Рикошет (ЛП) - Лейк Кери - Страница 37

Я ласкала его добрых пятнадцать минут, пока он в итоге не улегся на полу возле моей кровати. Я взяла книжку и продолжила читать.

Блу вскинул голову, когда щелчок двери внизу привлек мое внимание.

Минуту спустя в дверном проеме появился Ник с коричневым бумажным пакетом в руках, и будь я проклята, если мое сердце не взмыло вверх, как кучка сухих листьев на ветру. С опущенным назад капюшоном, было легко поймать его неумолимый взгляд.

Забудьте. Мужчина выглядел разъяренным, как бык.

— Почему он там?

На этот вопрос я всего лишь пожала плечами.

— Он лежал у двери, так что я спросила не хотел ли он войти.

— Ты разговаривала с моим псом?

— А ты не разговариваешь с ним? Молчание в этом месте, кажется, сводит тебя с ума. — Я почесала Блу за ушами, его напряженную шею и спустилась вниз по лапе, которая потянулась вверх, доказывая, что я попала в яблочко.

— Теперь оставь его в покое. — Ник свистнул, но собака не сдвинулась с места. — Прекрати ласкать его. Блу! Ко мне! — И все равно собака лежала возле меня на кровати, раскрывая мне слабое местечко, которое я нашла под его ошейником.

Рычание доносилось из горла Ника, когда он пронесся к кровати и поддел пальцем ошейник Блу. Собака лениво встала с кровати и пошагала впереди своего хозяина в коридор, занимая свое место снаружи комнаты.

— Прости. Я не знала, что дружба с собакой нарушила твои правила.

Ник повернулся всем телом, опустив руки на бедра.

— Он здесь для охраны и защиты.

— От чего? От меня?

Его челюсти задергались, и я увидела, как что-то тревожило его. Наша сцена днем ранее?

То, как его взгляд скользнул вверх и вниз по моему телу, заставило меня почувствовать себя голой, словно я разделась перед ним, и он смог увидеть каждый мой шрам.

Прежде, чем Ник смог убраться из моей комнаты, дымясь и кипя от злости, я встала.

— Эй… если я… пообещаю носить твою… одежду… ты позволишь мне принять душ?

Каждое слово слетало с языка со жжением. Я ненавидела давать ему что-то, но, честно, его одежда пахла в сто крат лучше, чем моя, и плевать на упрямство. Одежда есть одежда.

Он молча уставился на меня.

— Я готова выбраться из своей собственной кожи, — я подняла спутанный кончик жирного локона, который прилип к моему лицу. — И мои волосы… липкие.

Парень вытащил пакет, который теперь держал под рукой, и бросил его на кровать, содержимое затарахтело при падении.

Я мгновение не решалась посмотреть, прежде чем приподнять уголок пакета. Внутри находились альбом и карандаши.

— Спасибо.

— Идем.

Я подняла его футболку и спортивные штаны со стула, куда бросила их ранее, и последовала за ним по коридору в, как оказалось, его комнату.

Помещение было просторным, по большей части пустым, но аккуратным, и пахло его приятным одеколоном. Мебель здесь была темнее, выполнена в более мужских цветах, коричневом и приглушенном синем. Такие же потрепанные стены, как и в моей комнате, но находиться здесь было комфортней.

Я указала на дверь на другой стороне спальни.

— Предполагаю, это и есть уборная?

— Да, — бросил он через плечо.

Когда он открыл дверь, перед глазами оказалась просторная ванная комната с душевой кабинкой из матового стекла и ванной-джакузи.

Уф, лучше я буду держаться подальше от ванны.

Ничего не имела против маленьких ванн, но перед большими у меня был огромный страх утопления — слабость, которая всегда удерживала меня подальше от больших емкостей с водой. Однажды Майкл связал мне руки и ноги и наполнил ванну водой до подбородка. Задыхаясь, я отключилась, почти утопившись, и он понял, что использование этой слабости не стоило потери его игрушки. Был еще один случай, когда после моей попытки побега, он связал меня по рукам и ногам и погрузил в воду. Я содрогнулась от воспоминания.

Ванная комната была чистой и опрятной, с длинной раковиной с двумя кранами и двумя зеркалами. Боже, я вообще хотела увидеть свое отражение?

