Выбери любимый жанр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Дива - Алексеев Сергей Трофимович - Страница 22


22
Изменить размер шрифта:

Все эти чудеса в недрах запустения и разрухи охраня­ли автоматический шлагбаум и две видеокамеры, наце­ленные, как пушечные стволы.

Зарубин перед ними и остановился, полагая, что сей­час к нему выйдут, однако кругом было ни души, и похоже, камеры стояли тут для острастки. Тогда он достал коробку с подарком Фефелова и пошёл за шлагбаум. В это время из крайнего блока вышла женщина в белом халате и с марлевой повязкой на лице, более похожая на доктора, чем на колхозницу. Зарубин вежливо поздоровался, но спросить ничего не успел.

— Это ещё что такое? — грубовато спросила она. — Ну-ка, выйди! Выйди отсюда!

Принимали в этом колхозе, прямо сказать, неласково, Зарубин отступил за шлагбаум и вежливо поздоровался.

— Как бы увидеть хозяйку, Диву Никитичну?

Женщина чуть отступила, смерила недоверчивым взглядом и оттянула маску на подбородок.

— Это я. Что нужно?

Никакой особенной красоты, разящей наповал, Зарубин не заметил: миловидная и самоуверенная особа лет за тридцать...

— Я привёз вам подарок от Фефелова, — он протянул коробку. — Вот, возьмите.

— Какого Фефелова? — вдова чуть сбавила напор. — Который из Москвы, что ли?

— Из Москвы, на охоту сюда приезжал...

Она говорила громко, чуть развязано, в поведении чувствовалось внутреннее простодушие, смешанное с барской, даже царской брезгливостью.

— Вот неймётся мужику! — усмехнулась Дива Ники­тична. — А что прислал-то?

— Не знаю, — сказал Зарубин. — Просил передать...

Она посмотрела на свои стерильные перчатки.

— Ну-ка, открой!

Разрезать упаковку пришлось ножом. В коробке ока­залась ещё одна, такая же круглая, но обтянутая бар- хитом, как ларец и явно антикварного вида, на замоч­ке и с золотым ключиком на тесьме. Подарок, кажется, Диву заинтересовал.

— Ишь ты, какая красивая... И что там внутри?..

Зарубин отомкнул замок и осторожно открыл ларец — там, в ложе из белого шёлка оказались серебряные, с по­золотой, пяльцы для вышивки и стеклянная коробочка с набором золотых игл самой разной длинны и конфигу­рации. Сказать честно, вещи дорогие, старинные, и Дива, увидев всё это, восхитилась:

— Какая прелесть! Генеральский подарок... Ценная, должно быть, вещица?

— Антикварная.

В следующий миг она потеряла интерес и преврати­лась в избалованную вниманием барышню.

— Какие назойливые мужчины, — вымолвила она с жеманностью богатой невесты. — Знают, что не при­нимаю, и всё равно подарки шлют...

Снова спряталась под маску и хотела уйти.

— И что мне теперь с этим делать? — спросил Зарубин.

— Поедешь по берегу, увидишь омут глубокий, так в воду брось, — посоветовала она.

— Может, обратно вернуть? Вещица дорогая...

Дива рассуждала без прежнего простодушия, неожи­данно многозначительно и даже жёстко:

— Вернуть — напрасную надежду подать. А станет спрашивать, скажи, я сама в реку бросила. Русалкам по­дарок в пору, пусть вышивают. У них на дне ниток мно­го и времени не счесть...

Зарубин не знал даже, что и сказать, Дива Никитич­на гордо удалилась, а он остался стоять с коробкой в ру­ках, физически ощущая, что за вдовой потянулся некий инверсионный след, выхлоп, по которому можно судить о силе двигателей. Обычно в таких случаях восхищён­но говорят: какая женщина! Но Зарубин восторга не ис­пытал, а силу её отнёс к ведьминскому характеру: вдова привыкла к вниманию мужчин и вертела ими, как хоте­ла, включая губернатора.

После столь неудачного знакомства с хозяйкой фер­мы он не стал более искушать судьбу и поехал к Костылю.

