Белый обелиск (СИ) - Рэйда Линн - Страница 22

  Альк чувствовал себя обескураженным.

  - Но вы, по крайней мере, никогда не голодали, - сказал он, думая о крестьянах в Гедспуре.

  Ольгер пожал плечами.

  - Я провел четыре месяца в осажденном Форосе, и не знаю места, где голодали бы страшнее. В таких случаях обычно говорят - "мы ели крыс", но правда в том, что к середине той зимы в городе не осталось ни единой завалящей крысы, так что мы вываривали шкуры наших дохлых лошадей. Ты прав, в мирное время я могу позволить себе есть на серебре и мягко спать за счет людей, которые работают вместо меня. И все же большую часть жизни - взрослой жизни, я хочу сказать - я должен был питаться солониной и галетами, спать на земле и проводить в седле по восемнадцать часов в сутки. И даже сейчас, имея полную возможность завести себя пуховую перину и полдня сидеть в гостиной за обеденным столом, облизывая пальцы, я, как видишь, вовсе не намерен это делать.

  - Почему?.. - глупо спросил Свиридов.

  - Хотя бы потому, что, если я умру в каком-нибудь паршивом Лотаре, мне не поставят белый обелиск.

  Альку стало неуютно. Что еще за обелиск, и почему ройт говорит о нем с таким торжественно-серьезным выражением?.. Конечно, Ольгер не сошел с ума, это исключено. Но, может быть, он так устал в дороге, что невольно начал заговариваться. Как бы убедить его, что нужно отдохнуть?

  Должно быть, эти размышления достаточно красноречиво отражались на лице Свиридова, поскольку ройт негромко рассмеялся.

  - Я же говорю, ты ничего не знаешь о наших законах. Белый обелиск - это признание, что ты заслуживаешь места в памяти потомков. Ройтов, которые умирают дома, на своей постели, принято хоронить без надгробия, никак не отмечая их могилу. Так похоронили моего отца. А вот над могилой моей матери установили белый обелиск. Когда в нашем поместье случилась эпидемия болотной лихорадки, она устроила в доме лазарет и ухаживала за больными. А потом за моим младшим братом Найтаном. Думаю, от него она и заразилась. И... ну, словом, большинство людей тогда успешно выздоровели, а вот мать была слишком истощена заботой о больных, и уже не могла бороться с лихорадкой. Она умерла на третий день болезни. Я узнал об этом только несколько недель спустя - меня в то время уже отослали в корпус.

  - Мне очень жаль, - сказал Свиридов совершенно искренне. Свою мать Альк помнил очень смутно, потому что она умерла, когда ему было лет пять, и всю сознательную жизнь Свиридов знал только отца - рассеянного и излишне суетливого, по мнению самого Алька, человека. Но если большую часть времени приват-доцент Свиридов дико раздражал своего сына, то при мысли о его возможной смерти Альк мгновенно ощутил холодную, пугающую пустоту внутри. Нет уж, пусть живет как можно дольше. Тем более, что донимать Алька своей ноющей заботой он теперь при всем желании не мог.

  - Спасибо, - кивнул ройт. - Но я рассказал это не для того, чтобы ты мне сочувствовал - в конце концов, все это очень давняя история.

  Альк покосился на своего собеседника. После того, как Ольгер в приступе нетрезвой откровенности рассказал серву о своей невесте, Александр пришел к выводу, что Хенрику, в отличие от большинства других людей, не свойственно со временем проникаться равнодушием к своему прошлому. Наоборот, казалось, что для ройта прошлое существовало параллельно с настоящим - такое же осязаемое и реальное, как комната с закрытой дверью, в которую при желании всегда можно войти. Жутковатая особенность, но, с другой стороны, сумел же Ольгер дожить до тридцати с лишним лет и не свихнуться...

  - Я просто хотел, чтобы ты понял - большинство людей действительно стараются построить свою жизнь с таким расчетом, чтобы их потомки могли вспоминать их имя с гордостью, - продолжал Хенрик, явно не подозревая, о чем думает в эту минуту его собеседник. - Ройт, которого хоронят без надгробия - это гораздо хуже, чем простолюдин. Если ты недостоин обелиска - ты никто. Ты перечеркиваешь свою жизнь, как будто ее вовсе не было.

  Свиридов молча смотрел на мужчину и думал, что он, кажется, догадывается, что загадал ройт Ольгер возле Дерева Желаний. А еще Альк думал, что во всем этом есть что-то удивительно неправильное - жить ради того, чтобы достойно умереть.

  Неизвестно, что было написано на лице Алька в тот момент, но, встретившись с ним взглядом, ройт нахмурился.

