О нём (ЛП) - Лорен Кристина - Страница 38

— Привет.

Боже, ну мы и идиоты. Стоим и ухмыляемся, будто только что завоевали золотую медаль размером с Айдахо. У Себастьяна проказливый взгляд — мне в нем это нравится, когда он так смотрит. Интересно, кто еще в нем это замечает. Предпочитаю думать, что читающиеся в его взгляде чувства — чистая правда.

— Ты взял с собой воду? — спрашивает он.

Я поворачиваюсь боком, чтобы показать ему бутылку CamelBak.

— Ага, да побольше.

— Это хорошо. Сегодня будем много подниматься вверх. Готов?

— Я пойду за тобой куда угодно.

С широченной улыбкой Себастьян разворачивается и идет по тропе сквозь густые и мокрые от дождя заросли. Я иду следом. По мере подъема ветер становится все сильней, и наши пустые разговоры стихают. Это напомнило мне, как мы с папой во время его конференции в Новом Орлеане оказались в заведении со шведским столом с морепродуктами. У папы было очень сосредоточенное выражение лица. «Не ешь наполнитель», — сказал он мне, имея в виду хлебные палочки, маленькие сэндвичи на один укус и какие-то крошечные безвкусные пирожки. После чего папа направился прямиком к крабам, лангустам и жареному тунцу.

Задыхаясь от ходьбы, разговаривать ни о чем — все равно что есть хлебные палочки рядом с изобилием морепродуктов. Я хочу чувствовать прижатое ко мне тело Себастьяна, когда мы будем о чем-то говорить.

Большинство людей, гуляющих в местных горах, останавливаются у огромной буквы Y. Но после того как дошли до нее спустя полчаса ходьбы, мы продолжаем идти дальше, оставив позади простирающийся внизу город. Мы идем туда, где тропа сужается, и, следуя сначала на юг, поворачивает на восток, а потом к Слайд-Каньону. Дорога здесь становится сложней, так что мы ступаем осторожнее, чтобы не обжечься о крапиву и не поцарапаться о кустарник. Наконец мы доходим до той части горы, где растут сосны. Они нужны нам скорее для приватности, чем для тени — уже похолодало, и по ощущениям сейчас чуть ниже нуля, но нам, одетым в теплые куртки, не холодно.

Себастьян замедляет шаг и садится под деревьями, откуда открывается вид на гору Каскейд и Шингл Милл Пик. Я без сил падаю рядом, ведь мы шли больше часа. Крутящийся у меня в голове вопрос о том, проведем ли мы здесь ночь, отброшен в сторону. Сегодня мы ушли дальше, чем обычно заходим в выходные, не говоря уж про будни, и чтобы вернуться домой, нам потребуется не меньше еще одного часа. Солнце начинает садиться за линию горизонта, превращая цвет неба в густой и чарующий синий.

Скользнув своей рукой в мою, Себастьян откидывается на спину и прижимает наши ладони к своей груди. Даже сквозь его дутый жилет я ощущаю исходящее от тела тепло.

— Ни чер… вот это прогулка.

Я остаюсь сидеть, опираясь на другую руку для равновесия, и смотрю на каньон. Горы ярко-зеленые с пятнами белого снега. Их острые вершины и гладкие склоны покрыты деревьями. Здесь все так не похоже на долину, усеянную ресторанчиками TGIFridays и магазинами.

— Танн?

Повернувшись, я смотрю на Себастьяна. Соблазну забраться на него и целовать часы напролет сопротивляться невероятно трудно, но до чего же хорошо просто сидеть здесь и держать за руку

своего

парня.

— Что?

Он подносит мою руку к лицу и целует костяшки пальцев.

— Можно мне ее прочитать?

Вопрос прозвучал слишком скоро. Конечно же, я ожидал его, но не сейчас.

— Позже. Я просто… Она не закончена.

Себастьян садится.

— Я понимаю. Ты ведь недавно начал ее, правильно?

От постоянного вранья у меня внутри наверняка уже все почернело.

— Вообще-то, — начинаю я, — это было непросто. Я очень хочу написать новую книгу. Правда. Но каждый раз, когда сажусь за ноутбук, я пишу… про нас.

— Это мне тоже понятно, — какое-то время Себастьян молчит. — Но я готов повториться: ты действительно хорошо пишешь.

— Спасибо.