Охотничья база оказалась не близко и на полуострове: Пижма делала здесь крутую петлю, образуя защищённый модой почти правильный круг, и только узкий перешеек связывал его с материком — так было на карте. По зем­ле же пришлось порядочно накрутить петель, прежде чем попал на нужную дорогу с единственным указателем на развилке — «Охотбаза «Пижма» 1 км». Куда вела вто­рая дорога, оставалось загадкой. Может, просто на де­лянку, где вместо леса теперь выруб с пеньками. Зарубин жал, что его здесь ждут, однако, исполняя рекоменда­ции попутчика, свернул в лес сразу за аншлагом, загнал машину в молодой сосняк, расчехлил и зарядил карабин. ()н не собирался стрелять ни в лешего, ни в снежного че­ловека, за дорогу мозги вроде проветрились, но остался подсознательный детский страх, опасность незнакомо­го пространства. Оружие давало иллюзию защищённо­сти и одновременно подчёркивало, что страх этот всё-та- ки сидит и дорожным ветром его не выбить. Поскольку на языке, будто попавший в рот волосок, прилип вопрос: вдруг появится сейчас леший, и что ты станешь делать?

И в голове треплется та же мысль...

В молодом беломошном бору и впрямь повсюду тор­чали бурые шляпы уже переросших грибов, нагретая за день хвоя источала приятный смолистый запах вме­сте с полусонным, уже осенним умиротворением. Рядом база с десятком домов, два автобуса людей, а музыки нет, дыма костров не видать — даже отдалённых голо­сов не слыхать. Ни шороха, ни движения, никакой жи­вой души поблизости — ни чистой, ни нечистой!

Зарубин прогулялся по лесу вдоль дороги, потом уви­дел просвет впереди, пошёл на него и оказался у белёсой, пенистой реки, словно и впрямь молоко текло. Глубоко врезанное русло с обрывистыми берегами упиралась в ка­менную моренную гряду и вдали уходило на круг, оги­бая холм. На вершине его и стояла охотничья база: сре­ди сосняков блестели жестяные крыши, из труб курился дымок, и это было единственным знаком, выдающим присутствие людей. Несмотря на свой горный и бурный вид, Пижма оказалась спокойной и глубокой, а молоч­ный её цвет создавался за счёт белого камня, песчаных яров и белёсого неба.

Выглянувшее солнце упало в тучу, начал моросить дождик, быстро смеркалось, и всей нечисти пора было выходить на оперативный простор, но тускнеющие бере­га по-прежнему были пусты и безмолвны. Уже в сумер­ках Зарубин спустился к воде, умылся, и тут увидел, как по речной, зарябленной дождём глади бесшумно скользит резиновая лодка. Один человек сидел на вёслах, другой в корме, и оба похожи на припозднившихся или только что выехавших на ловлю рыбаков. Тот, что был на кор­ме, колдовал со спиннингом, однако забросил его все­го пару раз, потому что гребец резко повернул к берегу и причалил неподалёку от Зарубина. Рыбаки всё делали молча и почти беззвучно; они выволокли лодку на берег, подхватили прорезиненный объёмистый мешок, торча­щий посередине, и понесли его по песчаной круче вверх. Мешок был тяжёлый и скользкий, наверняка с рыбой, и мужики его дважды уронили, пока лезли на песчаную кручу. Зарубин даже рассмотреть толком их не успел, за­метил лишь, что один малого роста, в камуфляжном ко­стюме, чернобородый, другой в чём-то сером и длинно­волосый — космы всё время спадали на лицо. Выждал, когда они поднимутся на берег, после чего оббежал сто­роной, по пологому подъёму, а когда оказался в сосновом подросте, рыбаков не обнаружил.

Облачность сгущалась, и так быстро померкло, что в густом лесу стало темно, а высокий бор с восточной стороны уронил непроглядную тень на всю речную до­лину. С горки стало видно почти весь полуостров с ба­зой, где зажглись галогенные слепящие прожектора, и не то что выслеживать — ходить-то без фонаря ста­ло трудно.

Зарубин выбрал направление и, выставив вперёд руки, двинулся напрямик в сторону своей машины. В чистом беломошном бору он скоро проморгался, присмотрел­ся и пошёл уже скорее, хотя двигался наугад, без вся­кой уверенности, что выйдет на дорогу. Он спешил, пока совсем не стемнело, ибо знал свою слабость — потерю ориентации, особенно в сумерках. При чём ещё несколь­ко лет назад этот изъян как-то не замечался или всегда проносило: в экспедиции на Памир ездил, на Нижнюю |унгуску, на Дальнем Востоке в уссурийской тайге почти ГОД прожил, и ничего. Но к сорока годам Зарубин начал блудить, что называется, в трёх соснах, и это тщательно скрывал, объясняя себе тем, что на новой работе в Госо- хотконтроле начал терять чувство реальности. Кажет­ся, выпадают из памяти и жизни целые сегменты бытия, возникает ощущение пустых, не прожитых клеток и соб­ственной ненужности. Время идёт, а ничего не меняет­ся и ничего ещё толкового не сделано, кроме трёх опу­бликованных баек.