  - Что-то мы слишком заболтались, - сухо сказал он, вставая на ноги. - Давай-ка спать, иначе завтра глаз не продерем.

  В следующие два дня путешествия они не перемолвились ни словом, не считая обычных распоряжений ройта - ослабь подпругу, оботри лошадей сухой травой, кто так седлает, бестолочь? - и прочая. На привалах Ольгер либо беседовал с Маркусом, либо заворачивался в плащ и сразу засыпал. Иногда Свиридову казалось, что ройт Ольгер избегает оставаться с ним наедине. Возможно, ройт действительно жалел, что так разоткровенничался в прошлый раз, но, скорее, ему было просто наплевать на Алька, как и раньше, а случайная беседа на привале ничего не изменила. Впрочем, Альку тоже вскоре стало не до разговоров. Он, в отличие от ройта, не привык целыми днями проводить в седле, а потом спать несколько часов на жестких лежаках в "дорожном доме" или прямо на траве. Силы таяли с каждым днем. Порой Свиридову казалось, что наутро, когда ройт распорядится седлать лошадей и ехать дальше, у него не хватит сил подняться на ноги. Когда они наконец-то добрались до Бейтри, где их ждали настоящие постели, подогретая вода для умывания и хоть какой-то отдых, Альк готов был расценить это как чудо.

  Поднявшись в верхнюю комнату, где было три кровати, Альк тотчас же растянулся на одной из них. На то, чтобы снять сапоги, его еще хватило, а вот на то, чтобы переодеться или хотя бы отмыть от пыли руки и лицо - уже нет. Когда дверь скрипнула, впуская ройта Ольгера, Альк находился в состоянии какого-то блаженного полузабытья, и готов был отдать все что угодно, лишь бы его хоть на несколько часов оставили в покое. Должно быть, Ольгер это понял. Он отпустил несколько нелестных замечаний о свинской натуре тех, кто не испытывает никакой потребности переодеться в чистое после долгого путешествия верхом и нескольких ночевок на земле, но все-таки не сделал ни одной попытки растолкать Свиридова. Вскоре до Алька донесся плеск воды, по которому он понял, что ройт умывается над оставленным в спальне тазом.

  - М-ммм эаим этти? - промычал Свиридов, силясь оторваться от подушки.

  - Что? - фыркнул невидимый для Алька собеседник.

  - Мы выезжаем на рассвете?..

  Ольгер рассмеялся.

  - Думаю, что "на рассвете" тебя даже я не добужусь. Нет, завтрашний день я думаю провести в Бейтри. Утром мы с мейстером Кедешем пойдем в местную ратушу, а ты... ты, так и быть, можешь остаться здесь. Но с постоялого двора ни шагу, ясно?

  Альк зарылся головой в подушку, понадеявшись, что ройт расценит это как кивок. Конечно, ясно. Да и зачем ему куда-то идти, лучше он проведет все утро здесь, и будет спать, спать, спааать... Додумать эту мысль Свиридов не успел, погрузившись в глубокий сон без сновидений.

  Проснулся Альк в прекрасном настроении, и сразу убедился, что проспал он очень долго. Судя по положению солнца за окном, сейчас было никак не меньше десяти утра. С тех пор, как он попал на службу к ройту Ольгеру, ему еще не приходилось спать так долго. Альк спустился в кухню, надеясь чего-нибудь поесть, и втайне негодуя, что ройт Ольгер не оставил ему денег. Впрочем, оказалось, что о завтраке для Алька Хенрик все же позаботился - перед Свиридовым поставили огромную шипящую яичницу с беконом и разбавленное местное вино. Почувствовав, что он ужасно голоден, Альк набросился на еду, проглатывая огромные куски и обжигая губы. Одновременно он подумал, что Хенрику Ольгеру, наверное, ужасно не хватало каффры, которую ройт обычно требовал на завтрак в Лотаре.

  Ольгера с Маркусом все еще не было, и Альк не имел представления о том, когда они намерены вернуться. Чтобы скоротать оставшееся время, Альк, чуть-чуть поколебавшись, решил выйти в город - в конце концов, вчера, в день их приезда в Бейтри, он едва держался на спине у Шелковинки и меньше всего думал о том, чтобы глазеть по сторонам, а впечатления о новом месте очень пригодились бы ему для путевых заметок. Правда, Ольгер запретил ему куда-то отлучаться из трактира, но Альк быстро успокоил свою совесть тем, что он не собирается уходить дальше двух ближайших улиц. Хенрик ведь наверняка имел в виду, чтобы он не уходил далеко отсюда - ну так Альк и не уйдет. А ройт, скорее всего, вообще ничего не узнает об этой прогулке.