Горбачевы. Чета президентов - Платонов Сергей Владимирович - Страница 8

– Уверен в этом, поэтому и сказал о кураторе. Пошли к ребятам. Послушаем, что Александр рассказывает о поездке в Париж.

– Ребята, там рай, настоящий рай. Магазины ломятся от товаров. Правду говорят, что дефицит у них есть: дефицит денег. Но кругом чистота и порядок, – продолжал восторгаться философ, пока его довольно бесцеремонно не остановил Анатолий.

– Саша, ну что ты кукарекаешь. А безработица, а эксплуатация? Да, у нас мало товаров и мало платят. Но нет безработицы и нет такой эксплуатации. Как работают, так и получают. Некоторые ходят на работу отдыхать. Что, нет таких? Полно. Кстати, а кто оплачивал твою поездку?

– А это к чему? – не понял Александр.

– А все к тому. Ну а все же, кто?

– Французская сторона. И что?

– А коньяк ты на какие шиши покупал?

– Из французских денег на карманные расходы.

– Вот отсюда и твой халявный восторг, – жестко подытожил Анатолий.

И тут началось! К спору присоединились девушки, добавив, что «в наших магазинах нет хорошей одежды и белья, стыдно парням показаться». Раиса попросила Анатолия выбирать выражения и не обижать Александра, который продолжал настаивать на своем, что у нас все хуже, чем там. Порядок восстановил Михаил предложением попеть песни, которое всех примирило.

Разошлись поздно. Обещали помнить и поддерживать друг друга. До получения дипломов собраться всем вместе уже не удалось. Перед отъездом домой Зденек зашел к Горбачевым и подарил на память о совместной учебе и дружбе копию своей дипломной работы с надписью: «Другу Мишке, юристу широкого профиля. Зденек».

Минеральный секретарь

Раиса университет закончила, а Михаилу еще оставался год учебы. Ей прочили будущее большого ученого и предложили аспирантуру. Она согласилась. Надеялись, что и Михаил после окончания обучения сможет остаться в Москве. Так все и складывалось, пока не случилась первая и последняя осечка в его карьере.

Председатель комиссии по распределению выпускников скорее ради проформы спросил у Михаила, который как секретарь комитета комсомола и сам был ее членом:

– Не возражаешь, если направим тебя на работу в Генеральную прокуратуру? От нее поступила заявка на одного человека. И мы считаем, что достойнее твоей кандидатуры нет. Коммунист, женат, орденоносец. Учился успешно. Так что давай, только не подведи. Квартиру обещают выделить в течение года. А пока поживете в общежитии для аспирантов.

– Благодарю за доверие. Для меня это большая честь. Все сделаю, чтобы вы не пожалели о своем решении. Разрешите мне выйти, сообщить жене. Она здесь и очень волнуется. Пусть порадуется.

Михаил выскочил в коридор, где Раиса ждала результата.

– Райчонок, порядок! Меня распределили в Москву, да еще и в Генеральную прокуратуру. До получения квартиры разрешено пожить в аспирантском общежитии. Надо сообщить родителям, чтоб не переживали за нас. Видишь, как хорошо все устроилось.

– Знала, за кого замуж выходить. С тобой не пропадешь. Пойдем, я тебя покормлю.

– Не могу. Я же член комиссии, а заседание не закончилось. Все, пока. Готовь обед. Буду через пару часов.

На другой день с выпиской из решения комиссии Михаил был в управлении кадров Генеральной прокуратуры. Встретили любезно, попросили заполнить анкету и отпустили, порекомендовав прибыть через две недели. Довольный Михаил пересекал небольшой двор на выходе в сторону кованых ворот, когда дорогу ему перегородил какой-то нагловатый мужчина: «Смахивает на того мужика, что клеился к нам с Зденеком в чайной в день похорон Сталина», – подумалось ему.

– Привет, узнаешь? Я тебя хорошо запомнил. Ты же меченый. Не обижайся, так в народе говорят. Бог помечает не зря. Видно, далеко пойдешь. А корешок твой, длинный, где? Он, наверно, иностранец. По-русски не чисто калякал. Помнишь чайную на Пречистенке в день похорон злодея?

