Красный ледок
(Повесть) - Ковалев Павел - Страница 13

Тишина — как натянутая струна.

— Ну, так кто слово скажет? — спросил снова председатель.

Снова упорное молчание.

Так продолжалось несколько минут. Сидевшие позади, у самых дверей, начали потихоньку выходить.

Председатель сельсовета сказал:

— А убежать, граждане, успеете… Еще первые петухи не пели…

Никто даже не улыбнулся этой шутке.

Тем временем дядя Игнат о чем-то шептался с дядей Пар-феном. Они сидели рядом. Парфен наконец кивнул головой Игнату и поднялся:

— Так я скажу, товарищи. Это значит, про Петручка нашего…

А у меня и сердце заколотилось.

— Он по нашей просьбе прочитал ту газету… Принудили, одним словом, мы его… Ну он и послушался…

— А что тут такого особенного? — переспросил кто-то. — Прочитал, и все, хлопец он грамотный…

— Как это что?.. Или ты с неба, братец, свалился?.. После того чтения кое-кто поработал, чтоб, это самое, колхоз растащить. А вот мальцу приписали какую-то там агитацию… Того — шусь! — и из школы ни за что выключили…

— Это, товарищи, явная ошибка, — заявил Сергей Григорьевич.

А у меня и в глазах посветлело.

Дядя Парфен посмотрел на секретаря райкома и добавил:

— И я так думаю… Ошибка — не иначе… Газету ведь мог и другой кто-либо прочитать нам…

И сел.

— А с колхозом как быть, Парфен Кириллович? — спросил председатель собрания.

— Да подождем немного, — отмахнулся дядя Парфен.

И только мне подумалось, что дело мое не такое уж пропащее, как у самых дверей кто-то громко выкрикнул:

— А колхоз без молокососов обойдется, нашли о чем говорить…

Я узнал, чей это был голос. Выкрикнул тот самый верзила, который встретил меня недавно возле родника и отговаривал идти на колхозное собрание. И тут я не удержался и выпалил ему, прислужнику Короткого:

— Без вас тоже колхоз жить будет!..

По хате, в которой было полно людей, прошел шорох, да такой, будто всех встряхнуло воздушной волной.

А Сергей Григорьевич снова взял слово. Перед этим он что-то тихо шепнул моему дяде Игнату.

— Напрасно некоторые из вас на хлопца все сваливают. Он, как и подобает комсомольцу, делает свое дело… И газету людям надо было прочитать… И если это кому-то не нравится, значит, и все, что мы делаем, таким не по вкусу… Тут говорили про школу. Конечно, там не разобрались во всем как следует, хлопца неизвестно за что обвинили. Это мы поправим…

— А он пускай раньше батьки в пекло не лезет! — это уже не выкрикнул, а громко, отчетливо сказал Макар Короткий.

Сергей Григорьевич выждал какой-то момент и, оглядев всех, добавил, не обратив внимания на слова Короткого:

— Ошибки исправляются. Так будет и с колхозом, так будет и с комсомольцем…

И он назвал мою фамилию.

Люди все поняли: и что произошло в деревне, и что сегодня происходит, и как должно пойти дело дальше. Вокруг моего отца сгруппировалось несколько мужчин-односельчан. Они в чем-то его убеждали, и он, меня это очень огорчило, согласно кивал им головой. Казалось мне, что вот-вот наступит тот момент, когда надо будет кому-то первому сказать, что он возвращает все в колхоз, сам возвращается, сам исправляет свою ошибку. И я стал пристально, не сводя глаз, смотреть на отца, а он то отворачивается, то голову опускает. Тогда я решил подойти к нему, сказать, что думаю, но послышались слова председателя сельсовета:

— Я думаю, что Петручок вместе с отцом первыми вернутся в колхоз…

— Конечно, — обрадовался я.

И тишина снова завладела собранием. Ненадолго, ее нарушил дядя Игнат Дрозд, заявивший перед всеми:

— Я не забирал и забирать не собираюсь свое обобществленное имущество, без колхоза нам жизни нет и не будет…

— Так у тебя и забирать нечего, — выкрикнул снова тот же здоровенный парень, который все время подпирал плечами дверь.

— Конечно… Мы вам не ровня. Дуб, как говорится, свинье не товарищ. Потому и вы не суйте носа в чужое просо. Колхоз не ваша забота, Шикта, — подчеркнуто как-то назвал дядя фамилию парня.

Сергей Григорьевич внимательно следил за ходом этой своеобразной дискуссии. Он по своему опыту знал, что без этого нельзя обойтись, потому и не спешил вмешиваться.

— У вас мы и спрашивать не будем, и советоваться с вами тоже не собираемся, — отчитывал Дрозд парня.

— Зачем же тогда звали? — поднялся Макар Короткий, прикрывая своей спиной Трофима Шикту.

Дядя Игнат не сразу нашелся с ответом. Тогда вновь поднялся Сергей Григорьевич и спокойно сказал:

— Чтобы разъяснить всем, что колхоз у вас будет. Понимаете, колхозы будут жить. И пусть кое-кто из вас не переиначивает статью так, как ему хочется. Мы работаем, создаем новое, потому иногда и ошибаемся. Это святая истина. Статья помогает нам делать свое дело без ошибок, на ходу их исправлять. Так думает партия, так и мы будем думать и делать общее для нас и для вас дело…

— А вы за нас не думайте, — не удержался мой отец.

Это уже было как выстрел, как гром с ясного неба. Все зашевелились. Хата загудела, как пчелиный улей.

Сергей Григорьевич, сохраняя внешнее спокойствие, снова выждал некоторое время, а затем сказал:

— А за кого же мы должны думать, товарищ Ничипорук, если не за таких, как вы? Может, нам за Короткого и Шикту думать? А?

Отец молчал.

— Советую все же и вам, товарищ Ничипорук, о своем поведении подумать… Ну, хотя бы до того, как на колхозный сход собираться… Сегодня же у нас общее сельское собрание. Вот пусть председатель сельсовета и ведет его дальше…

Это был очень своевременный маневр секретаря райкома. Он все поставил на свое место, все объяснил, всему дал справедливую оценку. И пусть, мол, крестьяне сами теперь подумают, пусть поразмыслят.

Март в том году выдался солнечный. Правда, ночью еще держались морозы, но уже не такие сильные. Они подсушивали землю, к утру тонким ледком прикрывали лужи. Днем же, когда пригревало солнце, все таяло, становилось грязно. Нагревались крыши, и с них падали капли, образуя почти сплошную водяную ленту, которая живо слизывала уже оттаявшую землю, прокладывая в ней маленькие канавки. Журчали ручьи. Ходить по земле в то время было уже не просто, так как можно было зачерпнуть полные ботинки снежной каши с водой и грязью и даже плюхнуться, если наступишь на скользкое место.

Таким вот мартовским днем шла Софья Марковна в нашу деревню из Тихославич, шла, чтобы как можно скорее повидаться и поговорить с моими родителями. Дорога была разъезженная, и учительница шла по самому краю, выбирая места посуше.

Шла и думала, как она скажет о том, что произошло со мной в школе. Ведь это же ей директор поручил сказать мне, чтобы я снова шел в школу, так как поступили со мной неправильно, ошибочно, успокоить моих родителей, заверить, что все будет хорошо, что я, их Петручок, снова буду одним из лучших учеников ее класса.

А когда пришла к нам, столкнулась с главной, неожиданной проблемой — стала свидетельницей семейной трагедии, разлада, вызванного тем, что отец отказался вернуться в колхоз и что мать на этот раз его поддержала. Не могла мать во второй раз расстаться со своим имуществом. И еще была одна важная причина. Она ожидала ребенка. А в это время женщине нужен покой. Было не до новых забот, не до споров и нервного возбуждения.

Перед Софьей Марковной предстала та же картина. Отец курит трубку, мать тихо плачет, а я, молчаливый, стою посреди хаты. С отцом я все же опять поспорил, то и дело настойчиво повторяя:

— Пойду один в колхоз.

Но это его вовсе не волновало, не страшило.

— Иди, я не держу, — ответил он и даже не повернулся.

— Добрый день, — сказала, войдя в это время в хату, Софья Марковна.

Мать поздоровалась, я тоже, а отец и головы не повернул в сторону учительницы, будто в хату никто и не вошел.

— А я к вам с приятной новостью, — остановившись у порога, начала учительница. — Школа наша допустила ошибку в отношении Петручка и спешит ее исправить — просим сына вашего побыстрее приходить на занятия. Комсомольцы также передали, что они на него не обижены и ждут к себе…