На далеких рубежах - Гребенюк Иван - Страница 43

— Лиза!

Девушка остановилась.

— Не узнаете?

— Узнала.

— Проводить вас, Лиза?

Лиза стремительно повернулась и, почти касаясь локтя Телюкова полной грудью, зашептала таинственно, предостерегающе:

— Не летите! Ту-2 — это западня, ловушка, которую придумал для вас Поддубный… К нам приходил майор Гришин… Знаете, что он сказал папе? Нет, вы ничего не знаете… А я слышала. Гришин говорил, что Поддубный специально придумал полеты на старых бомбардировщиках, чтобы вы разбились… Из-за Лили. Не верите? Спросите у мамы! Она тоже слышала. И мама посоветовала мне как-нибудь передать это вам, чтобы вы отказались вообще летать на бомбардировщиках. А Лиля любит вас… только чин майора, должно быть, затуманил ей глаза… Она ездила с ним на «Победе» в аул. Я все знаю…

— Поздно, Лиза. Вопрос решен, я завтра лечу, — ответил Телюков, не успев еще разобраться в услышанном.

— Не летите! — умоляюще воскликнула Лиза и еще крепче прильнула к Телюкову. — Не летите!

«А ты? Чего так взволнована? — подумал Телюков. — Неужели ты… — и у него явилось желание провести с ней вечер. — Пригласить разве? Ведь завтра и впрямь может что-нибудь произойти… Бомбардировщики устарели… Жизнь коротка…»

Телюков мягко привлек Лизу к себе.

— Пойдем ко мне? Ну?..

Вдруг в нем что-то словно оборвалось. С непонятным ему самому чувством он невольно отстранился. «Пустая дуреха», — подумал он с презрением и сказал уже сухо:

— Нет, поздно. Идите, Лиза. Я не разобьюсь. Не беспокойтесь.

Вернувшись к себе, Телюков долго шагал по комнате взад и вперед, каждый раз натыкаясь на штангу, лежащую на полу. Мысли путались в голове. Западня? Нет, не таков Поддубный, чтобы расставлять западни! Здесь что-то не то. Он хорошо знает Гришина, знает Лизу и ее мать. Сорвать полеты, расквитаться с Поддубным, выставить его, Телюкова, в неприглядном свете, сделать из него труса, посмешище перед генералом — вот чего добивается Гришин. Но этого не будет! Не будет ни за что!

Он нагнулся к штанге, выжал раз, другой, третий. Потом разделся, окатил себя водой, вытерся и лег в постель.

Глава одиннадцатая

Медсестра Бибиджан не решалась раскрыть свою тайну и в последние дни избегала встреч с лейтенантом Байрачным. А если они и сталкивались где-либо случайно на улице, то поспешно удирала и тайком горько рыдала.

Несчастье, свалившееся на нее с детских лет, начинало сказываться на службе. Недавно Бибиджан перепутала лекарства, дала выпить больному солдату Баклуше вместо микстуры стопку спирта.

— Давненько не пробовал таких лекарств, — крякнул солдат, запивая водой. — Мне б еще стопочку, сестрица…

— Сколько прописано, столько и даю.

— Сестрица, голубушка…

«Что это ему так понравилось?» — подумала Бибиджан. Посмотрела на флакон, из которого наливала лекарство, а на этикетке написано: «Spiritus vini rectificati».

— Идите в палату и сейчас же ложитесь в постель, — перепугалась сестра.

Баклуша ушел, но по дороге очутился в кабинете главного врача — майора медицинской службы Абрама Львовича Бух. Солдат бил себя кулаком в грудь, доказывал, икая, что он совершенно здоров и не знает, «какого рожна» его здесь держат.

— Вы где это успели напиться? — спросил врач.

— Сестрица дала. Это лекарство такое, со спиртом.

— Какое лекарство? — изумился врач. — Позвать сюда сестру! Пусть принесет мой рецепт!

Поднялся шум. Бибиджан — в слезы:

— Простите, Абрам Львович, я ошиблась.

— Потому что порядка нет в процедурной. Порядка нет! — Абрам Львович забегал по кабинету, хватая себя за голову.

Бибиджан был объявлен выговор в приказе.

Байрачный, поскольку Бибиджан избегала его, сильно досадовал и злился и на нее и на себя. «Как это я позволяю какой-то девчонке водить себя за нос? Что ж это я за тряпка? А еще летчик-истребитель!»