– А вот ты кто? Чего здесь делаешь? Опять что-то натворил?

– Нет, хватило от Сталина. Теперь хлопочу о реабилитации. Говорил я вам, что за пустяк посадили, так ты не поверил. Слышал, сколько народа уже выпустили? А дружок твой меня поддержал. Привет ему и доброго здоровья. Слушай, ты часом не здесь работаешь? Помог бы мне. Как тебя звать-величать, а то ведь не найдешь, тут вас много.

– По имени я Михаил, а фамилия тебе ни к чему. Сюда только устраиваюсь, и помочь тебе не смогу. Если зря сидел, разберутся и без меня. А выпускают не безвинных, а по амнистии. Не путай праведное с грешным. Бывай, я спешу.

– Ишь, занятой какой. Еще не работает, а уже некогда ему. Гордый ты человек. Вот от таких в народе и беды. Зря нос задираешь. Гляди, не оступись, – уже в спину предостерег Михаила незнакомец.

Через две недели тот же кадровик и так же вежливо сообщил Михаилу неприятное известие.

– Принять вас на работу не можем. Есть постановление инстанций, надеюсь, вам не надо объяснять, что это за органы, запрещающее зачислять выпускников вузов в центральные аппараты ведомств. Так что зайдите в соседний кабинет и получите направление на родину – в прокуратуру Ставропольского края. Покажете себя там, и дорога в Москву через пяток лет будет открыта.

– Это невозможно. У меня здесь жена. Вы разбиваете семью.

– Где она работает, напомните?

– Она учится в аспирантуре.

– Не надо так расстраиваться. Закончит и приедет к вам. Не вы первые и не вы последние. А временная разлука только проверит на прочность вашу семью.

– Спасибо за странную заботу о семье. И все же я должен сам прочитать названное вами постановление. Пусть я и молодой юрист, но привык верить только закону и своим глазам.

– Это похвальное качество, но документ этот секретный. А у вас нет допуска к такого рода актам.

– Но это же неправильно, когда документ, регулирующий трудовые отношения, засекречен. Ведь сейчас партия осуждает такой подход. В этих отношениях должна быть полная гласность. И потом была же заявка на молодого специалиста. Если есть запрет, почему вы ее направляли в университет?

– Да, здесь произошла неувязка. Заявка была направлена, как и положено, полгода назад. Постановление с запретом мы только что получили. Насчет гласности. Конечно, в небольших дозах она полезна. Для контроля за бюрократией. Но во многих государственных делах без соблюдения тайны нельзя. В центральном аппарате прокуратуры также очень много секретных сведений. Впрочем, я не должен вам все это объяснять. Получайте направление и в Ставрополь. Счастливого пути.

– Но, может, направите меня в прокуратуру по Москве? Я не смогу расстаться с женой.

– В городской вакансий нет, есть в областной, в городе Зарайске. Хотите, направим вас туда?

– От Москвы это далеко?

– Не очень, километров двести.

– Я подумаю, до свидания.

– Думайте быстрее.

Михаил покидал главное здание правоохранителей страны в полном смятении. Еще во время учебной практики в районной прокуратуре многое в этом учреждении ему не понравилось. Особенно бросалось в глаза явное равнодушие к посетителям. Но генеральная прокуратура в его представлении до этого общения оставалась святилищем, храмом законности. Теперь он не знал, что думать и делать. Закон и его с Раисой жизнь были так цинично попраны именно там, где менее всего ожидалось. Его разочарование было бы еще большим, если бы он знал, что никакого секретного постановления на этот счет нет. А есть устное указание МГБ не брать на работу в центральный аппарат ведомств лиц, побывавших на оккупированной территории. Михаил попал под запрет потому, что полгода был «под немцами». Это был первый сбой в его короткой, но до этого довольно удачной судьбе. Состояние становилось все тревожнее. Росло острое чувство несправедливости и желание как можно быстрее добраться в общагу к Раисе, под ее защиту. И вместе думать, как быть.

Для нее это известие было таким же неожиданным. Но она повела себя так, как будто знала о нем заранее. Видимо была из породы фаталистов – людей всегда и ко всему готовых.