Ник вытащил из узенького шкафчика полотенце и мочалку — обычные вещи, по которым я соскучилась за прошедшие дни.

Не сказав ни слова, он покинул комнату, закрыв за собой дверь. Мне не нравилась поспешность и скрытая резкость с его стороны. Постоянный поток напряжения, говорящий мне держать дистанцию. Быть проигнорированной Майклом было даром свыше, но с Ником это ощущалось, как наказание. Только я не сделала ничего плохого. Моя интуиция подсказывала мне, что его что-то тревожило.

Его взгляд на меня изменился, пристальности в нем стало больше, словно он изучал меня при каждой выпавшей возможности. Его глаза заставляли меня чувствовать себя, словно под микроскопом, экспериментом, который для него пошел не так. Наверное, мои шрамы вызвали у него сколько же отвращения, сколько вызывают у меня.

Впервые за три дня я стояла перед зеркалом. Боже милостивый. Как бы сильно мне ни хотелось закричать, я не смогла удержаться от смеха. В своем порванном платье, со спутанными волосами и жирным лицом я выглядела в точности, как женщина из Каменного века.

Я расстегнула платье, но придержала его на мгновение у груди. Что, если у него здесь камеры? Хотя, не все ли равно мне было? Если парень хотел изнасиловать меня, у него было множество возможностей. Мои шрамы не оттолкнули бы настоящего насильника — мне ли не знать, ведь Майкла они не пугали.

Даже с этим я не решалась отпустить платье. Не из-за страха быть увиденной, а из-за страха перед тем, что увижу я. На открытой коже следов не было — безупречная, как и всегда. Майкл всегда был очень осторожен в том, где оставлял раны. Никогда на «горячих зонах», как он называл их — частях тела, которые будут видны даже в коктейльном платье. Шрам на запястье был единственным исключением, и я часто носила браслеты или другое украшение, скрещивала руки на мероприятиях — правило Майкла. Это был шрам, который нанес не он, что всегда беспокоило его больше, чем риск быть раскрытым.

Тело под одеждой рассказывало гнетущую историю моей жизни.

Я позволила платью упасть и уставилась на шрамы, которые пялились на меня в ответ из зеркала. Два на внутренней части бедер, следы от ожогов на животе, порез на бедре, на который нужно было накладывать швы. Повернувшись спиной к зеркалу, я увидела слово, которое остановило Ника — вырезанное над линией трусиков под многочисленными следами долгих и жестоких ударов плетью. Темные фиолетовые синяки, которые обычно покрывали мои ноги, сейчас пожелтели. Заживали. Интересно, как я буду выглядеть, когда они вообще исчезнут. Майкл всегда оставлял после себя синяки. Я больше не знала, как бы выглядела без них.

Странно, что мой похититель, тот, который клялся убить меня в первую ночь, не оставил на мне ни одного. Слезы наполнили глаза, затуманив зрение, и на короткий миг я не могла видеть ни единого шрама до тех пор, пока они снова не пришли в фокус, так как слезы ручейками стекли по щекам. Я плакала, лишь когда получила первые шрамы. Там, стоя под непрощающим светом, некоторые части меня начинали исцеляться, а моя защита — рушиться.

Если и была одна вещь, которую я выучила в политической игре в масках, это то, когда можно сломаться. Не тогда, когда свет бьет тебе в лицо, или когда самые красивые люди этого города спрашивали меня, какие планы были у моего щедрого мужа. А тогда, когда ты оставался один в темноте.

Я выключила свет. Окно возле унитаза смотрело на душевую кабинку, проливая достаточно света, чтобы видеть, пока я прятала то, что хотела.

Было время, когда я боялась темноты, но после я нашла в ней утешение. Почувствовала себя защищенной ею.

Я включила душ, и через секунды по моему лицу хлынул поток, покрывая мою кожу влагой. Внутри я тихо простонала, когда тепло воды, словно кулаками, било по моему телу. Проклятье, может, я жаждала насилия, потому что, черт возьми, жестокость воды была приятной. Колени грозились сдаться, пока тепло окутывало меня, словно одеялом.

В темноте я могла сломаться и распасться на части, но неважно, что случится, я никогда не позволю человеку по ту сторону двери разрушить меня. Пока поток стегал меня по лицу, смывая грязь и порок, я поклялась перед темнотой: