Харизма - Каганов Леонид Александрович - Страница 63

Клим шагает к ней, у иномарки медленно опускается окошко.

— На Истринское водохранилище! — говорит Клим.

— Не-е-е… — усмехается мужик. — Я совсем не в ту сторону.

Окошко поднимается. Клим кладет на окошко палец и смотрит на водителя. Окошко перестает подниматься. Клим оборачивается ко мне:

— Садись, поехали!

Сам обходит машину по кругу, открывает дверь и садится рядом с водителем. Я в недоумении, но сажусь на заднее сиденье и захлопываю дверь. Машина трогается с места, разворачивается на пустынном шоссе и едет в противоположную сторону.

— Ваш человек? — говорю Климу и киваю на молчаливого водителя.

— Случайный.

— А как ты его уговорил? — удивляюсь я. Клим оборачивается и долго смотрит мне в глаза. Взгляд у него неприятный, колючий, но я выдерживаю.

— А ты еще так не умеешь? — ухмыляется Клим. — Людей подавлять не научился еще?

— Да уж куда нам, — говорю. — А ты вот летать не умеешь.

— Кто тебе сказал, что я летать не умею?

— А что, умеешь? И делиться на части умеешь?

Клим ничего не отвечает. Я молчу еще некоторое время, затем говорю задумчиво:

— Интересно, что водитель о нас подумает с такими разговорами. Наркоманы?

— Он ничего не думает, — говорит Клим. — И ничего не слышит. Просто везет нас.

— Ясно, — говорю, хотя ничего мне не ясно. — А денег ты ему сколько заплатишь?

— Жизнь дороже денег, — говорит Клим. — Жизнь я ему оставлю.

И хотя он сделал упор на слове “жизнь”, но мне все-таки почудилось, будто он выделил слово “ему”. И после этих слов разговаривать с Климом уже не хотелось. А хотелось сбежать от него куда подальше. Но сколько я ни придумывал разных "идей типа просочиться сквозь дверь на ходу — ни одна не показалась мне удачной.

Я не засек, сколько мы ехали. Выехали за город, понеслись по шоссе, свернули, еще раз свернули. В конце долго петляли асфальтовыми тропками внутри ночного поселка, затем выехали на грунтовку и заехали в лес. Водитель словно сам знал, куда ехать. Наконец машина остановилась, Клим вышел и махнул рукой. Я вылез вслед за ним, все-таки кинув водителю: “Спасибо, до свидания”.

Машина тут же дала задний ход, чуть не съехав в канаву, затем газанула и уперлась капотом в орешник, снова подалась назад, развернулась и унеслась прочь по грунтовке.

Я осмотрелся. В лесу светало, но было еще сумрачно. Грунтовка шла прямо и терялась за поворотом. Клим, ни слова не говоря, отправился по ней. Я пошел следом.

За поворотом вдруг блеснуло — это оказалась поверхность большого озера. Опушка леса здесь была совсем прозрачной, земля покрыта ковром хвои, из которой поднимались столбами образцово-безупречные сосны. Казалось, будто они держат в этом месте низкое предрассветное небо.

Колея сворачивала и шла вдоль берега влево. Клим пошел направо, хрустя мхом и шишками. Я поплелся за ним. Через некоторое время Клим подошел к берегу и спустился с миниатюрного обрывчика к плещущейся воде. Сел на корточки, задумчиво провел рукой по поверхности, посмотрел на свою руку, отряхнул ее и только тогда повернулся ко мне.

— Ну а что ты еще умеешь делать? — спрашивает он, сверля меня глазами.

Я почувствовал, что мне очень хочется убежать. Понял, что он меня сильнее, знает это и играется, как кошка с мышкой. Что так покорно приехать сюда с ним — это было непозволительной ошибкой. Хотелось закрыться руками, отвернуться от этого пронизывающего взгляда, спрятаться, скрыть все, что только можно. Но я понимаю — именно такой реакции он от меня и ждет.

И тогда я, наоборот, давлю в себе страх и смотрю на него честно и открыто. Чего мне скрывать? И сразу чувствую, как его давление и агрессия проходит мимо меня, никак не задевая.

— Превращаться умею в кого угодно, — говорю, — от зверя до амебы. Летать. Рассыпаться и собираться.

Клим в недоумении. Видимо, даже не тем, что я умею рассыпаться, а тем, как спокойно и уверенно я с ним разговариваю.

— Расскажи, как ты рассыпаешься и собираешься?

— Расскажу, — киваю я. — А ты сначала расскажи, как ты меня нашел?