Оставив Скибу и Калашникова, которые уселись с гитарой на крыльце, он отправился в поликлинику, где в эту ночь дежурила Бибиджан. Стучался в двери и в окна — не впустила и сама не вышла.

«Ну и не надо, подумаешь! — успокаивал сам себя. — А я еще, дурак, золотые часы купил в подарок… Другой подарю, а ты сиди в своей процедурной. Пожалеешь, да поздно будет!»

Байрачный полагал, что и в таких случаях он должен действовать решительно — нет так нет! Все, крышка!

Утром он вместе со всеми летчиками поехал на аэродром, чтобы посмотреть на необычные полеты.

Ровно в десять ноль-ноль Телюков сел в кабину нацеленного носом на бетонную полосу Ту-2. Непривычно чувствовал себя летчик. Над головой — отверстие, впереди — тоже все открыто, только один защитный козырек из плексигласа, такой примерно, какой ставят на мотоциклы. Кроме пистолета, спасательного жилета, парашюта с резиновой надувной лодкой — этих неизменных спутников летчика в полете Телюков имел при себе две брезентовые сумки, прикрепленные к поясу (одна с ракетницей и ракетами, другая с флягами, наполненными водой и спиртом); у него был запас еды, компас, санитарные пакеты, нож, спички. Все это могло пригодиться, если летчика своевременно не подберут после катапультирования или если его ненароком занесет в море.

Телюкову присвоили позывной «Дракон». Собственно, он сам выбрал это слово, по своему вкусу. Таким образом, с того момента, как Телюков сел в кабину Ту-2, он уже был не Телюков, а «Дракон» и, гордо чеканя каждую букву, произносил по радио:

— Я — Др-ракон! Я — Др-ракон!

На стартовом командном пункте пост руководителя полетов занял генерал Щукин, прилетевший в Кизыл-Калу накануне вечером. Он был «Верба» — позывной СКП. Возле Ту-2 стояли старшие офицеры соединения. Каждый их них уже дал летчику последние указания по своей служебной линии. Ждали только команду генерала.

В стороне от взлетно-посадочной полосы, как ветряк, навзничь поваленный бурей, махал крыльями вертолет. Он то поднимался метров на пять над землей, то снова приседал на колеса — экипаж тренировался, готовясь к выполнению задания.

Инженер, который непосредственно готовил к выпуску Ту-2, похаживал перед самолетом, держа за спиной наземный предохранитель катапульты. Инженер явно показывал начальникам, что не забыл вынуть предохранитель. И по тому, как инструктировал инженер летчика относительно непредвиденных случайностей в полете и настройки автопилота, было видно, что он очень волнуется. Очевидно, генерал как следует предупредил инженера…

Но вот прозвучала команда по радио:

— Дракон — запуск!

— От винта! — скомандовал Телюков.

Заревели моторы, вздымая позади пыль, задрожал на тормозных колодках самолет. Телюков, проверив моторы на максимальных оборотах, запросил разрешения на взлет.

— Взлет разрешаю, — передал генерал.

Телюков сбавил газ и условным знаком передал авиационным специалистам, чтоб из-под колес убрали тормозные колодки. Минуту спустя краснокрылый самолет начал разбег. Оторвавшись от земли, он медленно поплыл вверх. Старые моторы тянули плохо. Казалось, вот-вот откажет один, а за ним другой, и самолет «ляжет» на крыло, «клюнет» носом в землю. Телюков поспешил убрать шасси, чтобы уменьшить лобовое сопротивление. Поглядел на высотомер. Пятьдесят… сто. Сто пятьдесят… двести метров. Наконец стрелка приблизилась к тремстам. Этой высоты уже достаточно, чтобы в случае чего катапультироваться. Исчезла напряженность, летчик почувствовал себя более уверенно.

А моторы, хоть и медленно, но тянули самолет вверх. Пусть не волнуется инженер. Пусть не трясется от страха штурман Гришин, сидящий у индикатора радиолокатора. Материальная часть самолета действует исправно.

— Я — Дракон, — радировал Телюков. — Высота около двух тысяч. Иду заданным курсом.

«Верба» радировала в ответ:

— Вас слышу. Продолжайте полет. Как поняли?

— Дракон понял вас правильно.

В лицо Телюкову дул прохладный ветер; солнце слепило глаза. Летчик прислушивался к звукам в эфире. Офицеры-наводчики подняли пару истребителей с аэродрома Удальцова. Какая-то пара шла из-за Каспия. Чуть позже вылетели майор Поддубный и майор Дроздов. Взял старт и вертолет.