Как уморительны в России мусора, или Fucking хорошоу! - Черкасов Дмитрий - Страница 47

Делегаты с Лиговского проспекта проводили остатки вина разочарованными взглядами.

— Объявил месячник борьбы с пьянством, — майор закурил длинный ментоловый «Salem 100’s». — Типа, на рабочем месте чтоб никто…

— Как?! — потрясенно спросил один из гостей. — Новый год же скоро!

— Да, сегодня ж уже двадцать пятое, — поддержал второй делегат. — Декабря, между прочим…

Чердынцев задумался.

События последних нескольких дней напрочь заслонили от него вопрос о новогодних праздниках, традиционно длящихся в России с католического рождества до Старого Нового Года. Хотя, если быть откровенным, для начальника дежурной части Выборгского РУВД, как, впрочем, и для подавляющего большинства его облаченных в мышино-серую форму коллег по всей стране, а также — в некоторых республиках бывшего СССР, праздники мало чем отличались от будней. Разве что к вливаемому внутрь горячительному прибавлялись участие в организации фейерверков, стрельба из штатного ПМа по лампочкам уличных фонарей и более тяжелая, чем обычно, голова наутро.

В отмеченные красным дни календаря телефон в дежурке разрывался от звонков с поздравлениями от бывших и действующих сотрудников, и с сообщениями об актах мелкого и крупного хулиганства. По поводу первых поднимались тосты, на вторые старались не реагировать.

Размышления Чердынцева прервал аккуратный стук в стекло «кормушки» и внутрь сунулась всклокоченная голова Соловца…

— Ба-а-а, Макс! — радостно заорал начальник ОУРа, узрев торчавшего в дежурке старого знакомца, с которым они так славно нажирались на ежегодных двухнедельных курсах повышения квалификации. — Виригин!

— Георгич! — один из гостей вскочил с продавленного дивана. — А мы к тебе!

Соловец обогнул конторку, ногой распахнул дверь в каморку Чердынцева и заключил собутыльника в объятия.

— Познакомься, — Макс представил напарника, чью голову украшали три здоровенные шишки и одна ссадина поперек лба. — Любимов…

— Очень рад! — главный районный «убойщик», которого некоторые непочтительные граждане из числа заявителей именовали «мелким убоищем», крепко пожал руку Любимову. — Соловец. Можно просто — Георгич.

— Жора, — хрипато выдохнул небритый партнер Виригина.

— А ты, небось, уже подпол[72]? — начальник ОУРа подмигнул приятелю, семь лет ходившему в майорах.

— Уже капитан, — вздохнул экс-майор Виригин. — Жора — тоже… А ты что, Георгич, ничего не слышал?

— Нет, — сочувственно сказал Соловец. — И давно?

— С месяц…

— Э-эх, жи-и-исть, — протянул Чердынцев и ощупал свой погон, на котором пока еще чудом держалась одна большая звезда между двух просветов.

— Пошли ко мне, — предложил Соловец. — Там всё и расскажете… Кстати, а чё вы у нас делаете?

— Батончик, урод недобитый, отправил, — хриплоголосый, пытавшийся бездарно подражать Жеглову в исполнении Высоцкого, Жора Любимов скривился, когда упомянул начальника «убойного» отдела ГУВД Анатолия Павловича Шишкина по кличке «Едрён батончик», присвоенной ему за привычку закусывать самогон и портвейн «сникерсами», «твиксами» и «баунти». — На новогоднее усиление. Поработайте, грит, на земле[73], а дальше поглядим, возвращать вас в Главк или нет… Дегенерат усатый. Ненавижу.

— Нам надо какое-нибудь раскрытие организовать. — грустно сказал Виригин. — Или два… Лучше всего — нейтрализацию преступной группы. Тогда хоть майоров обратно дадут. Может быть…

— Организуем, — беспечно пообещал Соловец, ни разу в жизни в глаза не видевший ни одной организованной преступной группы, если не считать сплоченной кучки своих подчиненных в частности и МВД в целом.

