Харизма - Каганов Леонид Александрович - Страница 66

Я бьюсь в дырочки, а они маленькие, и понимаю — начну сейчас через них сочиться, как вермишель, первая реакция человека будет закрыть воду. Повернет керамический шарнир — и пополам меня разрежет! Поэтому я раздуваюсь, опираюсь в стенки и начинаю изнутри лейку душа от шланга отвинчивать. Черт бы его побрал, в какую сторону там резьба, если изнутри смотреть? Я в одну сторону, в другую, изо всех сил напрягся — и помогло. Повернулась душевая лейка, видно, с крюка сорвалась и вниз падает вместе со шлангом. Бац! Со всей дури обо что-то тяжелое, об ванну, наверно. Неприятно мне. Но я все равно кручу, кручу, скручиваюсь вдоль себя, хвостом упираюсь. Душевая лейка извивается, бьется о ванну.

Тут кто— то душ поднимает и пытается неловко на место приладить, где висел. Но куда там! Я кручусь, и вот наконец лейка душа отскакивает, и впереди яркий свет! И я бросаюсь туда, лечу, под давлением воды выбираюсь наружу своей биомассой, уже на ходу сразу превращаюсь в голову и хватаю ртом воздух, хотя хватать мне его пока некуда -легких нет. Вид у меня, наверно, идиотский.

Прямо перед собой вижу синий кафель, пластиковую шторку, изрисованную дебильными человечками, а еще — красивую женскую грудь, крепенькую такую, и не сказать, чтоб миниатюрную. В общем, хорошую. И тут у меня в голове все взрывается: я получаю по морде. От удара отлетаю к стенке, ударяюсь башкой о кафель, так что раздается треск — то ли кафель, то ли череп, — меня подбрасывает вверх, а затем я носом лечу вниз, и последнее, что вижу, — прямо перед собой большой палец ноги с красным лаком на ногте. Нога сразу убирается, и я врезаюсь башкой в дно ванной, и в ушах стоит истошный визг.

Наверно, я на миг совсем отрубился, но когда пришел в себя — оказалось, что я лежу в своем человеческом виде голый посреди пустой ванны, а на меня льется холодная вода. И очень теперь это было неприятно, что она холодная. Что, согласись, странно — пока я в виде змеи в трубах путешествовал сутками, то ничего, терпимо было, внимания не обращал.

Я прислушиваюсь к себе — весь ли вылез из трубы? Вроде весь, давлением выбило наружу до кончика хвоста. Тогда я быстро поднимаюсь, хотя меня немного пошатывает, оглядываюсь — вижу полочки, уставленные косметикой, и белый махровый халат на крючке. Надеваю этот халат. Хоть он мне мал, но так не хочется морочиться с черными плащами, из плеч растущими…

Выхожу из ванной комнаты. Попадаю в коридорчик — никого.

— Эй! — говорю.

Но то ли из-за того, что в холодной воде засиделся, охрип, и вместо голоса раздается невразумительное рычание.

Я заворачиваю за угол и заглядываю на кухню — там тоже никого. Уютный столик, застеленный синей клеенкой, букет алых роз в вазе и два недопитых бокала. Из окна дует прохладным сквозняком, колышутся тонкие кружевные занавески, из-под них выбиваются узкие лучи раннего солнца. Ага, значит, утро. По ногам веет холодом. Я поплотнее запахиваюсь в халатик и только разворачиваюсь, чтобы пойти в комнату, но вдруг в узком проеме коридора перед моим носом вспыхивает ослепительная металлическая лента! Отраженный солнечный свет бьет по глазам, а лента делает разворот и несется прямо на меня с такой бешеной скоростью, что я не успеваю даже дернуться…

Раздается скрип, и металлическая полоса замирает в сантиметре от моего носа. Сверху на голову сыплются труха и крошки. Тут только я замечаю в полумраке коридора карие блестящие глаза и тонкую фигурку в балахоне, сразу метнувшуюся в комнату.

Я крепко зажмуриваюсь и снова открываю глаза. Коридор пуст. А перед моим носом висит и качается длинный двуручный меч, словно кто-то наверху осторожно держит его за кончик лезвия. Блестящая поверхность искрится солнечными бликами, костяная рукоятка покачивается на уровне моего живота, как маятник. Сверху падает еще несколько крошек, я поднимаю взгляд — лезвие уходит прямо в потолок. И я понимаю — это антресоли. Если бы не они, я бы сейчас пытался собраться из двух половинок…

— Эй! — говорю я снова, но теперь горло издает не рычание, а сиплый визг.

