запас десяток-другой имен родственников, друзей или знакомых арестованного. Вдруг шефу понадобится доложить наверх о раскрытии новой к-p организации? На этот случай имеется полуфабрикат и сценарий «дела» набросан. Ну, а если в эту мясорубку попадал сам следователь, его преемник находил в ящиках стола папки с именами «пособников» уничтоженных жертв. Он знакомился со списком осведомителей, добровольных и завербованных, принимал хозяйство и через считанные часы включался в производство.

Главный конвейер страны не останавливался ни на минуту.

В кровавой истории подавления меньшинством большинства Лубянский феномен, это наивысшее достижение кремлевского узурпатора, будет сверкать века. В нем сталинщина воплотилась во всей красе.

Деяния лубянских янычар заслуживают многотомной монографии. Уже появился ряд содержательных книг, богатых фактическим материалом. Нам же хотелось выбрать из этого сталинского войска лишь три колоритные фигуры. Только не забывайте, что мы имеем дело не с «презренной охранкой капиталистов».

Одно время в центральном аппарате ОГПУ, при Ягоде, подвизался некий Генрих Люшков. Он довольно быстро дослужился до поста заместителя начальника секретно-политического отдела (СПО), самого весомого отдела Лубянки.

В 1933 году первый секретарь Восточно-Сибирского крайкома Леонов получил шифрованную телеграмму от Е. Ярославского, председателя ЦКК. Леонову предложено срочно командировать в Москву первого секретаря Иркутского горкома Ионова. Через пять дней Ионов прибыл в столицу, но не застал Ярославского. Принял его Шкирятов.

— Вот что, браток… Тебе предъявлено обвинение. Товарищ Люшков сообщил, что ты помог бежавшему из внутренней тюрьмы на Лубянке троцкисту, устроил его на работу.

…Позднее Ионов расскажет в камере, что Шкирятов не назвал ему фамилии «троцкиста». Ионов знал, к тому же, что в истории Лубянки побеги не значатся. Потом Ионову сообщили фамилию «беглеца» — Муслин, и он сразу вспомнил, что с этим человеком ему довелось еще в 1918 году сидеть в тюрьме, на оккупированной германскими войсками территории Украины. Революционер Муслин давно умер, остался его младший брат, которому в восемнадцатом году было десять лет. Ионов мальчика не знал и потребовал очной ставки.

Она состоялась в кабинете Люшкова. Вводят «троцкиста» — изможденного, пришибленного, почти уничтоженного физически человека.

Следователь: — Вам знаком этот человек?

Ионов: — Да. Этот человек приходил ко мне недавно.

Следователь: — О чем вы с ним говорили?

Ионов: — Он сказал, что является братом умершего Муслина и просил помочь устроиться в Иркутске. Если же у меня такой возможности нет, он поедет в Хабаровск, к Мамия Орахелашвили. Мне лично молодой человек не был знаком и я ничего не обещал. На политические темы мы с ним не беседовали.

Затем спросил у Муслина (в 1933 году можно было еще защищаться в тех кабинетах) — помог ли он ему чем? Взял ли на работу?

Муслин ответил отрицательно.

— Почему же ты больше ко мне не пришел?

Муслин не нашелся…

Люшков заметно нервничал: Органы ошибаться не могли, брак в этом производстве мог обернуться бедой. А Ионов, человек твердый и опытный, спешил закрепить свои позиции. Он попросил немедленно позвонить в Иркутск и узнать — какую запись сделал он в настольном календаре в тот день, когда принимал Муслина. Позвонили. Ответил Павлов, заместитель начальника ГПУ по Восточно-Сибирскому краю. В календаре сохранилась пометка, сделанная рукой Ионова: «Спросить о Муслине т. Павлова».

(Начальником краевого ГПУ был тогда старый большевик Я.П. Зирнис. Его уничтожили в 1937 году. Павлов покончил с собой в Москве уже после XX съезда партии.)

Но Люшкову честь мундира была дороже жизни Ионова, и на заседании партколлегии ЦКК он доложил, что первый секретарь Иркутского горкома оказал содействие троцкисту Муслину, бежавшему из тюрьмы.

— Если дело обстоит так, как вы доложили, — вставил Ионов, — почему Муслин сразу исчез из Иркутска, даже не попрощавшись?

И членам партколлегии стало ясно, что Люшков здесь «не доработал».

…Декабрь 1934. Люшков в составе ежовской бригады расследует обстоятельства убийства Кирова.

Год 1937. Люшков, уже достаточно зарекомендовавший себя на ниве сыска и провокаций, назначен начальником управления НКВД Северо-Кавказского края. Резиденция нового сталинского эмиссара — Ростов-на-Дону. За короткий срок он сумел вскрыть и ликвидировать один за другим три к-p право-троцкистских центра. По его указанию расстреляны сотни коммунистов, весь партийный актив Дона.