ГЛАВА 2

С УТРА ПРИНЯЛ — ВЕСЬ ДЕНЬ СВОБОДЕН

Несмотря на то, что Виригин и Любимов работали в одном отделе и даже считались напарниками[74], лишение их майорских званий произошло по совершенно различным причинам, хотя и связанным с неумеренным поглощением Максом и Жорой спиртосодержащих жидкостей.

В отделе полковника Шишкина оба оперативника были, в общем то, на хорошем счету.

Раскрытия они давали — разными способами, иногда весьма экзотическими, но давали, — если, конечно, не обращать внимание на то, что в качестве подозреваемых задерживались совершенно посторонние и не имеющие никакого отношения к расследуемым преступлениям люди, из которых потом с переменным успехом выколачивались «чистосердечные признания»; всегда подносили руководству презенты к памятным датам типа дня милиции; вовремя писали отчеты и протоколы, рисовали красивые графики и схемы, и вообще содержали бумаги в относительном порядке; с заявителями вели себя хоть и по-хамски, но не переходя рамок приличия — не били и не выбрасывали из окна своего кабинета на третьем этаже, как некоторые их абсолютно несознательные товарищи; во время осмотров мест происшествия и обысков в квартирах задержанных не наглели, прикарманивая лишь причитающееся им по чину — водочку с портвешком, деньжат немного, курево да приглянувшуюся мелочевку вроде зажигалки или мобильного телефона; со следователями и прокурорскими работниками вели себя почтительно, старались с ними не ссориться и «Едрён батончика» не подставляли; с коллегами по службе часто не дрались, а если и дрались — то тут же мирились…

Но два последовавших один за другим отнюдь не прекрасных ноябрьских дня кардинально изменили жизнь обоих майоров.

Первым накосорезил обычно спокойный Виригин.

В течение рабочего дня опер принял на грудь в общей сложности примерно литр розового портвейна и триста граммов экзотической самогонки из репы, канистру с которой принес знакомый сотрудник из отдела по борьбе с мошенничествами. Под вечер майор в гордом одиночестве направил свои стопы по одному адресу, где, судя по сообщению стукача, проживала дама, могущая дать ценные показания и пролить свет на обстоятельства давно и трудно расследуемого ГУВД убийства крупного торговца говядиной.

Бизнесмена замочили в его собственном автомобиле — бронированном по высшей категории «мерседесе» S-класса, — пальнув по нему подкалиберным снарядом из стадвадцатипятимиллиметровой противотанковой пушки, установленной в кустах напротив ворот дома коммерсанта. Куски немецкого седана вперемешку с обрывками костюмов барыги и его шофера потом собирали в радиусе полукилометра от места уничтожения "кабана[75]".

Убийство, конечно же, сразу попало в разряд «заказных», а в качестве основных подозреваемых были взяты под стражу повар и секретарь бизнесмена, и парочка наугад выбранных сотрудников мясоперерабатывающего комбината, принадлежавшего конкуренту убитого предпринимателя.

Дознание шло медленно и напряженно — арестованные отчего-то не хотели облегчить жизнь подчиненным «Едрён батончика» и сознаться в совершении заказухи, требовали адвокатов, орали о каких-то «процессуальных нормах» и вообще вели себя неадекватно по отношению к оперативникам, обзывая тех «козлами».

Повар так просто до того обнаглел, что, когда Любимов попытался его отлупить в своем кабинете, дал Жоре сдачи, приковал нокаутированного опера к батарее его же собственными наручниками, сунул в рот «убойщику» кляп из комка документов со стола, спокойно вышел из кабинета и удрал через окно туалета на первом этаже здания ГУВД, объявившись через месяц аж в Швеции, где получил статус «беженца».

На все запросы России об экстрадиции «беглого преступника» горячие скандинавские парни отвечали отказом и требовали предоставить доказательства его вины. Их, видите ли, не устраивали присланные Генеральной прокуратурой документы, где обвинение повара строилось на «внутреннем убеждении» следователя и оперов.