Я шагаю вперед, аккуратно обогнув меч, поворачиваю за угол в коридор, ногой распахиваю дверь комнаты — и снова вижу металлический блеск перед самым лицом. Еще один меч? Но тут уже рефлексы срабатывают сами — я изгибаюсь и отпрыгиваю в сторону. Поворачиваюсь — и снова вижу летящий металл, отклоняюсь, хватаю девчонку за руку, она вырывается и отбегает, а металлический предмет, которым она махала перед моим лицом, падает мне на ногу — это утюг. Положим, ногу-то я успеваю убрать. Но уже жду, что вот-вот на меня обрушится новая напасть, и поэтому на всякий случай превращаюсь в медведя. Белоснежный халатик тихо соскальзывает с мохнатых лап и падает на пол, и я, обросший косматой шерстью, шагаю вперед.

Раздается оглушительный визг. И только тут мне удается рассмотреть девчонку. На вид — ровесница, может, чуть младше. Очень коротко стрижена, не голова, а черный мячиик. Черты лица можно было бы назвать очень красивыми, если бы не ужас в глазах и не рот, распахнутый в истошном крике. Она завернута в простыню с ног до плеч, из простыни вытарчивают пальцы, побелевшие чуть ли не до костей, они судорожно и бездумно прижимают к телу край простыни. Где-то я ее видел? Или мне кажется?

И тут крик обрывается, ее лицо вдруг становится серым и теряет форму, голова странно запрокидывается, проваливается между плеч, и девушка складывается внутри простыни. Миг — и передо мной что-то наподобие пуфика, укрытого простынкой.

— Эй! — говорю я в третий раз, и наконец язык начинает слушаться, несмотря на то, что я в медвежьем облике. — Не бойся, я тебе не сделаю ничего плохого. Я попал сюда случайно и скоро уйду!

В ответ — молчание. Я топчусь на месте и смотрю на клубок под простыней. Надо ж ей так со страху свернуться!

— Послушай! — говорю. — Давай я сейчас выйду, ты спокойно оденешься, и мы поговорим. Вот увидишь — я совсем не страшный и не зверь. Ну, мутант немножко, но без этих, без кровожадных замашек. Мне нужна твоя помощь, понимаешь?

Я замолкаю и прислушиваюсь. Из-под простыни доносится громкое сопение. Пожалуй, слишком громкое для перепуганной девочки.

— Слышишь?

Нагибаюсь, поднимаю халатик и выползаю в коридор. Там снова превращаюсь в человека и надеваю халат. Возвращаюсь в ванную, нахожу на крючке поясок — белый, махровый. Аккуратно подпоясываюсь, смотрю в зеркало — вроде ничего, вполне себе Культурны и молодой человек. Взмахом руки поправляю растрепанную челку и возвращаюсь к комнате. Стучу:

— Эй! Можно войти?

Молчание. Осторожно заглядываю — все как прежде, посреди комнаты лежит свернутый клубок, укрытый простынкой. Мне становится не по себе. Мало ли что, может, разрыв сердца?

— Ты слышишь меня? — Я подхожу к телу под простыней и осторожно хлопаю ладошкой.

И руку пронзает дикая боль! Я резко отдергиваю ладонь — из нее, как из лейки душа, бьет струйками кровь и падает на простынку. Секунда — и ладонь зарастает, но я смотрю на простынку: в том месте, где я хлопнул, пробиваясь сквозь ткань, торчат серые костяные иглы — словно щетка. Снова раздается то ли сопение, то ли шипение. Я в шоке.

Резко нагибаюсь, хватаю край простынки и отдергиваю её. Девушки нет. Из-под простынки выкатывается здоровенный шар, состоящий из сплошных костяных иголок — черных, но с побелевшими острыми кончиками, от чего шар кажется седым. Шар откатывается по инерции к окошку, с густым скрежетом тыкается в батарею и замирает.

— Клим? — спрашиваю я на всякий случай, хотя мне уже все ясно.

В ответ молчание.

— Ну, давай, — говорю, — нападай, подонок. Как же ты выбрался? И как ты меня выследил? Что, не хочешь нападать?

Шар из иголок не двигается, но я чувствую, что он меня слышит. Я начинаю что-то говорить и пока рассказываю, осматриваю комнату и все больше удивляюсь. Представляешь, как если смешать детскую и офис?

Аккуратная, почти детская кроватка, у изголовья свалены мягкие игрушки — лошадка, бегемотик. Над кроваткой висят красивые ножны от меча — и это странно контрастирует с лошадками и бегемотиками. Откуда они тут? От старых жильцов? Или подарил кто-то? Рядом с кроваткой стоят тапочки — мягкие и пушистые. Оранжевые, в виде двух кроликов. Слева от окна компьютерный столик. На нем компьютер, интересно какой? Все свободное место вокруг него завалено папками. На мониторе гроздьями наклеены разноцветные листочки с записями. А рядом громаднейших размеров черный телефонный аппарат — по совместительству, видно, факс, но все равно я таких громадных нигде не видел. Рядом с телефоном наклеены графики, таблицы, колонки цифр и диаграммы — все это густо и, видимо, по существу исчеркано разноцветными фломастерами. Слева от окна — шкаф, а перед ним — большая картонная коробка, заваленная до половины увядшим клевером.