— Поэтому, может, позволишь мне помочь с редактурой? Сделаю все менее узнаваемым.

Уверен, он справится с этим на отлично, но у него и так дел по горло.

— Я не хочу, чтобы ты волновался об этом.

Себастьян медлит, а потом сжимает мою руку.

— Не волноваться мне трудно. Ты не можешь сдать эту книгу Фудзите. Но если вообще ничего не сдашь, пролетишь с оценками.

— Знаю.

Меня гложет чувство вины. Даже не знаю, что хуже: просить его помочь или начать другую книгу.

— Мне тоже нравится думать о нас, — говорит Себастьян. — Наверное, я искренне хочу отредактировать твою книгу.

— Я бы отправил тебе те фрагменты, которые сейчас у меня есть, но не хочу посылать их на твой университетский ящик.

По видимому, о возможности иметь отдельный адрес электронной почты Себастьян раньше не задумывался.

— Ой, точно.

— Создай новый почтовый ящик, и я пришлю их тебе туда.

Начав медленно, он кивает все быстрее и увереннее, будто у него в голове вырисовывается полная картина. Я знаю в точности, о чем он думает: мы сможем переписываться постоянно.

Себастьян такой милый; ужасно не хочу его расстраивать.

— Дома будь осторожен, — говорю я. — Мама создала программу Parentelligentsia. И мне лучше всех известно, как легко с ее помощью отследить каждое твое действие.

— Сомневаюсь, что мама с папой подкованы в современных технологиях, — смеется он. — Но спасибо за предупреждение.

— Программа на удивление легкая в использовании, — возражаю я, отчасти гордый мамой, отчасти извиняясь перед теми представителями моего поколения, кто успел тайком полазать по интернету до появления маминого изобретения. — Именно так мои родители и узнали о… моем интересе к парням. Они установили прогу в общее Облако и могли видеть все сайты, куда я заходил, даже если очистил историю поиска.

Лицо Себастьяна посерело.

— Родители пришли поговорить со мной, и тогда я признался, что летом целовался с парнем.

Мы с ним оба об этом знаем, но еще никогда не обсуждали так открыто.

Себастьян садится лицом ко мне.

— И что сказали родители?

— Мама не удивилась, — я беру камень и бросаю его со скалы. — Папе было трудней, но он старался не усложнять. Думаю, он как-то сам потом справился со своими чувствами. А во время первого разговора лишь спросил, не кажется ли мне, что это временный период. Я ответил, что все возможно, — я пожимаю плечами. — Честно говоря, я тогда и сам не понимал. Ничего подобного мне раньше испытывать не доводилось. Просто знал, что мои чувства схожи, когда я смотрю на фото обнаженных парней и на фото обнаженных девушек.

На щеках Себастьяна вспыхивает ярко-красный румянец. Кажется, я еще ни разу не видел его настолько покрасневшим. Неужели он никогда не видел голые фотки? Неужели я его смутил? Потрясающе.

Его следующие слова звучат немного невнятно.

— Ты уже занимался сексом?

— У меня было несколько девушек, — признаюсь я. — А с парнями я только целовался.

Он кивает, будто видит здесь какую-то логику.

— А ты когда понял? — интересуюсь я.

Себастьян приподнимает брови.

— Что понял? Что ты би?

— Нет, — смеюсь я, но потом тут же прекращаю, потому что мне не хочется, чтобы он решил, будто я насмехаюсь. — Что ты гей.

Замешательство на его лице усиливается.

— Я не такой.

— Не какой?

— Не… из этих.

В движущиеся шестеренки моего мозга будто что-то попадает, и все останавливается. И становится больно в груди.

— Ты не гей?

— Я хочу сказать… — снова густо краснея, начинает Себастьян, — меня привлекают парни, и прямо сейчас я с тобой, но я не гей. Это совершенно иное, и я не выбираю этот путь.

Даже не знаю, что сказать. У меня ощущение, будто я тону.

Я выпускаю его руку.

— Например, когда ты не гей и не натурал, а просто… сам по себе, — подавшись вперед, он ловит мой взгляд. — Я не гей. И не натурал. Я — это я.

Я хочу его так сильно, что мне физически больно. Поэтому когда он меня целует, стараюсь, чтобы эти ощущения затмили собой все остальное. Я хочу, чтобы наш поцелуй был признанием и заверением, что ярлыки не важны, а важно лишь происходящее сейчас.