— Сложного тут мало, — говорит Клим. — Тебя пасли уже давно и основательно. И когда ты в окно вылетел стаей, и когда по улицам побежал собакой.

— И как же это так можно выследить?

— Не проблема для спецслужб, — говорит Клим. — Есть бинокли, инфракрасные устройства слежения, спутники.

— Значит, меня по инфракрасному спектру пасут?

Клим кивает.

— А сейчас нас тоже пасут? — спрашиваю я.

— Тебе это очень важно знать? — Клим смотрит на меня пристально.

— Интересно.

— Да, сейчас нас пасут со спутника. Если ты надумаешь бежать — тебя будет видно отовсюду. Я удовлетворил твое любопытство?

— Да.

— Тогда ответь на мой вопрос — как ты рассыпаешься на части?

— Здесь нет ничего сложного, — говорю. — Только вряд ли ты поймешь, потому что не программист, верно? Ты же не компьютерщик?

— Не долби мозги, — говорит Клим. — Объясни так, чтобы я понял.

— Сложно это, — говорю, — но попробую. Вот ты думаешь, рассуждаешь, отдаешь команды — кто это делает?

— Я.

— Правильно, но кто — ты?

— Я.

— Ну, ты, ты. Но кто ты? “Я” — это твой центральный процессор, центральная программа. А бывают еще и подпрограммы. Вот когда ты рукой ловишь брошенное яблоко — ты же не сам мысленно рассчитываешь, в какую точку пространства поставить руку? Это рассчитывает отдельная подпрограмма, а ты ей просто даешь команду — поймать яблоко.

— Ну и?…

— И ты просто программируешь заранее разбить свое “я” на такие автоматические подпрограммы и каждой даешь команду собраться в одном месте.

— Непонятно, — качает головой Клим.

— Отруби себе руку для начала, — советую я. — И приставь обратно.

Клим поднимает ладонь и долго на нее смотрит. Его ладонь начинает гнуться, распухать и снова принимает нормальный вид.

— Запястье тоньше, — советую я.

Клим делает запястье тонким, еще тоньше, еще — вот уже кисть болтается на тонкой длинной ниточке, как будто рука была слеплена из жвачки. Наконец он не выдерживает, хватает другой рукой кисть и резко обрывает. Оборванная нитка втягивается в культю.

— Теперь приставь обратно, — говорю ему. Клим приставляет оборванную кисть к культе, только не правильной стороной, а ладонью, как будто затыкает культю тряпкой. И ладонь врастает, теряет форму, культя набухает, и вырастает новая кисть.

— Есть, — удовлетворенно говорит Клим.

— Ну вот, это сращивание обрывков. А тут просто надо дать задание. Преврати кисть в птицу. Ты вообще сам в птицу превращался?

Клим бросает на меня взгляд исподлобья, но ничего не отвечает. Черт его знает, что он умеет, а что нет.

— Теперь, — говорю, — расскажи ты мне, как ты с крыши падаешь и не разбиваешься? Как цвет меняешь?

Клим не отвечает, он неподвижно смотрит на свою кисть. Кисть вдруг вытягивается и превращается в отвратительную многоножку ярко-зеленого цвета. Мне становится не по себе. Многоножка падает на песок и бежит вдоль воды ко мне. Ее ноги издают противный шелест — то ли скрипят суставы, то ли она топает по песку. Я отпрыгиваю в сторону. Клим растягивает губы в усмешке. Многоножка сворачивается полукругом и бежит в обратную сторону. Добегает до Клима, резко прыгает вверх, ударяет его с размаху в лоб и втягивается внутрь головы. А из культи появляются пальцы, и вырастает новая кисть.

— Ясно, — кивает Клим. — Молодец. Да только я все равно круче.

— Детский сад, — говорю, — кто круче. Будем пиписьками мериться?

— Можно и помериться, — говорит Клим и прищуривает глаз. — Дотянешься до того берега?

— Поделись лучше опытом, — говорю, — как ты цвет меняешь?

— Да тебе мой опыт не пригодится, — говорит Клим медленно. — Я тебя сейчас топить буду.

— Да ну, — стараюсь говорить самым спокойным и будничным тоном, — глупости какие. Зачем тебе?

Но Клим уже привстает с корточек и смотрит на меня. Наверно, думает, что я не выдержу и побегу от воды. Наверняка у него есть свой план на этот счет. И я на всякий случай медленно перевожу глаза в инфракрасный спектр. Смотрю на Клима — и вдруг замечаю у него глубоко в груди квадратный предмет, который инфракрасного спектра не излучает. И понимаю, что это рация. Вот только работающая или нет?